Самоопределение китайской философии

В Большом китайско-русском словаре сочетание юй дин переведено как «впадина на макушке». В соответствии с этим пониманием В.В. Малявин в неординарном облике Конфуция отметил «впадину на темени», а И.И. Семененко, переводя жизнеописания Конфуция, допустил очевидное внутреннее противоречие: «На темени его с рождения имелась впадина, поэтому ему и дали имя Цю (Холм)». В стандартном переводе данной главы «Ши цзи», осуществленном Р.В. Вяткиным, представлена противоположная картина: «Когда Конфуций родился, у него на макушке головы обнаружили выпуклость». Третий, промежуточный и, кстати, наиболее близкий к истине вариант перевода разбираемого фрагмента предложил Л.С.Переломов: «При рождении темечко на голове мальчика было окружено бугорками».

Буквальный смысл сочетания юй дин «макушка, окаймленная валом». Один из старейших и авторитетнейших комментаторов «Ши цзи» Сыма Чжэнь в «Ши цзи со инь» («Извлечение сокрытого в „Исторических записках“») дал следующее разъяснение: «Юй дин говорит о впадине на макушке, так что макушка Конфуция подобна перевернутым стрехам (фань юй). Перевернутые стрехи — это напоминает дом, у которого стрехи перевернуты так, что в центре низина, а со [всех] четырех сторон — возвышение». Сыма Чжэнь неслучайно воспользовался выражением «перевернутые стрехи», поскольку оно в качестве устойчивого определения необычной внешности Конфуция дважды встречается в более раннем (I в.) памятнике «Лунь хэн» (гл. 50 и гл. 11), где вместо иероглифа юй [3] стоит заменяющий омоним юй [5]). Б.Л. Рифтин, аналогично Р.В. Вяткину и также неудачно, перевел последний бином как «голова бугром».

Очевидно, что и Сыма Цянь, и Ван Чун неслучайно использовали столь изощренные выражения для описания имевшейся на голове Конфуция не просто выпуклости и не просто вмятины, а вмятины с выпуклыми краями. Б.Л. Рифтин в своей содержательной книге «От мифа к роману» (1979) обратил внимание на подобный тип головы и даже привел его изображение, но только в связи с мифическими персонажами, а не по отношению к Конфуцию. Он цитирует датируемое рубежом н.э. описание мифического государя Чжуань-сюя как обладателя «головы с канавкой» (цюй тоу) и связывает его с характерной для иллюстраций XVIII–XIX вв. традиционной манерой изображения всех основных первопредков (Пань-гу, Суй-жэнь, Шэнь-нун, Фу-си), некоторых их помощников и прочих мифических государей «со странной головой, как бы разделенной посредине ложбинкой». Рис. 1. Фу-сиВ книге воспроизведено соответствующее изображение Фу-си (см. рис. 1), особенность облика которого гипотетически объясняется как зооморфный атавизм, а именно редуцированная рогатость. Но это объяснение не распространяется на прочих персонажей, отличающихся данным свойством, которое сам автор предпочитает называть «странным».

Еще труднее предположить какую-либо зооморфность в образе Конфуция, хотя «голова с канавкой» подобна «макушке, окаймленной валом» не только структурно (там и тут сочетание возвышения с углублением), но и терминологически, поскольку в них определительные знаки цюй (канава, арык, водоводный ров) и юй (вал, дамба, пойменное поле, заливаемая земля) связаны единой водной семантикой. В это семантическое поле, кстати, включается и основной смыслоопределяющий иероглиф бинома фань юй, который означает «водосток».

Данная параллель, безусловно, вскрывает мощный мифологизирующий потенциал разбираемой антропологической особенности Конфуция, которая символизировала его отмеченность свыше как стоящего в одном ряду с божественными героями древности. Но гораздо любопытнее то, что словесное описание данного образа полностью соответствует рисунку, представляемому пиктографическим этимоном иероглифа кун , впервые появляющимся в надписях на бронзовых сосудах (1-я пол. I тыс. до н.э.). Эта пиктограмма изображает ребенка (цзы [3]) с дугой на темени, обращенной вверх концами, которые действительно напоминают «перевернутые стрехи».

Далее в «Ши цзи» (гл. 47) сказано, что благодаря своей особенной голове Конфуций получил имя Цю 丘, означающее «холм», «курган», «могила», «пустошь», т.е. возвышенность с выемкой внутри, наглядным изображением чего выступает пиктографический этимон цю в шан-иньской эпиграфике (2-я пол. II тыс. до н.э.), имеющий значение «пещера». Соответственно в этом же рассказе появление на темени младенца кратерообразной впадины в виде родничка с поднятыми краями (имплицитно материализующей этимологию его фамилии, а в смысле «закона партиципации» или имяславия — его генеалогию) эксплицитно связывается с его рождением в пещере (цю) или, при другом понимании текста, у (могильного?) холма с гротом, обозначенного двумя иероглифами ни цю (尼丘), второй из которых стал именем (мин [2]), а первый — прозвищем (цзы [2]) Конфуция. Поэтому в специально посвященной данной проблематике главе «Син мин» («Фамилии и имена») энциклопедического трактата Бань Гу «Бо ху тун» сказано, что «голова Конфуция подобна горе Ни цю в государстве Лу». Последнее обстоятельство опять-таки аналогично мифологической привязке фамилии Лао-цзы — Ли, т.е. Слива, к его рождению под сливой.

Рис. 2. Лао-цзыВключающая типичный мифологический сюжет чудесного рождения взаимосвязь двух величайших столпов китайской философии Конфуция и Лао-цзы, подобная взаимной противоположности и дополнительности сил инь [1] и ян [1] (см. Инь—ян), распространяется также на их антропологические характеристики. Поэтому кратерообразной впадине на темени Конфуция противостоит соответствующая выпуклость у Лао-цзы, ярко выступающая в его иконографии (см. фрагмент с его головой на рис. 2).

По сравнению с Конфуцием эта особенность облика Лао-цзы представляет собой более простой и распространенный вариант выделения темени как вершины головы и высшей точки тела, наиболее приближенной к Небу (тянь [1]), располагаясь в одном ряду с такими хорошо известными на Западе явлениями, как католическая тонзура и иудейская кипа. В древней Индии выпуклость на темени считалась одним из «32 признаков великого человека» и обозначалась термином «ушниша». В буддизме этим характеристикам идеального (вселенского, священного, харизматического) царя чакравартина и будды посвящена специальная «Сутра о признаках» («Лакшана-сутра»), которая в Китае известна с конца IV в. как «Сань ши эр сян цзин» («Сутра о тридцати двух признаках»).

М.Е. Кравцова, которая исследовала и перевела эту сутру с китайского на русский язык, пришла к выводу «об архаичности происхождения образа великой личности, который сложился, возможно, в рамках добуддийского комплекса представлений о правителе и лишь впоследствии был воспринят буддийской религиозной доктриной». В китайской же версии «широко использовалась лексика, восходящая к национальным философско-политической терминологии и лексическим универсалиям», которые черпались прежде всего из даосской традиции.

Сутра следующим образом описывает рассматриваемый признак: «На макушке головы великой личности имеется мясистая шишка-узел. Полностью круглая, словно узел волос, и в виде раковины моллюска, завивающейся вправо». М.Е. Кравцова сопроводила это описание таким комментарием: «В переводе палийской версии сутры этот признак понимается как указание на форму головы великой личности: „Его голова подобна царскому тюрбану“ (№ 32). Однако в подавляющем большинстве китайских и японских текстов, как и в данном случае, говорится именно о мясистом наросте на макушке головы великой личности: „Тридцать второй признак — макушка заканчивается мясистой шишкой-узлом. Это означает, что на самой макушке есть мясистый нарост, который вздымается кверху и имеет форму узла волос“ (Словник Трипитаки); „Сказано... на макушке мясистый узел... макушка — это верх головы. Мясистый узел — это мясистый нарост (до, досл. — дамба, земляная насыпь) на макушке головы“ (Комментарии „Сутры о бесконечном“)».

Любопытно также, что, согласно цитируемому канону, «верхняя часть туловища великой личности большая, словно у льва». Это напоминает аналогичную детскую диспропорцию в комплекции Конфуция, которая в истории, сообщенной Ван Чуном, вызвала прямой переход от ее констатации к сравнению с собакой. Если отвлечься от панегирического пафоса в первом случае и саркастического — во втором, то останется единый анатомический смысл, тем более что в изобразительной культуре традиционного Китая лев и собака весьма похожи друг на друга.
 
К изложенному следует добавить, что, по буддийским представлениям, из выпуклости на темени Будды исходит лучевое сияние, т.е. это — сверхъестественный канал связи с горним миром.

В Китае образы «двух родоначальников» (эр ши) Лао-цзы и Будды настолько сблизились, что порой сливались в образ единого мистического существа Желтолицого (хуан мянь) Лао-цзы. Однако в условиях китайского общемировоззренческого натурализма надмирная, горняя устремленность выпуклости на темени великого человека осмыслялась как сугубо внутримировая, горная.

Символика горы, прямо связанная с данной особенностью головы Лао-цзы и Конфуция, последним раскрывалась в терминах «гуманность» (жэнь [2]), «покой» (цзин [2]) и «долгоденствие» (шоу [2]) («Лунь юй», VI, 23). В даосизме же этот идейный символизм преобразовался в практический культ гор, за которым, разумеется, стоит глубочайший пласт архаических представлений о горе как связующем звене между землей и небом, нижним и верхним миром, как обиталище духов и богов.