Самоопределение китайской философии

 
 
В традиционной китайской философии отсутствует термин, точно соответствующий западному понятию «философия». Некоторым, хотя и более широким по смыслу аналогом такого термина выступает категория   子 цзы [3], охватывающая творения философов, ученых, мудрецов, наставников жизни.

В широком и разнообразном семантическом поле иероглифа цзы [3] выделяется антитеза, которая образуется в результате сочетания указанного значения со значением «зародыш», «дитя», «ребенок», «сын». Самым ярким свидетельством осознанности этой антитезы в китайской культуре является образ создателя даосизма и наиболее оригинального китайского философа, первичным и главным символом которого является его собственное оксюморонное имя — Лао-цзы, т.е. букв. «Старый Ребенок», и связанная с этим именем легенда о его рождении седым 81-летним старцем.

В главном произведении, отражающем идеи этого философа и носящем его имя «Лао-цзы», иначе называемом «Дао дэ цзин», представлена как общая апология детскости («Дао дэ цзин», § 10, 28, 49, 55, 76), вплоть до определения высшей категории дао-Путь с помощью термина цзы [3] (там же, § 4), так и самоидентификация автора с состоянием новорожденного младенца (§ 20).

Данная философия в целом построена на методологии соединения противоположностей, и в частности идеях «взаимопорождения бытия и небытия» (ю у сян шэн; там же, § 2) и «сохранения своей личности за счет ее отчуждения» (вай ци шэнь эр шэнь цунь; там же, § 7).

В определении сознания-«сердца» (синь [1]) такого философа-ребенка сходятся воедино две пары противоположностей: мудрость и глупость, элитарность и народность. Сердце народа оказывается и сердцем совершенномудрого, и сердцем ребенка (там же, § 49). Собственно говоря, в этом культурном контексте понятия «ребенок» и «народ» сближаются до такой степени, что становятся смыслами единого слова чи цзы (букв. «красное дитя», т.е. новорожденный, младенец; см., например «Хань шу», гл. 89).

Обретя детско-народное сердце, философ одновременно делается носителем сердца глупца («Дао дэ цзин», § 10). Вполне естественная взаимосвязь детскости и глупости, фиксируемая понятием инфантильности, проявлена в употреблении термина «детское сердце» (тун синь) в «Цзо чжуани» (Сян-гун, 31-й г.).

В синхронном и столь же фундаментальном конфуцианском произведении «Мэн-цзы» на основе синонимичного выражения сформулирован тезис, вполне созвучный «Лао-цзы»: «Великий человек — тот, кто не утрачивает своего младенческого сердца (чи цзы чжи синь)» (IV Б, 12). Само имя создателя конфуцианства Кун-цзы (Конфуция), подобно имени его главного философского оппонента Лао-цзы, таит в себе схожий оксюморон. Древнейшее, зафиксированное в основополагающих для всей китайской культуры и особенно конфуцианства канонических текстах «Шу цзин» и «Ши цзин» значение иероглифа 孔 кун [2] — «большой», «великий», «огромный», «громадный». Кстати, в таком же смысле этот знак употреблен и в «Лао-цзы» (§ 21). Соответственно бином Кун-цзы может иметь буквальный перевод Большое Дитя, Великий Отпрыск, Огромный Младенец или Громадный Ребенок.

Хотя по сравнению с Лао-цзы исторический облик Конфуция гораздо более достоверен, его фамильный знак отличается той же смысловой соотнесенностью со своим носителем. По сообщению Сыма Цяня, «Конфуций был ростом девять чи и шесть цуней [2], все его называли верзилой, и этим он отличался от других людей» («Ши цзи», гл. 47). При разных возможных значениях указанных мер длины (чи, цунь [2]) рост философа оказывается в амплитуде от 191 до 265 см, что для того времени огромная, близкая к теоретическому пределу величина, поскольку стандартным считался рост в 7 чи («Сюнь-цзы», гл. 1); по определению самого Конфуция, приведенному в «Ши цзи» (гл. 47), рост человека находится в пределах от 3 до 10 чи. Подобное удивительное соответствие носителя фамилии ее буквальному смыслу может иметь два объяснения — натуралистическое и мифологическое. Согласно первому, представителям рода Конфуция по мужской линии высокорослость была присуща генетически. В пользу этой версии свидетельствуют следующие аргументы. Во-первых, фамилия Кун не принадлежала роду изначально, а появилась у одного из его представителей — Кун-фу Цзя в VIII в. до н.э., как явствует из генеалогического описания этого «наследственного дома» (ши цзя) Сыма Цянем. Правда, Сыма Цянь данный факт никак не объясняет («Ши цзи», гл. 38), но и без каких-либо объяснений ясно, что в такой ситуации знак, ставший фамильным, должен был быть семантически детерминированным, а не случайным. Во-вторых, в последующем тексте, специально посвященном Конфуцию, Сыма Цянь все-таки косвенно подтверждает правильность нашего рассуждения, сообщая, что его потомок — Цзы Сян (III–II вв. до н.э.), подобно своему предку, был гигантского роста в 9 чи и 6 цуней [2] («Ши цзи», гл. 47).

Согласно второму объяснению, разбираемая координация имени и именуемого — проявление типичного для всех древних культур, в особенности китайской, мифологического символизма, верящего в то, что nomen est omen, т.е. предполагающего мистическое восприятие имен собственных, подчиненное «закону партиципации». Французский философ и этнолог Л. Леви-Брюль, описавший этот основной закон пралогического (в более поздней терминологии и применительно к Китаю — ассоциативного или коррелятивного) мышления, подчеркнул, что в разбираемом аспекте он означает, что «имена обусловливают и ограничивают таинственные силы существ, партиципацией которых эти имена являются». В своем выводе Л. Леви-Брюль опирался на данные голландско-немецкого синолога Я. де Гроота, утверждавшего, что китайцы «имеют тенденцию к отождествлению имен с их носителями».

На мифологическую «подгонку» реальности под «высокое имя» или, наоборот, соответствующее «исправление имени» (чжэн мин) намекает гиперболизированность приведенных Сыма Цянем чисел, а также их сугубо нумерологический, т.е. мифолого-символический характер. Сыма Цянь, сам себя аттестовавший знатоком ицзинистики («Ши цзи», гл. 130), для обозначения роста Конфуция использовал два первоосновных числовых символа этого учения — 9 и 6, которые означают соответственно целую и прерванную черту гексаграммы, силы ян инь, а также все прочие коррелятивные им категории основных бинарных оппозиций (ср. построенную на канонической формуле 9×9=81 нумерологическую общность возраста новорожденного Лао-цзы и количества глав «Лао-цзы»). Вне зависимости от первопричины разбираемой взаимосвязи таковая со всей очевидностью существенна и подразумевает символическую задействованность фамилии Кун и именно в значении «большой», «великий», «огромный», «громадный».

Коррелятивная ей физическая особенность Конфуция, сама носившая знаковый характер (в том числе и как материализация смысла фамильного знака), ранее привлекла к себе внимание и его критиков — даосов. Так, в «Чжуан-цзы» (гл. 26) о внешности Конфуция сказано: «вытянутый кверху», «сжатый снизу», т.е. коротконогий с длинным туловищем. Это описание, с одной стороны, совпадает с представлением о его высокорослости («Сюнь-цзы», гл. 5), с другой — выявляет в его фигуре пропорции детского тела, что подтверждается позднее отмеченной Ван Чуном «укороченностью [тела Конфуция] ниже поясницы» («Лунь хэн», гл. 11). В совокупности эти два свойства как раз и соответствуют имени Кун-цзы, понимаемому в прямом смысле: Большое Дитя, Великий Отпрыск, Огромный Младенец или Громадный Ребенок.

Примечательно, что в этом составном имени, казалось бы вторичный, знак цзы [3] на самом деле играет первостепенную роль, поскольку иероглиф 孔 кун [2]) от него этимологически производен, что с очевидностью демонстрируют все его графические формы. Замечателен очередной параллелизм с главным идейным конкурентом — Лао-цзы, фамилия которого Ли (李  ли [7] – слива) аналогичным образом состоит из двух элементов, нижним из которых является также цзы [3]. Более того, по мнению большинства этимологов, исходная пиктограмма кун изображала младенца с незакрывшимся родничком (отсюда его другое значение «дыра», «нора», «полость», «пустота»).

Поразительно, что и этот этимологический смысл фамилии связан с семантикой индивидуального имени Конфуция, которая, в свою очередь, нашла отражение в его каноническом жизнеописании, а именно в рассказе Сыма Цяня («Ши цзи», гл. 47) о том, что он родился с кратерообразной впадиной на темени (юй дин).