«Поле жизни и смерти»

: эстетика реализма писательницы Сяо Хун
 
Без сомнения, имя Сяо Хун (1911–1942), несмотря на её сравнительно недолгий творческий путь, по праву заняло своё место в истории современной китайской литературы. Блестящий прозаик и тонкий поэт, любимая ученица Лу Синя, она предложила совершенно новые литературные приёмы и темы. Сяо Хун не претендовала на детально-скрупулёзное описание окружающей действительности: все её образы – лишь размашистые, широкие мазки едва уловимых деталей, оставленные на пустом холсте. Но именно это позволило писательнице вдохнуть жизнь в своих персонажей, их истории и окружающие их интерьеры – не имея привычки досконально описывать среду, тщательно прописывать характеры и портреты, она всегда предоставляла читателю свободу воли и воображения.
 
Творческий путь Сяо Хун можно условно разделить на три больших периода: харбино-шанхайский (1932–1936), токийский (1936–1940) и гонконгский (1940–1942). Постепенное становление писательницы связано с каждым из них: от года к году меняются акценты, интересы, темы и используемые стилистические приёмы, но уже в первом периоде чётко прослеживаются основные тенденции творчества Сяо Хун. Во-первых, это яркая реалистичность работ писательницы: её дебютное прозаическое произведение «Циэр» 弃儿 («Подкидыш») является примером чистого реализма – автобиографический рассказ о девушке, одинокой, беременной, по стечению обстоятельств попавшей в долговую яму – грустная беспросветная история первого года самостоятельной жизни самой писательницы [1, с. 50–52]. Во-вторых, стоит отметить неповторимый стиль повествования, который писательница, очевидно, переняла у своего деда – человека, знавшего «несчётное множество историй и стихов» – традиция устного пересказа, актуального для старого Китая. И, в-третьих, нельзя не обратить внимания на мастерское использование Сяо Хун мелких «говорящих» деталей, игры с цветом, погодой и настроением.
 
Первый творческий период Сяо Хун – сложное время проб и ошибок: она то возвращается к знакомой с детства стилистике деда, то попадает под влияние западных авторов, то перенимает опыт современных ей китайских писателей – Лу Синя, Ба Цзиня, Лао Шэ, Сяо Цзюня и др. [4, с. 78].
 
Вершиной этого стилистического синкретизма и творческих исканий становится первое крупное произведение Сяо Хун – повесть «Шэнсычан» 生死场 («Поле жизни и смерти»). Выход в свет этого произведения подводит черту под первым творческим этапом Сяо Хун; оно становится ключевым не только для харбино-шанхайского периода, но и одной из основных работ во всём творческом наследии писательницы: ни одна биографическая работа – как китайских, так и зарубежных исследователей – не обходится без главы, посвящённой этой повести. Немаловажной деталью является и то, что именно «Поле жизни и смерти» стало первым произведением, на титул которого был вынесен псевдоним Сяо Хун, который и станет в дальнейшем наиболее известным из множества псевдонимов писательницы.
 
Повесть вышла в свет в декабре 1935 года, хотя первые черновые рукописи относятся ещё к середине 1934 года. Сяо Хун несколько раз перекраивала и переписывала очередной «окончательный вариант», но когда произведение, наконец, было напечатано, имя Сяо Хун стало одним из самых узнаваемых в среде китайской интеллигенции того времени.
 
Внезапный взлёт Сяо Хун вполне объясним, стоит лишь принять во внимание тот факт, что редактором повести выступил признанный мастер современной китайской литературы Лу Синь – он не только внёс в текст окончательную правку, а написал также небольшое, но очень тёплое предисловие. Не менее благоприятное послесловие к повести, по его же просьбе, составил известнейший китайский критик – Ху Фэн.
 
Прежде всего, следует сказать, что по форме и структуре это произведение представляет собой чжунпяньсяошо, произведение среднее по объёму. В нём присутствуют все атрибуты жанра: хроникальный характер повествования, несложный сюжет, связывающий воедино время, сцену и героев. Но в то же время, Н.А. Лебедева отмечает, что в общую стилистику повествования вкраплены элементы жанра саньвэнь, что обуславливает сильную лирическую составляющую произведения.
 
«Поле жизни и смерти» состоит из семнадцати разных по объёму глав: так первая глава насчитывает около семи тысяч иероглифов, а десятая – не более ста. Повесть распадается на две неравные части: описание мирной крестьянской жизни (одиннадцать глав) и картины японской оккупации (шесть глав).
 
Всё произведение состоит из мелких, казалось бы, разрозненных деталей, которые составляют абсолютно необыкновенную картину. Уже первые строки повести заставляют работать воображение и вызывают улыбку:
 
«Козёл на обочине грыз корневища.
Из города вела широкая дорога. Она была затенена тополями, которые казались огромными покачивающимися на ветру зонтами.
А увлечённый корой козёл был от бороды до самых ног перемазан слюной, тонкие струйки которой напоминали то ли мыльную пену, то ли веточки. Наконец, он оставил покрытый язвами и нарывами тополь и завалился подремать в тенёчек. Белый мешок его живота вздымался и опускался...» [5, с. 55].
 
Сяо Хун провела своё детство в деревне, в условиях традиционного китайского общества, поэтому неудивительно, что первая часть повести даётся ей легче, чем вторая. Повествование первых глав очень реалистично, герои живые и выразительные – это отмечают и Н.А. Лебедева [2, с. 39–40] и Г. Голдблат [7, с. 14].
 
Основной темой этой части является цикличность жизни крестьянства в Китае. Отражается она не только в смене годовых сельскохозяйственных сезонов (весна, лето, осень), но и в жизненных циклах: рождение, короткая детская пора, изнурительный труд в поле, немощная старость и смерть. Сяо Хун честно, со всей откровенностью описывает это в повести:
 
«... Люди так долго боялись смерти, что страх отпустил. Они все вместе собрались поесть да выпить вина, когда тетушка Ван застонала на полу, а лицо её из пурпурного стало совсем фиолетовым. Люди опустили бокалы и зашептались: неужели оживёт?
Но куда там, у нее горлом пошла чёрная кровь, а губы всё крутило судорогой, пока, наконец, она не издала два протяжных стона. Люди уставились на неё, говоря, что вот-вот она испустит последний дух.
Они ещё долго не опускали глаза, а она всё пыталась подняться. Ужас объял людей: женщины выскакивали из дому, а мужчины хватали коромысла...» [5, c. 105].
 
Ху Фэн даже отметит впоследствии: «...Жизнь как у муравьёв, бестолковое размножение, беспорядочная смерть, чернозём, политый собственной кровью и потом, уборка урожая да кормление скота...» [6, с. 145]. Что, на мой взгляд, несправедливо, ведь Сяо Хун интересует и нечто другое, зачастую она останавливается на описаниях красоты китайской деревни, её бурной жизни: шумящие заросли гаоляна, раскинувшееся до горизонта пшеничное поле, качающиеся на ветру зонты вязов.
 
Второй значимой темой становится близкая Сяо Хун проблема – роль и положение женщины в китайском обществе. Писательница выводит на сцену повествования женщину средних лет – тётушку Ван. Жизнь героини полна больших горестей и маленьких радостей: смерть ребёнка, тяжёлый труд, отдых в тени дерева, богатый урожай.
 
Во многом две части повести зеркальны. И если в первой Сяо Хун подробно рассматривает тяжёлую крестьянскую жизнь, то во второй – тяготы военного времени. После прочтения первых глав кажется, что градус напряжения в описаниях крестьянской жизни и так уже дошёл до своего пика, но во второй части становится понятно, что нет предела тяготам и страданиям. Как ни изнурителен был труд крестьян вначале, мучения их только умножились японской оккупацией. От главы к главе мужское население деревушки редеет, всё больше женщин подвергаются сексуальному насилию, а колосящиеся ещё недавно пшеничные поля постепенно приходят в запустение.
 
Зеркален и женский образ – если в первой части это тётушка Ван, то во второй – девушка Цзинь Чжи. Писательница рисует жизнь молодой женщины, которая оказывается выброшенной из многовекового сценария – земля-кормилица не обрабатывается, мужчины-заступники убиты. Она пытается вырваться в столичный город Харбин, но не может подняться там выше швеи при опиумных наркоманах. Она думает о том, чтобы пойти в монастырь, но он разогнан японскими солдатами. Привычная модель поведения не работает, и женщина оказывается в ловушке, из которой никак не может найти выход. В ситуации, в которую попала Цзинь Чжи, легко угадываются первые самостоятельные годы самой Сяо Хун.
 
Однако, очевидно, что Сяо Хун сама не знакома с военным положением: в свои двадцать пять она не видела ни оккупации, ни фронтов, ни партизанских отрядов. Сцены, которые она рисует во второй главе, менее реалистичны, диалоги натянуты – она описывает не то, что видела своими глазами, а знает лишь со слов своего первого мужа Сяо Цзюня, харбинских друзей и прочих очевидцев.
 
При этом стоит понимать, что зеркальность произведения кроется и в самом названии – «Поле жизни и смерти». Есть в нём некая двойственность – Сяо Хун не только противопоставляет мирную крестьянскую «жизнь» «смерти» военных лет. Это лишь самое простое, очевидное из толкований, находящееся на поверхности. Писательница создаёт также и незримое противопоставление внутри каждой из частей.
 
Так, в первой части богатый урожай, плодородность земли, природное великолепие, резвящийся жеребёнок на бескрайнем поле противопоставляются изнурительному труду и смерти ребенка главной героини – тётушки Ван. Тут звучит страшное заключение писательницы о равновесии: «Матери, они-таки любят заботиться о дочерях, но если дочери пакостят в саду, то они уж скорей будут заботиться об урожае...» [5, с. 74].
 
Во второй части, когда сельскохозяйственная рутина отходит на второй план, а кровавыми пятнами проступают только горе, смерть и убийство, загораются полные жизненных сил характеры, немыслимые в старое время, – революционеры, борцы, партизаны.
 
Если вдуматься, то вся повесть – это одна бесконечная рекурсия противопоставления «жизни» и «смерти»; она начинается в самой структуре повести и проходит через каждую её главу к характеру отдельных персонажей. И в этом тоже проявилось мастерство писательницы: Сяо Хун хоть и любуется своими персонажами, но не выделяет среди них ни отрицательных, ни положительных героев; за каждым она признаёт право на слабости, недостатки и ошибки, но утверждает, что нет среди них людей ничтожных и слабых – в душе каждого идёт сражение на поле жизни и смерти [4, с. 79]. И в то же время, писательница подчёркивает, что все они только лишь песчинки на этом самом поле, где их кидает и рвёт в разные стороны. Но ведь поля-то без них и не было бы!
 
Последним предложением своего предисловия Лу Синь даёт краткую аннотацию творчеству Сяо Хун: «Однако, вместо того, чтобы слушать меня в кандалах бездеятельного легкомыслия, не лучше ли прочитать „Поле жизни и смерти“, она [Сяо Хун], возможно, поможет вам окрепнуть и получить силы для борьбы»[3, с. 55].
 
Таким образом, Сяо Хун представила читателю своё понимание реализма – грань между жизнью и смертью, весельем и горем, обретением… и потерями. С одной стороны, страшная и нелепая жизнь китайской деревни и горечь войны. А с другой – полнота и самобытность человеческих характеров, красота и значимость отдельных мельчайших деталей. Такая повесть могла появиться лишь в китайской литературе 30-х годов, на волне нового литературного подъёма, когда уже отошла в сторону классическая литература, но ещё недостаточно окреп соцреализм.
 
Литература
1. Го Юйбин. Сяо Хун пинчуань (Критическая биография Сяо Хун). Пекин, 2009.
2. Лебедева Н.А. Сяо Хун. Жизнь. Творчество. Судьба. Дальнаука, 1998.
3. Лу Синь. Сюйянь (Предисловие) // Сяо Хун цюаньцзи (Полное собрание сочинений Сяо Хун в двух томах). Харбин, 1991. Т. 1. C. 54–55.
4. Ма Ли. «Шэнсычан» дэ сяньшичжуи тэчжэн (Особенности реализма «Поля жизни и смерти») // Вэньсюэ цзяоюй. 2008. № 3. С. 78–79.
5. Сяо Хун. Шэнсычан (Поле жизни и смерти) // Сяо Хун цюаньцзи (Полное собрание сочинений Сяо Хун в двух томах). Харбин, 1991. Т. 1. C. 55–144.
6. Ху Фэн. Духоуцзи (Послесловие) // Сяо Хун цюаньцзи (Полное собрание сочинений Сяо Хун в двух томах). Харбин, 1991. Т. 1. C. 144–147.
7. GoldblattH.C. Hsiao Hung. Boston, 1976.
 
Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XLII научная конференция: Часть. 2 / Ин-т востоковедения РАН. - М.: Учреждение Российской академии наук Институт востоковедения (ИВ РАН), 2012. - 385 стр. - Ученые записки Отдела Китая ИВ РАН. Вып. 6. С. 363-367.