Нидэм

(Needham), Джозеф Ноэл Теренс Монтгомери (кит. имя Ли Юэ-сэ), 9.12.1900, Лондон,– 24.3.1995, Кембридж. Англ. науковед, биохимик, культуролог, историк, синолог. Д-р философии, чл. Королевского об-ва и Британской академии, ректор колледжа Кая (Кембридж) и директор Б-ки истории науки в Вост. Азии. Проф. и почетный чл. мн. ун-тов мира. Почетный советник ЮНЕСКО. Иностр. чл. АН Китая (Academia Sinica), Королевск. датской академии и др. науч. об-в. Автор соч. по биохимии, религиоведению, истории, культурологии, методологии и философии науки. Основоположник изучения кит. науки, создатель и автор важнейших разделов энциклопедической серии фундаментальных монографий «Наука и цивилизация в Китае», сформулировавший и теоретически обосновавший «проблему (великий вопрос) Нидэма»: почему совр. наука возникла не в Китае, а в Европе, хотя в течение почти двух тысяч лет до научной революции XVI–XVII вв. он научно и технологически опережал ее?
 
Родился в интеллегентной семье среднего класса из Шотландии, перебравшейся в Лондон. Его отец Джозеф Нидэм (1852–1920) был врачем-анестезиологом, мать – Алисия Аделаида Нидэм (урожденная Монтгомери, 1863–1940) – пианисткой и сочинительницей песен. В 1914–1918 он учился в Оундэльской школе, в 1918–1922 – в  колледже Гонвилла и Киза, где специализировался в физиологии и биохимии и в 1921 стал бакалавром; в 1922–1924 изучал биохимию в Студенчестве Бена Леви. В 1924 женился на коллеге Дороти Мэри Мойл (1896–1987), принятой впоследствии (1948) в Королевское научное общество. С 1924 – член Совета колледжа Гонвилла и Киза, с января 1925 – магистр, с октября 1925 – доктор. В 1928 и 1933 занимал должность ассистента профессора биохимии. Вступив в лейбористскую партию, в 1930-е состоял в исполкоме ее кембриждского отделения. Его многочисленные гуманитарные работы тех лет увидели свет в четырех сборниках: «Биолог-скептик» (1929), «Великая двойственность» («The Great Amphibium», 1931), «Время: животворная река» («Time: Refreshing River», 1944), «История – на нашей стороне» (1946). В 1937 познакомился с аспиранткой своей жены, биохимиком из Нанкина Лу Гуй-цзянь (Lu Gwei-djen, 1904–1991), ставшей его проводником в мир китайской культуры и ближайшим сотрудником, а в конце жизни (1989) – женой. В 1939 с китайскими единомышленниками задумал проект семитомника «Наука и цивилизация в Китае», который начал издаваться в 1954 и в XXI в. превратился в целую серию из двух десятков объемных и богато иллюстрированных фолиантов, а также воплотился в Научно-исследовательский институт Нидэма (Needham Research Institute), Трест истории науки в Вост. Азии и одноименную библиотеку. В 1941 стал членом Королевского научного общества. С 1942 по 1948 по собственной инициативе пребывал в Китае, где, в частности, возглавлял Китайско-британский офис по научному сотрудничеству, отчеты о деятельности которого опубликовал в Калькутте (1944) и Лондоне (1948). Там же познакомился со своим будущим соавтором, историком китайской науки Ван Лином. По возвращении в Кембридж (1948) сосредоточился на синологии, хотя и продолжал преподавать биохимию до 1966, когда стал ректором Колледжа Кая. Эту должность исполнял до 1976, после чего стал директором Библиотеки истории науки в Восточной Азии. В 1952 работал в Международной научной комиссии, подтвердившей применение США бактериологического оружия в Северной Корее и Китае. В 1960–1970-е выступал против войны во Вьетнаме. В 1971 был избран членом Британской академии. В 1969–1977 играл видную роль в Международном союзе истории и философии науки, с 1972 по 1974 был его президентом. Возглавлял созданный Тейяром де Шарденом Центр будущего человечества и являлся членом-корреспондентом Ассоциации рационалистической прессы. В 1968 получил медаль Дж. Сартона, в 1984 – приз Дж. Бернала и китайский орден Бриллиантовой Звезды (цзин син да юань чжан), в 1992 – звание Рыцаря Чести, в 1994 – серебряную медаль А. Эйнштейна от ЮНЕ-СКО.
 
В основе исследовательской программы Нидэма лежит убеждение в том, что социальная эволюция обеспечила постепенный рост знаний о природе и возможностей ее контролировать, что наука представляет собой абсолютную ценность и вместе со своими приложениями образует ныне общность идей, происходящих из разных культур, и что эта научно-техническая интеграция приближает человечество к лучшему состоянию большего единства и целостности. Хотя отдельные натурфилософские системы могут быть национально ограниченными и непереводимыми на язык другой культуры, «истинное натуральное знание» (девиз Королевского научного общества) способно преодолевать все языковые, национальные, цивилизационные, исторические барьеры. Развитие естественных наук отражается и на гуманитарных. Так, в частности, были получены истинные датировка и понимание «Ле-цзы». Глобальное противопоставление Востока Западу несостоятельно, поскольку арабская, индийская и китайская культуры отличаются друг от друга сильнее, чем европейская от некоторых из них. Например, китайская культура обычно противопоставляется западной как следующая циклическому, а не линейному пониманию времени, легшему в основу современной науки. На самом деле, греческие и римские, а также индийские мыслители считали время цикличным (вечное возвращение, мировой год), что до Возрождения серьезно деформировало иудео-христианский историзм, а в Китае при сосуществовании циклической и линейной концепций доминировала последняя, восходящая ко II тыс. до н.э. и разделявшаяся конфуцианством, даосизмом  и легизмом . Она включала идеи: научного и социального прогресса (культурные герои и изобретатели отмечались в канонической литературе, им посвящались храмы), узлового исторического события (создание империи в 221 до н.э.) и кардинальной исторической личности (Конфуций), а также апокалиптические представления (Да тун – Великое единение, Тай пин – Великое равновесие;  см.  «Тай пин цзин»). Поэтому в доминирующем понимании времени как вполне реального, линейно направленного и обладающего узловыми (критическими) точками процесса китайская культура смыкается с иранским и иудео-христианским подходом, расходясь с греко-римским и индийским.
 
Philosophia parennis для Китая – организмический материализм (натурализм). Метафизический идеализм здесь никогда не господствовал, хотя и развивался буддизмом  и Ван Ян-мином (1472–1529; см. также др. работы автора этой статьи, где отражена концепция натуралистичности его философии), а механистическое мировоззрение вообще отсутствовало. «Организмическая концепция, согласно которой каждое явление связано с другим в иерархическом порядке, была общепринятой среди китайских мыслителей» (J. Needham, 1981, с. 14). В определенных аспектах эта натурфилософия способствовала научному мышлению. Например, склонение природного магнита к северному полюсу (бэй цзи), т.е. Полярной звезде (см. Бэй-доу), считалось вполне естественным с т.з. организмической целостности космоса. Такая априорная предрасположенность к теориям поля помогла весьма рано (в XI в.) найти правильное объяснение морских приливов. Уже в III в. китайцы высказывали замечательные соображения о дальнодействии на больших расстояниях без какого-либо физического контакта. Заблуждение – полагать, что научно-техническая деятельность в Китае носила лишь эмпирический характер. К примеру, возведению Су Суном в 1088 знаменитой часовой и астрономической башни в Кайфэне предшествовало написание специального теоретического трактата, в котором его ассистент Хань Гун-лянь выводил механику всего сооружения из самых общих принципов. Хотя в целом китайцы всегда тяготели к практике и испытывали недоверие к чистой теории, по крайней мере в XI–XIII вв. неоконфуцианство  добилось замечательного философского синтеза, удивительным образом синхронного схоластическому синтезу в Европе. Еще в методологическом разделе «Науки и цивилизации в Китае» (1956) Нидэм сформулировал вывод, что организмический натурализм крупнейшего неоконфуцианца Чжу Си (1130–1200) не только гармонирует с естественными науками, но и сам проникнут научным духом. Неоконфуцианство, не располагая интеллектуальным опытом современной науки, сумело выработать адекватную ей философскую доктрину, которая преодолевала дилемму механистического материализма и теологического витализма (идеализма) и была близка идейной традиции Лейбница, Гегеля, Лотце, Шеллинга, Л. Моргана, С. Александера, Я.Х. Смэтса, Р.В. Селларса, А.Н. Уайтхеда, а также Маркса и Энгельса.
 
В некоторых случаях осторожность относительно теоретизирования играла благотворную роль в Китае, где астрономы не были столь глубокомысленны, как Евдокс (404–352 до н.э.) и Птолемей, но зато не утверждали, что существует твердокристаллический небесный свод, неверие в который носитель передовых европейских знаний М. Риччи (1552–1610) квалифицировал как безумие. Практические успехи китайцев зиждились на упорном экспериментировании. Без кропотливой деятельности геомантов (фэн шуй) было бы невозможно открытие магнитного склонения, а без проведения точных температурных измерений и достижения контроля над окислительными и восстановительными реакциями в печи не состоялся бы триумф керамической индустрии. Хотя по социальным причинам сохранилось сравнительно мало сведений о технических деталях подобных процессов, известны случаи, когда даже неграмотные специалисты, разумеется, с помощью грамотеев, создавали технические пособия, наподобие «Му цзина» («Плотницкий учебник/Канон дерева»), надиктованного знаменитым архитектором Юй Хао (X–XI в.). По таким определяющим критериям научности, как кумулятивность, личная заинтересованность и кооперативность в собирании и передаче информации, Китай значительно превосходил предренессансный Запад.
 
Современная наука специфична приложением математических гипотез к изучению природы, полным осознанием и применением экспериментального метода, различением первичных и вторичных качеств, систематической аккумуляцией открыто публикуемых результатов. Она возникла только в Европе во времена Галилея, в ходе Возрождения и научной революции, когда были открыты эффективные методы открытий. В отличие от современной средневековая наука самым тесным образом связана со своим национальным контекстом. В Китае она сформировалась в социально-экономических условиях, кардинально отличных от европейских. В частности, там на протяжении последних двух тысячелетий не существовал военно-аристократический феодализм, как на Западе, а с образования централизованной империи Цинь Ши-хуаном  страна управлялась единым феодальным властителем-императором посредством ненаследственной гражданской власти, бюрократии (мандарината), представители которой рекрутировались из ученых-джентри (шэнь ши). Этот управляющий слой не определяем как класс в силу своей размытости и текучести, обусловленной системой государственных экзаменов (кэ цзюй). Китайские ученые-бюрократы, а не творцы Французской революции выдвинули стимулирующую социальную мобильность концепцию «открытой для талантов карьеры». В XIX в. некоторые европейские государства восприняли идею экзаменов на компетентность для занятия административных должностей, сознательнро ориентируясь на опыт Китая.
 
Ученые-джентри различали науки ортодоксальные и неортодоксальные. Важность календарных расчетов для аграрного общества и санкционируемые властью астрологические верования определили высокий ортодоксальный статус астрономии в Китае. Подобным же статусом пользовались математика и физика особенно в их инженерных приложениях, поскольку централизованная бюрократия должна была решать сложные технические задачи, прежде всего ирригации и сохранения водных ресурсов. Гидроинженер был героем китайской науки и техники. Видимо, необходимость крупных ирригационных работ потребовала ликвидации местных феодальных перегородок и централизации государства. В «Янь те лунь» («Суждения о соли и железе», I в.) сказано, что император ставит задачи гидростроительства шире отдельного феодала. Развивавшаяся даосами и отшельниками алхимия считалась неортодоксальной. Медицина же занимала скорее нейтральное положение, ибо, с одной стороны, гармонировала с традиционными требованиями сыновней почтительности (см. Сяо ти) и поэтому постепенно включалась в сферу занятий конфуцианских врачей (жу и), а с другой – через фармацею связывалась с деятельностью даосов, алхимиков и травознатцев.
 
Централизованный феодально-бюрократический порядок первоначально благоприятствовал развитию прикладных наук. Например, раннее изобретение сейсмографа (II в., Чжан Хэн) и методов измерения осадков, по всей вероятности, стимулировалось вполне рациональным стремлением власти предвидеть и предупреждать землетрясения, засухи и наводнения. Только китайское общество в средние века могло организовать такие крупные научные предприятия, как геодезическое измерение в VIII в. под руководством буддийского монаха и ученого И-сина  и астронома Наньчун Юэ меридианной дуги длиной не менее 2,5 тыс. км от Индо-Китая до Монголии или экспедиция VIII в. в Восточную Индию для наблюдения звездного неба южного полушария. Государство с древности поддерживало астрономию, но и по крайней мере с эпохи Сун в семьях ученых, связанных с бюрократией, она изучалась частным образом. Так, Чжу Си имел имел дома и изучал армиллярную сферу. В некоторые исторические периоды, например в XI в., математика и астрономия занимали видное место на государственных экзаменах.
 
Китайцы первыми в мире ввели десятичные дроби и пустую позицию для обозначения нуля (ср. свидетельство об использовании вавилонянами за 1,5 тыс. лет до н.э. знака «нет» в качестве нуля: Кьера Э. Они писали на глине. М., 1984, с. 83), построив десятичную метрологию, благодаря чему еще в I в. до н.э. ремесленники пользовались кронциркулем с десятичной градуировкой. Китайская математическая мысль всегда была глубоко алгебраичной, а не геометричной. Уже к началу XIV в. треугольник Паскаля (1623–1662) рассматривался здесь как старинный способ решения уравнений. Подобные случаи нарушения авторского права китайских первооткрывателей и изобретателей нередки. Подвес Кардано (1501–1576) правильнее называть подвесом Дин Хуаня (II в.). Китайские астрономы были наиболее упорными и точными наблюдателями доренессансного периода, создав превосходную космологию, описывающую небо посредством современных координат, без телескопа зафиксировали солнечные и лунные затмения, кометы, туманности, метеоры, солнечные пятна и прочие небесные явления, данные о которых актуальны по сей день. Благодаря высокому уровню инженерии они создали такие блестящие астрономические приборы и приспособления, как экваториальная установка и часовой привод. Из физических дисциплин в традиционном Китае наибольшее развитие получили оптика, акустика и теория магнетизма, тогда как на Западе при относительно большем развитии механики и динамики почти ничего не знали о магнитных явлениях.
 
Наиболее глубоким было различие китайской и западной наук в осмыслении непрерывности и дискретности. Из-за алгебраичности математики физика в Китае оставалась верна прототипу волновой теории и упорно отвергала атомистику, известную от буддистов со II в. Китайские мыслители исходили из признания универсального движения в континуальной среде, дальнодействия и волноподобных движений инь-ян. Однако отсутствие атомистики не помешало обнаружить шестиугольную структуру снежинки, что в Европе было выяснено на много столетий позже (И. Кеплером), и заложить основы познания химического сродства в трактатах эпох Тан, Сун и Юань (VII–XIV вв.). Та же алгебраичность математики воспрепятствовала созданию дедуктивной геометрии наподобие евклидовой, что отрицательно отразилось на оптике. При этом китайцы никогда не придерживались абсурдной оптической теории греков, согласно которой из глаз исходят лучи. Евклидова геометрия, видимо, проникла в Китай при династии Юань (XIII–XIV вв.), но не пустила корней до появления иезуитов на рубеже XVI–XVII вв. Однако ее отсутствие не помешало ни появлению таких важных инженерных изобретений, как астрономические приборы со сложными зубчатыми передачами от водяного источника энергии или взаимопреобразование кругового и поступательного движений, ни получению вполне современных астрономических данных.
 
В эпохи Чжоу и Хань (I тыс. до н.э. – III в. н.э.) Китай, быть может, не достиг научных высот тогдашней Греции, но зато в нем не было ничего подобного темным векам европейского средневековья. Об этом ярко свидетельствует развитие географии и картографии. Основы количественной картографии заложили Чжан Хэн и Пэй Сю (III в.) примерно тогда, когда на Западе вскоре после смерти Птолемея (II в.) были преданы забвению его работы. До XVII в., когда иезуиты начали распространять западные карты, китайские картографы неизменно пользовались прямоугольной сеткой координат. Больших успехов они добились в топографии и изготовлении рельефных карт. Триумфальны достижения Китая в инженерии и механике. В китайском культурном ареале была изобретена конская упряжь; сила воды нашла индустриальное применение приблизительно в то же время, что и на Западе (I в. до н.э. или н.э.), но не для мукомольных операций, а для приведения в действие металлургических мехов. Железоделательная технология отличалась здесь высоким совершенством, а в изобретении железного литья китайцы опередили европейцев на 15 столетий. Вопреки распространенному мнению, механические часы были изобретены не в Европе раннего Возрождения, а в Китае эпохи Тан (ср. противоположную т.з.: Пипуныров В.Н. История часов с древнейших времен до наших дней. М., 1982, с. 140). Об инженерном искусстве в гражданском строительстве свидетельстуют изобретения многоарочных и подвесных на железных цепях мостов. Преуспели китайцы и в военной технологии, начав применять порох в IX в. и развивать взрывную технику в XI в., на три столетия раньше Европы, где первые пушки отмечены в 1327. В Китае уже в середине X в. как оружие ближнего боя использовались «огневые пики» (хо цян), бамбуковые трубки с пороховым зарядом – прообраз будущих ракет и пушек.
 
Широко известен приоритет китайцев в шелкоткачестве. Их мастерство в получении особо длинного волокна обусловило некоторые фундаментальные изобретения, например, приводного ремня и цепной передачи. В воздуходувных машинах для металлургии они первыми применили взаимопреобразование кругового и поступательного движений, в Европе появившееся в ранних паровых машинах. Изобретение ими компаса было связано с изучением магнитного склонения задолго до того, как европейцы услышали о магнитной полярности. Не отставал Китай и в биологии, став родиной многих агрокультур. Синхронно здесь были написаны сельскохозяйственные трактаты, аналогичные работам римлян Варрона (116–27 до н.э.) и Колумеллы (I в.).
 
В «Нань фан цао му чжуан» («Описание трав и деревьев южного края», ок. 340 г.) Цзи Хань сообщил о первом в мире случае использования одних насекомых (муравьев) для борьбы с другими (клещами и пауками). И ныне в Китае сохраняется сильная традиция биологической защиты растений. В медицине китайцы пошли по пути, видимо, наиболее отличному от западного. Будучи свободными от присущего Западу предубеждения против минеральных медикаментов, китайские фармакопеи издавна содержали рецепты из растительных, животных и минеральных компонентов. Совершенно особенной эту медициенскую традицию делают акупунктура (иглотерапия) и игнипунктура (прижигание моксой).
 
Пытаясь ответить на свой «великий вопрос», Нидэм указывал в Китае множество предпосылок современной науки: теории инь-ян и пяти элементов (у син), идеи «объективного рассмотрения» (фань гуань) и «вездесущности всеобщей модели» (у цзи), логические достижения моистов (мо-цзя; см. «Мо цзин») и представителей школы имен (мин-цзя), концепции Гэ Хуна  и Чжу Си, – но и целый ряд негативных факторов: от отставания в развитии силлогистики до бедности звукового состава языка. Главное же объяснение свелось к социально-экономическим причинам, поскольку на Западе научную революцию вызвал переход от феодализма к капитализму. Американский социолог Сол Рестиво (S.P. Restivo, 1979), произведя своеобразную аксиоматизацию «Науки и цивилизации в Китае», выявил пять основ мировоззрения Нидэма: 1) универсалистская концепция современной науки, 2) представление о соотношении китайской и современной наук, выраженное в метафорах гидродинамического процесса, титрования (химической процедуры подмешивания раствора одного вещества в раствор другого) и критических точек, 3) приверженность основанной на математизированной физике эпистемологии, организмической метафизике Уайтхеда и диалектико-материалистической социологии, 4) идеал социалистического человечества, 5) концепция изучения китайской науки и цивилизации как вклада в установление взаимопонимания между народами. Гидродинамическая метафора представляет примитивные и средневековые науки всех мировых культур как «реки, текущие в океан современной науки». За метафорой титрования стоит компаративистский метод исследования истории науки и технологии, позволяющий с помощью сопоставления дат открытий и изобретений производить «титрование» китайской культуры относительно европейской (в меньшей степени других, особенно индийской), устанавливать подлинные приоритеты научно-технических достижений и выяснять стимулирующие или тормрзящие их социально-экономические и духовные факторы. Метафора критических точек представляет время, когда западная наука обогнала китайскую как переходную точку, а время, когда обе переплавят «все этнические характеристики» в «универсальность современной науки», – как точку слияния.
 
Работы Нидэма внесли огромный вклад не только в изучение науки и культуры Китая, но и в общетеоретические и компаративистские исследования взаимодействия науки и общества, получив всемирное признание. Лежащая в их основе программа вызвала и серьезную критику. Некоторые синологи во главе с авторитетным А. Райтом (A.F. Wright, 1913–1976) даже отверли ее, полагая, что китайская культура должна быть постигнута как самостоятельное целое и представлена в собственных категориях, а не телеологических понятиях универсальной науки и общемирового содружества. Один из крупнейших синологов-науковедов Н. Сивин (род. 1931) признал программу Нидэма реальной, но не исполнимой до тех пор, пока китайская наука не будет описана в ее собственных терминах. Согласно Рестиво, у Нидэма нет ни четкого различения науки и технологии, ни строгого определения понятий научной революции и современной науки. Действительно под «современной наукой» он понимает: 1) механистический вариант Галилея и Ньютона, 2) организмический вариант Эйнштейна и Планка, 3) целостную и последовательно организмическую науку будущего. А. Грэм показал небезупреч-ность прочтения Нидэмом китайских текстов, а В. Макнейл (W.H. McNeill) назвал “бессмыслицей» его заявление об идее «естественного отбора» у даосов и распространил свою оценку на все подобные открытия, связав это с трудностями перевода.
 
До 1974 Нидэм однозначно характеризовал китайскую научную традицию как пред-, прото- или паранаучную, беря точкой отсчета современную науку, лишенную этнических особенностей и противопостоящую примитивной и средневековой наукам. Универсалистскую науку, потенциально доступную любому человеку, он считал основанием нового универсализма, открывающего путь к объединению всех народов. Оценка им китайской традиции рождала парадоксы: с одной стороны, в лоне даосизма зрел зародыш современной науки и своей организмичностью она даже соответствовала научной парадигме будущего, а с другой – самостоятельно не преодолела барьер, который в ходе научной революции XVI–XVII вв. перешла европейская традиция, дотоле от нее как будто отстававшая; с одной стороны, единство природы детерминирует везде единую науку, с другой – возникнув в Китае, современная наука была бы «глубоко организмичной и немеханистичной» в отличие от современной науки, возникшей на Западе. Борясь с этими противоречиями, в 1974 Нидэм признал тезис Сивина, что китайская наука – это самостоятельная и оригинальная теоретическая система, а не неразвитый прототип современной науки.
 
Источники:
Needham J. Science and Society in Ancient China. L., 1947; id. Science Outpost. Papers of the Sino-British Science Cooperation Office. L., 1948; id. Human Laws and Laws of Nature in China and the West. L., 1951; Needham J. et al. Science and Civilization in China. Vol. 1–7. Cambridge, 1954–2008: Vol. I: Needham J., Wang Ling. Introductory Orientations (1954). Vol. II: id. History of Scientific Thought (1956). Vol. III: id. Mathematics and the Sciences of the Heav-ens and Earth (1959). Vol. IV: Physics and Physical Technology. Pt. 1: Needham J., Wang Ling, Robinson K. Physics (1962). Pt. 2: Needham J., Wang Ling. Me-chanical Engineering (1965). Pt. 3: Needham J., Wang Ling, Lu Gwei-djen. Civil Engineering and Nautics (1971). Vol. V: Chemistry and Chemical Technology. Pt. 1: Tsien Tsuen-hsuin. Paper and Printing (1985). Pt. 2: Needham J., Lu Gwei-djen. Spagyrical Discovery and Invention: Magisteries of Gold and Immortality (1974). Pt. 3: Needham J., Ho Ping-Yu [Ho Peng-Yoke], Lu Gwei-djen. Spagyrical Dis-covery and Invention: Historical Survey, from Cinnabar Elixirs to Synthetic Insulin (1976). Pt. 4: Needham J., Lu Gwei-djen, Sivin N. Spagyrical Discovery and Invention: Apparatus and Theory (1980). Pt. 5: Needham J., Lu Gwei-djen. Spagyrical Discovery and Invention: Physiological Alchemy (1983). Pt. 6: Needham J., Yates R.D.S., Gawlikowski K., McEwen E., Wang Ling. Military Technology: Missiles and Sieges (1994). Pt. 7: Ho Ping-Yu [Ho Peng-Yoke], Lu Gwei-djen, Wang Ling. Military Technology: The Gunpowder Epic (1987). Pt. 9: Kuhn D. Textile Technology: Spinning and Reeling (1986). Pt. 11: Wagner D.B. Ferrous Metallurgy (2008). Pt. 12: Kerr R., Wood N., Ts'ai Mei-fen, Zhang Fukang. Ceramic Technology (2004). Pt. 13: Golas P. Mining (1999). Vol. VI: Biology and Biological Technology. Pt. 1: Needham J., Lu Gwei-djen, Huang Hsing-tsung. Botany (1986). Pt. 2: Bray F. Agriculture (1988). Pt. 3: Daniels Ch.A., Menzies N.K. Agroindustries and Forestry (1996). Pt. 5: Huang H.T. Fermentations and Food Science (2000). Pt. 6: Needham J., Lu Gwei-djen. Medicine / Ed. by N. Sivin (2000). Vol. VII: The Social Background. Pt. 1: Harbsmeier Ch. Language and Logic (1998). Pt. 2: Needham J.General Conclusions and Reflections / Еd. by K.G. Robinson, R. Huang, M. Elvin (2004); Needham J. The Grand Titration: Science ans Society in East and West. L., 1969; id. Clerks and Craftsmen in China and the West: Lectures and Adresses on the History of Science and Technology. Cambridge, 1970; id. Science in Traditional China: A Comparative Perspective. Cambridge (Mass.), 1981; Lu Gwei-djen, Needham J. Celestial Lancets: A History and Rationale of Acupuncture and Moxa. L., 2002; Нидэм Дж. Об-во и наука на Востоке и на Западе // Наука о науке. М., 1966, с. 149–177; Нидэм Дж. Геомантия (Фэншуй); Фундаментальные основы традиционной китайской науки // Китайская геомантия / Сост., пер. М.Е.Ермаков. СПб., 1998, с. 179–263.
 
Литература:
Васильев Л.С., Быков Ф.С., Юшкевич А.П., Старцев П.А., Березкина Э.И. [Рец.:] Нидэм Дж. Наука и цивилизация в Китае. Т. 1–3 // НАА. М., 1960. № 4, с. 192–205; Гордон А.В. Нидэм // Культурология: Энциклопедия. Т. 2. М., 2007, с. 43–46; Жоль К.К., Выдрин В.С. Куда бредет пилигрим: Восточные религии, культура, молодежь. Киев, 1988; Зинин С.В. Джозеф Нидэм и китайская наука // Мир Будды и китайская цивилизация. Восточный альманах / Ред. Т.П. Григорьева. М., 1996, с. 172–190; он же. Нидэм // Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994, с. 242–243; Киктенко В.А. Научная биография Джозефа Нидэма: путь от биохимии к синологии // Восток – Запад: историко-литературный альманах. 2003–2004. М., 2005, с.289–298; Кобзев А.И. Концепция Дж. Нидэма и ее критика // Современные историко-научные исследования: Наука в традиционном Китае / Отв. ред. и сост. А.И. Кобзев. М., 1987, с. 40–58; Косарева Л.М. Современные историко-научные исследования (Великобритания). Реф. сб. М., 1983, с. 7–9, 88–102; Кунин В.В. Джозеф Нидэм (справка) // Информ. Бюл. Ин-та китаеведения АН СССР. М., 1960. № 2, 114–125; Синицын Е.П. О некоторых работах по древней и средневековой истории Китая // Очерки зарубежной историографии Китая: Китаеведение Англии. М., 1977, с. 31–32, 175, указ.; Современные историко-научные исследования: Наука в традиционном Китае / Сост. А.И. Кобзев. М., 1987; Сухов М.В. Дж. Нидэм и его проект «Наука и цивилизация в Китае» // Федина Е.М. [Реф.:] Нидэм Дж. Наука и цивилизация в Китае. Т. 2 // Актуальные проблемы истории кит. философии. М., 1983, с. 61–74; Changing Perspectives in the History of Science: Essays in Honour of Joseph Needham / Ed. by M. Teich, R. Young. L., 1973; Chinese Science: Explorations of an Ancient Tradition / Ed. by Shigeru Nakayama, N. Sivin. Cambridge (Mass.), 1973; Explorations in the History of Science and Technology in China. Shanghai, 1982; Gazagnadou D. Joseph Needham, un taoïste d’honneur: De l’embriologie à la civilisation chinoise. P., 1991; Goldsmith M. Joseph Needham: 20th century Renaissance Man. P., 1995; Situating the History of Science: Dialogues with Joseph Needham / Ed. by I. Habib, D. Raina. Oxford, 1999; Finlay R. China, the West, and the World History in Joseph Needham, “Science and Civilization in China” // Journal of World History. Honolulu, 2000. Vol. 11, N. 2; McNeill W.H. [Rev.:] J. Needham. The Grand Titration // Science. Wash., 1970. Vol. 167 (#3917). 23 Jan., р. 367; Qian Wen-yuan. The Great Inertia: Scientific Stagnation in Traditional China. L. etc., 1985; Restivo S.P. Joseph Needham and the Comparative Sociology of Chinese and Modern Science // Research in Sociology of Knowledge, Sciences and Art. Greenwich, 1979. Vol. 2, р. 25–51; Ronan C.A. The Shorter Science and Civilisation in China: An Abr. of Joseph Needham’s Orig. Text. Vol. 1, 2. Cambridge, 1978, 1981.
 
Ст. опубл.: Духовная культура Китая: энциклопедия: в 5 т. / гл. ред. М.Л. Титаренко; Ин-т Дальнего Востока. — М. : Вост. лит., 2006–. Т. 5. Наука, техническая и военная мысль, здравоохранение и образование / ред. М.Л. Титаренко и др. — 2009. — 1055 с. С. 777-783.