Неглинская М.А.

ГЛАВА 3. Астрономические и геодезические инструменты западного образца в цинском государственном ритуале

Рис.3. Обсерватория в Пекине. Гравюра на меди из книги иезуита Ж.-Б. дю Альде (1749).Пребывание европейских миссионеров на Дальнем Востоке в течение XVII-XVIII веков и просветительская линия поведения, принятая за основу иезуитами, должны были привести к адаптации в Китае христианского учения, приспособленного к его нравам и обычаям. Но реальные плоды этой деятельности оказались качественно иными, поскольку в результате были заложены основы для последующего введения Китая в мировую науку и культуру. Первыми среди католических миссионеров прибывшие в Китай из некоторых европейских стран (Португалии, Италии, позднее – Франции) иезуиты обладали глубокими научными и практическими познаниями, поэтому они пользовались особенным и, без сомнения, заслуженным уважением в Срединной империи. Иезуиты нашли верный путь к пекинскому двору, стараясь стать нужными китайским императорам и завоевать признание своей веры посредством услуг в области науки и технологии. Всесторонняя образованность позволяла им, не забывая о целях ордена, демонстрировать в Китае возможности европейской цивилизации и, вместе с тем, изучать и анализировать классические конфуцианские тексты, китайские обычаи и образ жизни. Добиваясь расположения представителей ученого и господствующего класса, миссионеры постепенно проникали в китайское общество, прокладывая, как им казалось, путь для укрепления авторитета ордена и распространения христианства < 27>.

Одним из первых попавший в Китай итальянский иезуит М. Риччи (Matteo Ricci, 1552-1610, китайское имя – Ли Мадоу 利瑪竇) представил трону сочинение (написанное на китайском языке), в котором высоко оценил достоинства культуры и общественного устройства этой страны. В числе даров он преподнес свидетельства европейских географических и астрономических достижений – атлас Theatrum Orbis Terrarum  Абрахама Ортелия (Ortelius/Oertel, 1527-1598) и двое механических часов, добившись (1601) лояльного отношения императора династии Мин, правившего под девизом Ваньли (1573-1620), к христианской деятельности в Китае.

В период трех правлений европейские измерительные приборы, как правило, входили в состав дипломатических даров <28>.  К бытовавшим с позднеминского времени коронографам (телескопам для наблюдения солнечной короны), солнечным и механическим часам западного производства в годы Шуньчжи и Канси добавились привезенные из разных европейских стран небесные и земные глобусы, армиллярные сферы, топографические и оптические инструменты. Дворцовая коллекция механических часов значительно пополнилась в период Цяньлун. Доставленные в Пекин миссионерами, западными дипломатами и купцами европейские механические часы отличались особой декоративностью и служили наиболее важным источником внешних художественных влияний в цинском искусстве, поэтому им посвящена отдельная глава во второй части работы (см.: Часть II, Главу 5, Приложение 5). Дворцу-музею Гугун в настоящее время принадлежит более двух тысяч научно-технических инструментов [163, с. 16]; примерно пятую часть собрания составляют привозные европейские астрономические и геодезические приборы, а также их аналоги, созданные под руководством миссионеров в китайских мастерских. Это собрание свидетельствует о том, что период трех великих правлений маньчжурской династии стал временем триумфа иезуитов, когда «подношениям» Запада было найдено достойное место в китайской ритуальной и придворной культуре.

Император Канси, проявляя уважение к деятельности иезуитов и не разрушая их иллюзий, стремился использовать знания миссионеров в прикладных науках – механике, военном деле (картографии, фортификации, производстве огнестрельного оружия) и астрономии – на службе династии <29>.  Интерес императора к европейским наукам и инструментам объяснялся не только личной любознательностью, но также этическими и политическими соображениями: забота о культурном развитии в традиционном китайском обществе признавалась одной из главных обязанностей конфуцианского монарха. Сами же измерительные приспособления с древности считались атрибутами власти <30>.

В свободное от дел правления время Канси упорно штудировал западные дисциплины под руководством иезуитов. Первыми учителями  императора были астрономы Шаль фон Белл (Johann Adam Schall von Bell, 1592-1666) и Ф.Вербист (Ferdinand Verbiest, 1623-1688) <31>(Ил.68)[Иллюстрации см. в фотоальбоме «Астрономические и геодезические инструменты западного образца в цинском государственном ритуале». - Прим. Адм.]. Долгое время на службе у Канси находились иезуиты, присланные (1687) Людовиком XIV из Франции для установления культурных контактов с Китаем – Дж. де Фонтени (Giovanni de Fontaney), И. Бувэ (Joachim Bouvet), Ж.-Ф. Жербийон (Jean-Francois Gerbillon). Бувэ и Жербийон отчасти заменили Канси его первого учителя – Вербиста,  умершего вскоре после их прибытия. С французами император изучал не только астрономию и математику, но также медицину, анатомию и другие естественные науки и организовал специальную лабораторию для химических и медицинских исследований. Авторитет иезуитов возрос еще более после чудесного исцеления Канси от малярии, которую не удалось победить китайским медикам.

Своим спасением император был обязан де Фонтени, применившему лекарство на основе перуанской хины. В качестве особого знака расположения Канси выделил миссионерам участок земли около Сианьских ворот, позволив проживать в этом месте и построить здесь христианскую церковь. После смерти Канси иезуиты потеряли своего лучшего покровителя в Китае <32>  [232, с. 146-154]. Следуя конфуцианской концепции, Канси выступал и в роли мецената. Его стараниями были возрождены дворцовые мастерские, прообразом которых отчасти явилась Королевская мануфактура Гобеленов Людовика XIV (подробнее см.: Часть II, Главы 2, 4, 5). В придворных ателье вместе с китайцами работали мастера из числа католических миссионеров. Они занимались живописью, гравировкой, ремонтом часов и других астрономических и геодезических приборов, созданием географических карт, реализацией архитектурных проектов, строительством гидравлических устройств по заказу императоров. Наибольшей известностью среди художников-миссионеров пользовались Дж. Кастильоне (Giuseppe Castiglione, 1688-1766), Ж.-Д. Аттире (Jean- Denis Attiret, 1702-1768), Ж.-Ж. М. Амио (Jean-Joseph Mari Amiot, 1718-1793) и М. Бенуа (Michel Benoist, 1715-1774).

Таким образом, не только миссионеры, состоявшие на службе при пекинском дворе, были заинтересованы в союзе с императорской властью. Маньчжурские государи в начале своего правления ничуть не меньше, чем последние представители минской династии, желали альянса с иезуитами, чтобы удержаться на троне завоеванной ими огромной и древней страны, хотя никаких публичных признаний такого рода не допускали. Нынешние просвещенные правители Поднебесной империи были в недавнем прошлом «варварами северо-востока» <33>. И как таковые особенно нуждались в услугах квалифицированных европейских специалистов, стремясь осмыслить комплекс традиционной китайской культуры и внести в нее новшества, способные возвеличить династию.

Этой цели послужили доставленные миссионерами астрономические и геодезические приборы европейского образца, которые, благодаря использованию механизма дани-гун, были введены маньчжурами в китайский государственный ритуал. Инструменты для небесных и земных измерений оказалось возможным связать с традиционным китайским культом Неба и Земли, хотя геодезические приборы в XVIII веке применялись в империи Цин и для военных нужд (пример тому – артиллерийский квадрант, Ил. 69). Примечательно, что из всего многообразия поступивших с Запада новых вещей – предметов христианского культа, математических, музыкальных и медицинских инструментов, научных и богословских книг, правители Китая отдали предпочтение именно астрономическим и геодезическим приспособлениям, обладавшим прикладной ценностью и позволявшим наиболее прямым путем приобщиться к достижениям другой цивилизации.

Астрономия была с древности необходима китайцам, как любому земледельческому народу, для определения сроков смены годовых сезонов. Однако привилегированное положение этой науки согласуется еще и с тем, что в Китае она неразрывно связывалась с управлением страной <34>. Это объясняет атмосферу секретности, окутывавшую астрономические исследования, как известно, частное изучение астрономии запрещалось и танским («Тан люй шу и») и минским («Да Мин люй») кодексами. Отмеченный приоритет социальных ценностей перед познавательными не был единственной причиной, определивший отставание этой китайской науки и ее инструментария от их аналогов на Западе. Кажется логичным объяснение, предложенное А.И. Кобзевым, которое заключается в том, что в Традиционном Китае  (в связи со слабо развитым идеалистическим направлением в философии) формальная логика не использовалась в качестве общенаучной методологии, поэтому не произошло эмансипации науки от философии и теологии (как это было в Европе Нового времени), и тем более внутренней дифференциации научных дисциплин [149, с. 45-48]. Из сказанного  ясно, что использование новых и весьма эффективных астрономических и геодезических приборов европейского образца, наблюдаемое в период трех правлений, было обусловлено отсутствием таковых в Китае, хотя потребность в них существовала. 

В маньчжурский период, как и раньше, на основе астрономических наблюдений и вычислений устанавливали начало года и месяцев, составляя календари <35>. Ответственность за составление календаря, как и за естественное течение времени и смену сезонов, по традиции возлагалась на правящего императора. Официальная идеология закрепила представление о времени как принадлежности конфуцианского монарха, от действий которого в данной области зависел порядок в Поднебесной и успех в делах правления. Небрежное выполнение императором своих функций влекло за собой беспорядки и мятежи. Эта концепция нашла отражение не только в политической практике, но и в государственных ритуалах, осуществлявшихся императорами [42, с. 468-469].      

В связи с особым положением астрономической науки в Китае, иезуитам пришлось приложить огромные усилия, чтобы доказать методологическое превосходство и точность соответствующей европейской дисциплины, в чем миссионеры и преуспели: А. Шалль и Ф. Вербист в разное время были назначены управлять Астрономическим приказом <36>. Впоследствии тот же пост более тридцати лет занимал немецкий астроном и математик Игнатий Кеглер (1680-1746), уроженец баварского города Лансберга. Кеглер, услугами которого пользовались три великих императора маньчжурской династии, возглавил Астрономический приказ в конце правления Канси (1716) и оставался на этой должности до своей смерти, последовавшей в одиннадцатом году эры Цяньлун (1746) [64, с. 199]. В обязанности иезуитов, возглавлявших данное учреждение, входили научные измерения на звездном небосклоне, ежегодный выпуск сельскохозяйственных и специальных календарей, руководство большим коллективом китайских ученых и организация производства астрономических приборов европейского образца для обсерваторий Китая [183, c. 69, ил 201; 206, c. 101]. Значение этих астрономических приборов трудно переоценить: соответствующие последнему слову европейской науки, они позволяли лучше рассчитать время появления «небесных знамений», помогая цинским императорам удерживаться на троне. Привлечение европейцев к работе в области астрономии, в чем они и сами были весьма заинтересованы, служит наиболее выразительным примером использования их знаний и навыков маньчжурами в целях укрепления авторитета государственной власти.   

В годы правления Цяньлун европейские приборы были введены в состав ритуальной утвари царствующей династии (см.: Приложение 3)  и опубликованы в сборнике Хуанчао лици туши [158, т. 3].  Некоторые из вещей, поступивших с Запада в составе посольских даров, вошли в сборник непосредственно в том виде, в котором они были созданы европейскими мастерами  – с латинскими и арабскими цифровыми обозначениями на шкалах и надписями латиницей, обозначающими имя изготовителя и место производства (Ил.71). Европейские инструменты, вызвав подражания в изделиях придворных мастерских, стали не только источником знаний и навыков, привнесенных с Запада, но и проводниками в Китай европейских (английских и французских, в меньшей мере также германских) художественных влияний.

Астролябия (цзяньпинъи, называемая также планисфера, аналемма) – угломерный снаряд, употреблявшийся для астрономических и геодезических наблюдений. Первоначально астролябия состояла из кольца, устанавливаемого в плоскости эклиптики <37>, и перпендикулярного к нему кольца, на котором отсчитывалась широта наблюдаемого светила, после того как на него были наведены приспособления для визирования (диоптры) инструмента. По горизонтальному кругу отсчитывалась разность долгот между наблюдаемыми объектами. Постепенно астролябия была упрощена до одного круга для определения высоты небесных тел над горизонтом, который подвешивался на кольце в вертикальной плоскости [23, т. 3, c. 373-374]. Опубликованная в сборнике образцов ритуальной утвари астролябия  была выполнена из золоченой меди в придворных мастерских в двадцатом году Канси (ил.72).

Небесный глобус (тяньцюи, тяньтии, хуньтяньи), изображенный в сборнике Хуанчао лици туши, имеет реальный прототип, созданный в дворцовых мастерских в четвертом году Шуньчжи (1657) из железа с золотой насечкой и украшенный ажурно-прорезным облачным узором юньвэнь (Ил.70).

Армиллярная сфера (куань хуньтяньи – «полый небесный глобус»), узаконенная в годы Цяньлун, это находящийся в дворцовом собрании прибор из золоченого серебра, сконструированный в восьмом году эры Канси (1669) Ф. Вербистом, о чем свидетельствует гравированная надпись на приборе. Сфера имеет китайские и маньчжурские обозначения на шкалах (Ил.73).

Армиллярный планетарий (хуньтяньхэ цичжэнъи – «сфера, показывающая положение семи светил»)<38>. Планетарий представляет собой аппарат для проецирования изображений звездного неба, Солнца, Луны и пяти планет на полусферический экран-купол. Армиллярный планетарий, присутствующий в иллюстрациях к цинским законам в двух вариантах, имеет реальные прототипы, выполненные из золоченой меди в Англии в XVIII веке (Ил.74). На шкалах соседствуют арабские цифры, надписи латиницей и китайскими иероглифами.

Астрономический проектор для определения небесного экватора (тяньчанъи), показанный в сборнике иллюстраций к цинским законам, воспроизводит образец медного позолоченного прибора, созданного придворными мастерскими в пятнадцатом году Цяньлун (Ил.75).

Богатство и разнообразие мотивов декора являются характерными приметами этого времени.

Солнечные часы (жигуйи) представлены в Хуанчао лици туши в нескольких вариантах, восходящих к реальным образцам из дворцовой коллекции. Термин «солнечные часы» относится к таким инструментам, которые, будучи установлены в определенное  положение по отношению к Солнцу, тенью от гномона (столбика-указателя), солнечным лучом, прошедшим через отверстие диоптра, нитью отвеса и некоторыми другими приспособлениями указывают время. 

В отличие от используемых в современных механических часах «средних» солнечных суток меры времени в гномонах основаны на «истинных» солнечных сутках, продолжительность которых колеблется в течение года.

При движении Солнца от восхода к закату меняется как длина отбрасываемой тени, так и ее направление. То и другое позволяет производить инструментальное определение времени. Наиболее старый способ основан на наблюдении за высотой Солнца (или длиной тени). Такие приборы носят название «высотных». Часы, в которых используется второй метод – изменение солнечного азимута <39> – получили название «часов направления». В некоторых конструкциях солнечных часов, например в универсальных кольцевых (тихуань чидао гунгуйи [163, ил. 22]), одновременно применяются оба метода. Большинство типов переносных приборов было необходимо предварительно ориентировать в пространстве с помощью отвеса (уровня) и компаса, что требовало изготовления часов из немагнитных материалов – меди и ее сплавов, кости и дерева. Особенно высокого расцвета искусство создания солнечных (а также описанных ниже лунных и звездных) часов достигло в средние века в арабском мире и в эпоху Возрождения в Европе. Аналогии западным солнечным часам из коллекции музея Гугун находятся в Государственном Эрмитаже [87, с.3-9].            

Медные с золочением и гравировкой солнечные часы, соединенные с компасом, как и более сложные в техническом и художественном отношении гномоны, были выполнены в Англии в XVIII в. и в своем натуральном виде закреплены в законах периода Цяньлун [163, ил. 17, 27, 34, 43]. На одном из приборов сохранилась надпись латиницей «Daniel Quare. London» (Ил.71). В законах фигурируют и универсальные солнечные часы парижского производства (о чем говорит соответствующая гравированная надпись), современные упомянутым английским часам. Орнаментальный декор французских часов, а также арабские и римские обозначения цифр на рабочей части инструмента старательно скопированы китайскими художниками в иллюстрациях к сборнику законов [163, ил. 22, 29]. Одни из первых солнечных часов маньчжурского времени из золоченой меди, включенные в свод Хуанчао лици туши, были выпущены придворными мастерскими в сороковом году Канси (Ил.76).   

Звездные часы (сингуйи), как и лунные часы, в отличие от солнечных, позволяют определять время ночью: первые – по наблюдению за видимым вращением небесного свода, вторые – по тени или блику лунного света. Звездные часы, созданные придворными мастерами в пятьдесят третьем году Канси (1714), вошли в состав цинской ритуальной утвари [163, ил. 38]. Образцом для них, по видимому, послужили близкие по форме и устройству тройные солнечно-лунно-звездные часы (жиюэсин гуйи), сконструированные в Германии в XVI веке и тоже входящие в свод иллюстраций [163, ил. 37].

Лунные часы (юэгуйи), воспроизведенные в рисунках к законам периода Цяньлун, были созданы придворными умельцами в девятом году этого правления (1744); часы имеют китайские цифровые обозначения и надписи на шкале (Ил.77).             

Водяные часы  (хулоу, клепсидра), известные в Китае приблизительно с V века, наряду с солнечными, лунными и звездными часами явились еще одним предшественником механического хронометра [164, с. 18]. В годы Цяньлун водяные часы использовались не только в загородном императорском дворце Юаньминъюань [206, с. 126] (см.: Часть II, Главу 2), но и в «Павильоне всеобщего процветания» (Цзяотайдянь) –  одном из главных зданий пекинского дворца, где они соседствовали с напольными механическими часами придворных мастеров (1789) [161, ил. 57, 58].

Механические часы, фигурирующие в цинских законах, относятся к двум типам – этокуранты (цзыминчжун) и поясные часы на шатлене (шичэньбяо). Как указано в комментарии к рисунку, данному в своде Хуанчао лици туши, куранты действуют благодаря системе из трех стальных зубчатых колес, вращение которых синхронизировано с движениями стрелок и ударами колокола [158, т. 3, с. 68 – 69].

Ил.78. Европейские механические куранты. Гравюра из сборника Хуанчао лици туши [158, т. 3].Куранты (Ил.78) заключены в прямоугольный корпус с колоннами по углам, украшенный узором из золотых цветов (цзиньхуавэнь),  они снабжены круглой формы циферблатом со стеклянным колпаком в передней части корпуса. На циферблате, который, согласно описанию, должен быть разделен на двенадцать частей, короткая стрелка (дуаньчжэнь) указывает часы, совершая полный оборот дважды в сутки, длинная стрелка (чанчжэнь) отсчитывает минуты. Куранты озвучивают четверти и каждый час, отбивая соответствующее число ударов. Примечательно, однако, что куранты на рисунке в Хуанчао лици туши изображены китайским художником не с двенадцатью, а с двадцатью четырьмя часовыми делениями на шкале, что, искажая обычный вид циферблата, в то же время подчеркивает соответствие официально утвержденных курантов западным стандартам счета времени.

Это имело принципиальное значение для маньчжурского периода, поскольку  старый китайский час, измеряемый клепсидрой, был вдвое длиннее и равнялся одной двенадцатой части суток [22, т. 4, с. 775]. 

Ил.79. Европейские механические часы на поясном брелоке – шатлене. Гравюра из сборника Хуанчао лици туши   [158, т. 3].Поясные часы на шатлене по закону должны быть выполнены из золота, иметь круглый циферблат, поделенный на двенадцать равных отрезков, и две стрелки – часовую и минутную. Корпус часов, закрепленный на золотых ажурных подвесках с цветочным узором (лоухуавэнь) следовало украшать различными драгоценными камнями. По своему  устройству механизм карманных часов, требующий регулярного завода, тот же, что и в курантах [158, т. 3, с. 70] (Ил.79).

Появившиеся в Новое время на Западе последними в ряду хронометров, механические часы поначалу не могли конкурировать с гномонами, потому что из-за недостатка точности эти приборы нуждались в постоянной поверке. Специфической особенностью механических часов, так же как изобретенных ранее водяных, было то, что они лишь «хранили» время, тогда как астрономические (солнечные, лунные и звездные) часы оставались, наряду с астролябиями, приборами, позволявшими  время определять и поверять, поэтому многие ранние европейские механические часы  комбинировались с гномонами.

Солнечно-лунно-звездный угломерный круг (саньчэньи, саньчэнь гунгуйи), включенный в сборник иллюстраций к цинским законам, был выполнен в одиннадцатом году правления Цяньлун (1746) придворными мастерами. Сложная по форме декоративная подставка, напоминающая европейские образцы, сочетает в то же время изображения архитектурных павильонов и стилизацию древнекитайских зооморфно-геометрических мотивов (Ил.80).

Сизигийный инструмент (шован жуцзяои) служилдля демонстрации лунных и солнечных затмений. Представленный в сборнике изображений ритуальной утвари инструмент был создан в дворцовых мастерских в девятом году эры Цяньлун (1744) [163, ил. 48].

Телескоп (цяньлицзин, ванюаньцзин). Этот оптический прибор европейского образца применялся самостоятельно и в комбинации с другими приборами. Вошедший в состав ритуальной утвари китайский телескоп был выпущен пекинскими придворными мастерами в середине цинского правления, вероятно в период Цяньлун [163, ил. 160].

Земной глобус (дицюи), указанный в составе предметов ритуальной утвари, выполнен из золоченого металла в годы Шуньчжи [163,  ил. 92] (Ил.84).

Квадрант (сянсяньи) в нескольких его вариантах – прибора, с линиями, пересекающимися под прямым углом (цзюйду сянсяньи),  высотомера (цэгаоху сянсяньи), артиллерийского квадранта (цэпао сянсяньи), прибора, снабженного парой телескопов (шуан цяньлицзин сяньи), и некоторых других – был закреплен в составе ритуальной утвари правящей династии. Квадрант представляет собой производный от астролябии угломерный инструмент в виде плоского сектора с углом в девяносто градусов и лимбом  – дугой, составляющей четверть окружности.

Квадрант служил для измерения высоты небесных тел и других объектов над горизонтом и угловых расстояний между ними. В изображениях этого прибора из сборника  Хуанчао лици туши воспроизводятся формы реальных вещей западного и китайского производства, находящихся в дворцовом собрании [163, ил. 96 – 98, 100-102, 104] (ил. 81,83).

Транспортир в виде полукруга (баньюаньи) или полного круга (цюаньюаньи), с четырьмя неподвижными точками отсчета (сыдинбяо цюаньюаньи), совмещенный с телескопами (сыю цяньлицзин баньюаньи), также сделался в цинском Китае предметом ритуальной утвари. Транспортир представляет собой приспособление для построения и измерения углов на чертежах и состоит из масштабной линейки и полукруглой (или круглой) пластины со шкалой, разделенной на сто восемьдесят (или триста шестьдесят) градусов. Некоторые из транспортиров императорской коллекции инструментов были произведены в Европе в течение XVIII века [163, ил. 113, 116], другие выполнены в том же столетии по европейскому образцу в пекинских мастерских (Ил.82).

Астрономия, получившая на Западе блестящее развитие в эпоху античности, но практически вытесненная из европейской культуры средних веков астрологией, сохранялась и совершенствовалась в арабском мире, чтобы в XV веке возвратиться в Европу и за короткий период сделать умопомрачительный качественный скачок. Первым западным ученым Нового времени является Георг Пурбах (Purbach, 1423-1461), австрийский астроном и математик, известный своими изысканиями в области тригонометрии, автор таблиц синусов. Опубликованное (1472) после смерти этого автора сочинение по астрономии долгое время служило на Западе основным руководством в этой области знаний. Вместе с астрономией стремительно развивались практическая и теоретическая механика, математика и оптика. Деятельность ученых германского мира в это время была связана с городом Нюрнбергом, важнейшим научно-техническим центром Европы, местом производства первых механических часов, которые стали применяться астрономами для научных наблюдений. Впоследствии Нюрнберг разделил свою славу с Аугсбургом. В XVII-XVIII веках разнообразные приборы создавали мастера Англии и Франции.

С начала XVI столетия астрономия вступила на совершенно новый путь благодаря бурному развитию сопутствующих наук и появлению теорий, ставших основой всеобъемлющих обобщений. Польский астроном Николай Коперник (Kopernik/ Copernicus, 1473-1543) первым последовательно сформулировал гелиоцентрическую теорию строения солнечной системы, ставшую эпохой в науке. Теория Коперника (которая долго оставалась в значительной мере гипотезой) требовала для своего подтверждения новых, отсутствующих в его время, фактов и принципиально иных методов и инструментов для астрономических наблюдений. Не случайно научная модель Коперника поначалу сосуществовала с теорией датского астронома Тихо Браге (Brahe, 1546-1601), согласно которой все планеты вращались около Солнца, а Солнце – вокруг Земли. Теория Тихо Браге, таким образом, содержала остатки геоцентрической системы Клавдия Птолемея (около 90-160), разработавшего математическую модель движения планет вокруг неподвижной Земли, изложенную этим древнегреческим астрономом в трактате «Альмагест», энциклопедии астрономических знаний античности. Тем не менее, Тихо Браге по праву считается реформатором практической астрономии. На построенной им обсерватории (1576) Браге почти четверть века вел наблюдения с наивысшей для своего времени степенью точности, открыв неравенства в движении Луны, доказав, что кометы – это небесные тела, составив каталог звезд и таблицы рефракции (преломления световых лучей). На основании наблюдений Марса, сделанных Браге, немецкий астроном Иоганн Кеплер (Kepler, 1571-1630) вывел законы движения планет, подтвердив верность теории Коперника.

Полное обоснование этой теории стало, однако, возможным лишь со временем, в результате открытия явлений (например, аберрации света) которые не могли быть истолкованы в системе Птолемея и Браге, но весьма просто объяснялись в системе Коперника <40>. Кеплер развил метод определения разностей долгот посредством наблюдения затмений, создал таблицу логарифмов чисел и тригонометрических величин, позволивших предельно упростить процесс научных вычислений. В сочинениях Кеплера по оптике была предложена комбинация двояковыпуклых стекол, которая позволила создать телескоп, более удобный для астрономических наблюдений, нежели подзорная труба, впервые приспособленная для этих целей современником Кеплера  итальянским ученым Галилео Галилеем (Galilei, 1564-1642).  

Зрительная труба Галилея, сконструированная на основании оптических находок, сделанных в Нидерландах, и состоявшая из кожаного корпуса и комбинации плосковыпуклых и плосковогнутых стекол, допускала тридцатидвукратное увеличение объектов наблюдения. Заслуга итальянского ученого состояла в том, что он впервые применил подзорную трубу в качестве астрономического телескопа и смог поведать миру о необычайных находках, сделанных им в солнечной системе – открытии спутников Юпитера, фаз Венеры, доказывающих ее вращение вокруг Солнца. Телескоп позволил различить пятна на Солнце, увидеть лунный ландшафт и понять, что Луна – это твердое непрозрачное тело, отражающее солнечные лучи. Следующим шагом в развитии астрономического инструментария было использование телескопа в сочетании с измерительными приспособлениями (например, квадрантом). Для достоверности астрономических наблюдений большое значение имело приложение маятника к механическим часам, сделанное нидерландским ученым Христианом Гюйгенсом (Huygens, 1629-1695). Усовершенствованные механические часы, телескоп и таблицы логарифмов дали возможность измерять с большей точностью промежутки времени, определять положения небесных тел, давно известных и только что открытых, и, наконец, с недоступной ранее легкостью производить необходимые математические вычисления.                                                                                                                                    

В результате использования новых методик, открытия в области астрономии и их теоретические обоснования в течение XVII века  нарастали лавинообразно. Этому способствовало строительство нескольких европейских обсерваторий, например, расположенной в предместье Лондона (1676) Гринвичской королевской обсерватории, директором которой был назначен Джон Флемстид (Flemsteed, 1646-1719), оставивший после себя каталог положений почти трех тысяч звезд и звездный атлас. Преемником Флемстида в должности директора главной обсерватории Англии сделался Эдмунд Галлей (Hally, 1656-1742), астроном и геофизик, автор первого каталога звезд Южного неба. Галлей вычислил орбиты более двух десятков комет и доказал периодичность их появления (замеченная им в начале 1680-х «комета Галлея», вернулась в середине следующего века, как и было предсказано вторым директором Гринвичской обсерватории, и получила поэтому его имя). Еще одним прославленным английским ученым своего времени явился Джеймс Брэдли (Bradley, 1693-1762), открывший явления аберрации света и нутации <41>, что значительно повысило точность астрономических вычислений.

Развитию практической астрономии способствовало строительство Королевской обсерватории в Париже (1760). Французские ученые, постоянно наблюдая небесную сферу, исследовали явления солнечного параллакса <42> и либрации Луны <43>. Французам принадлежит подвиг наблюдений планет из двух отдаленных друг от друга мест  – Парижской обсерватории и временного научного центра на мысе Доброй надежды, на основании чего были составлены точные таблицы световой рефракции. В результате интенсивного развития астрономии и сопутствующих областей знания (математики, физики, механики, оптики) веку Просвещения было суждено создать завораживающую по красоте и стройности картину движения небесных светил на основе теории тяготения И.Ньютона (Newton, 1643-1727). Эта теория положила начало физической астрономии (ставшей доступной китайцам благодаря просветительской деятельности иезуитов), в отличие от чисто геометрической науки, которой астрономия была до этого времени. Следует, однако, заметить, что, знакомя китайцев с достижениями европейской астрономии, миссионеры не полностью раскрывали те знания о гелиоцентрической схеме строения мира, которыми обладали. Возможно, они были скованы в своих действиях жесткими границами христианской догмы: Римская церковь уже в 1633 году отвергла добавления к теории Коперника, сделанные Галилеем [43, с. 120-12] <44>.       

География, как и астрономия, является комплексной наукой, включающей в себя исследования в области метеорологии, геологии, картографии и других дисциплин. После эпохи Великих географических открытий география на Западе стала интенсивно развиваться, следствием чего стало создание земных глобусов и более совершенных, чем раньше, топографических карт. Картография европейского Ренессанса, наряду с астрономией, приняла участие в процессе адаптации в Китае нового набора идей, вступив при этом в неизбежное противоречие с традиционной для этой страны картиной мира, которую по ряду причин старались сохранить маньчжурские императоры.

Искусство картографии в Европе приобрело большое значение в XV и XVI веках, что было связано с развитием системы коммуникаций. Если в начале XV столетия образцом все еще считалась «География» Клавдия Птолемея (возникла около 150 года), отражавшая знания Европы о мире, архаичные даже для эпохи средневековья, то в 1570 году фламандский  географ Абрахам Ортелий опубликовал Theatrum Orbis Terrarum («Театр Мира») –  первый в истории Нового времени атлас, карты которого демонстрировали современный взгляд на описание Земли. Одна из карт этого атласа – Typus Orbis Terrarum, стала самой ходовой картой XVI века; она украшала собой и жилище в миссии М. Риччи, который первым из европейцев принес достижения европейской географической науки в Китай <45>.

Адаптируя в русле китайской картографии новую концепцию  строения мира, Риччи издал ксилографическую версию голландского оригинала с иероглифическими обозначениями топонимов. Значительные трудности возникли у него при воспроизведении сферической модели Земли, поскольку, по китайским понятиям, Земля имела форму квадрата.

Риччи был вынужден представить шар в двух измерениях, поэтому параллели и меридианы превратились в прямые линии. Внося уточнения и меняя размеры карт, миссионер подготовил четыре их издания, благодаря чему несколько экземпляров 1602 года сохранилось до наших дней в западных коллекциях. Труд Риччи был продолжен другими иезуитами, сицилийцем Николо Лангобарди (1559-1654) и португальцем Мануэлем Диасом (1574-1659), которые в 1623 г. создали деревянный глобус, предназначенный, возможно, для  императорской семьи [206, ил. 9/24].  К глобусу прилагались пояснения географического положения Поднебесной, как это было прежде в картах Риччи, чтобы по возможности примирить европейскую географию с традиционной китайской космологией.

Ил.84. Глобус земной. Гравюра из сборника Хуанчао лици туши[158, т. 3].

С момента появления в Китае карт Риччи многие представители официальной исторической науки считали сообщения европейцев о пяти земных континентах вымышленными. Английская исследовательница Х. Уоллес приводит заявление одного из таких ученых (Чэн Цзышоу): «Все варварские народы должны приходить из-за четырех морей, чтобы принести дань китайскому императору. Пусть европейцы изображают мир так, будто он состоит из пяти континентов, но четыре из пяти – должны окружать центр мира, которым является Китай» [цит. по: 287, с.121]. Однако избранный способ адаптации западных географических знаний на китайской почве оказался успешным и привел к тому, что миссионерам пытались подражать китайские коллеги. Так, в Нанкине в конце минского правления была издана карта Лян Чжоу, и  в предисловии к ней говорилось о том, что автор этой карты является учеником М. Риччи. Однако в еще большей  мере Лян Чжоу следовал традиции китайских карт, в которых все «варварские страны» размещались, как того и требовала традиционная логика, по краям Срединной империи, а не на тех местах, где они в реальности находятся на земной сфере. Данная точка зрения, обусловленная весьма архаичными понятиями китайцев и политикой приверженности этим понятиям маньчжурских императоров, сохранялась на протяжении периода трех правлений, как об этом свидетельствуют ритуальные предметы и произведения искусства, упомянутые в предыдущей главе.

Наивысшего прогресса картография достигла в годы Канси благодаря деятельности Ф. Фербиста. Большая ксилографическая карта мира, впервые отпечатанная в Пекине (1674) при жизни этого миссионера, послужила образцом для последующих изданий, в числе которых должны быть названы даже те карты, что много позднее вышли в Кантоне (1856) и Сеуле (1860). Канси поручил иезуитам составить новую картографическую версию Китая, отпечатанную в 1719 году с медной доски на основании обмеров, которые были сделаны между 1708 и 1716 годами. В правление Цяньлуна, стремившегося во всем следовать начинаниям своего царственного деда, страна была вновь измерена (1756-1759), что нашло отражение в издании двух карт, одна из которых печаталась с деревянной доски (1769), а другая – с медной (1775). Экземпляры этих карт сегодня находятся в Британской библиотеке в составе собрания английского короля Георга III (1738-1820, на троне с 1760). И все же миссионерам было очень сложно, особенно при наследниках Канси, конкурировать с сино-центристской моделью мира, которая вновь стала доминирующей в Китае в конце периода Цяньлун. Поздние реминисценции карты Лян Чжоу отражены в пекинском издании 1819 года, в котором Америка, Англия и другие страны мира показаны как «острова», сгруппированные вокруг центра – Поднебесной империи [287, с. 107-112].

В век Просвещения в Европе карты, глобусы и различные астрономические и геодезические приборы стали модными предметами светского обихода во дворцах и домах знати. Характерным примером тому может служить находящийся теперь в собрании ГИМ гигантский глобус (дм. 171 см), выполненный в Голландии в конце XVII века для короля Швеции Карла XI (годы правления 1660-1697). Глобус был выкуплен в Амстердаме Петром I после того, как Карл XII (годы правления 1697-1718) аннулировал заказ своего предшественника. В подражание этой западной моде в Китае периода трех правлений небесные глобусы и механические часы, наряду с некоторыми другими измерительными инструментами, сделались украшениями дворцового и аристократического интерьера.

Как показывает состав императорских коллекций музея Гугун, определенные научно-технические приборы были связаны с личными интересами правителей Поднебесной. Например, Канси, увлекавшийся точными и естественными науками, был обладателем значительного числа топографических и математических инструментов, в том числе созданных им самим. Император охотно применял эти приборы, практикуясь в измерении диаметров шарообразных тел, высоты отдаленных гор или ширины рек [163, с.24]. В годы Канси придворные мастерские начали проводить опыты по созданию механических часов. И все же главным покровителем этого производства выступал впоследствии император Цяньлун, питавший слабость к сложным движущимся игрушкам (подробнее см.: Часть II, Главу 5).

Широкую популярность при дворе в начале маньчжурского правления имели солнечные часы, известные в Китае с древности, но получившие распространение с конца периода Мин во многом благодаря влиянию западного мира, привнесенному католическими миссионерами. Так, опубликованы солнечные часы с календарем, компасом и обозначением фаз Луны; их стальная рабочая часть создана в Нюрнберге в начале XVII века, корпус вырезан из слоновой кости китайскими мастерами в 1638 году. Сохранившаяся гравированная надпись свидетельствует о том, что прибор предназначался для А. Шаля фон Белл [206, с. 272, ил. 261]^[1].  В коллекции пекинского двора представлены весьма редкие образцы портативных солнечных часов из металла и выемчатой эмали, созданные кантонскими мастерами в период Канси (Ил.87).

Корпус часов имеет форму двустворчатой раковины, широко распространенную в европейском искусстве XVII-XVIII веков. Примечательно, что опубликовавшие эту интересную вещь специалисты из музея Гугун полагают, будто в ней обыгран более понятный китайцам мотив – изображение пера павлина [163, с. 26]. Портативные варианты солнечных часов в течение XVIII века были постепенно вытеснены европейскими механическими хронометрами, пришедшими на смену гномонам.

Европейские инструменты, хранящиеся в собрании цинского двора, как и созданные в подражание им приборы пекинских мастеров, фигурирующие в составе цинской ритуальной утвари, нередко имеют впечатляющие декоративные оправы, что позволяет отнести вполне утилитарные измерительные устройства к произведениям художественного ремесла.

Следует, однако, отметить, что инструменты раннецинского периода в целом отличаются большей практичностью и простотой по сравнению с подобными изделиями придворных мастеров периода Цяньлун. Некоторые из ранних приборов, включенные в сборник Хуанчао лици туши, совершенно лишены украшений, например, астролябия (1681) или созданные по распоряжению Канси солнечные часы (Ил.76).Образцом формы при изготовлении часов, по-видимому, послужил английский гномон из собрания дворца, декорированный (в отличие от его реплики) растительным узором из завитков аканфа [163, ил. 34].

Подчеркнутая утилитарность предметов, отвечавшая рационализму и целеустремленности правления Канси, в основном совпадала с тем практицизмом, который ощутим в композициях наиболее ранних европейских приборов, например – тройных солнечно-лунно-звездных часов XVI века, созданных в Германии [163, с. 45]. Единственным украшением их явились гравированные изображения созвездий на шкале. Очень простая форма этого европейского инструмента, которая в XVIII столетии на Западе должна была выглядеть анахронизмом, сохранена пекинскими мастерами в композиции звездных часов, выполненных в пятьдесят третьем году Канси (1714) [163, с. 46].  Принципиальным отличием  от западного прототипа являются в этом случае китайские обозначения на шкале и отмечающее центр прибора изображение цветка лотоса в виде условной розетки.

Наряду с немногими традиционными орнаментами в отделке инструментов периода Канси присутствуют растительные узоры, заимствованные из декоративной системы европейского барокко [163, ил. 100], как показывает декорация медного квадранта, детально прорисованная в своде иллюстраций к цинским законам (Ил. 89). Квадрант, имеющий между лимбом и угольником пластичное ажурно-прорезное украшение из арабесок и спиралевидных завитков аканфа, установлен на высокой подставке из трех волют, оплетенных аканфовыми листьями и объединенных сложной по композиции центральной частью.      

Этот весьма примечательный элемент оправы имитирует набор деревянных токарных деталей, популярных в европейской мебели XVII  – начала XVIII веков <46>.       

Вместе с тем, появившиеся в китайском искусстве уже в конце периода Мин декоративные мотивы западного происхождения были связаны с областью бытования так называемого экспортного искусства, вызванного к жизни расцветом международной торговли (подробнее см.: Часть II, Главы 1, 3). Близкий к описанному выше способ трактовки аканфа в духе европейского барокко используется в рисунках китайских тканей XVI-XVII веков, произведенных для западного рынка [64, с.166, № 177]. Несколько иначе европейский растительный мотив обыгрывается в комплекте астрономических инструментов, созданных придворными мастерскими в тридцатом году Канси (см.: Ил.90 и 91).

Полностью совпадающий с конфигурацией граней формы, более сухой и графичный, чем в предыдущих примерах, этот узор обнаруживает близость к «большому стилю» Людовика XIV. Сходство проявилось уже в том, что пластичность растительных форм, сохраняя связь с орнаментом барокко, заключена в геометрическое обрамление из прямых линий, уравновешивающее барочную эмоциональность долей рассудочности, характерной для раннего французского классицизма. Подражания стилю Людовика XIV встречаются также в отделке инструментов, созданных придворными мастерами начала эры Цяньлун в «стиле Канси» [163, с. 39].     К периоду Цяньлун, как можно заметить, относятся лучшие образцы инструментов западного типа, предназначенных специально для оформления дворцового интерьера. Некоторые из них, например, золотой небесный глобус из императорского собрания, отделаны жемчугом и полихромными эмалями. Круглая подставка глобуса украшена зооморфно-геометрическим узором в «чжоуском стиле», ножка выполнена в виде драконов (лун), поднимающихся в облака из морских волн (Ил.85). Богатый ассортимент декоративных мотивов и оправ отличает  инструменты указанного периода, вошедшие в состав ритуальной утвари маньчжурской династии.

Ил.90. Изображение набора серебряных астрономических инструментов, созданных в  пекинских придворных мастерских в 1691 г. Гравюра из сборника Хуанчао лици туши [158, т. 3].Созданный пекинскими мастерами в 1746 году солнечно-лунно-звездный угломерный круг установлен на сложной подставке с причудливым декором в духе шинуазри (Ил. 80). Ее композиция объединяет скульптурные изображения львов, миниатюрных башенок с высокими шпилями, волют, балясин и бусин, являющихся (наряду с подобными элементами в оправе упомянутого ранее квадранта) имитацией в металле токарных мебельных форм.

Выполненный в придворных мастерских по императорскому указу от пятнадцатого года эры Цяньлун (1750) астрономический прибор для определения небесного экватора в художественном отношении больше ориентирован на традиционные китайские источники (Ил.75). Его верхняя часть, образованная набором пересекающихся окружностей, оирается на небольшой плоский кронштейн, отделанный весьма уместным здесь рельефным облачным узором (юньвэнь), который ранее уже был использован в оформлении небесного глобуса эры Шуньчжи. Под кронштейном расположена двухъярусная круглая в плане подставка с рельефным декором из стилизованных лепестков лотоса, заимствованная непосредственно из арсенала постаментов буддийских скульптур сино-тибетского стиля. Ножками измерительного устройства служат три пластины сложной формы; их профили очерчены ломаными линиями геометрического орнамента и включают фигуры облачных драконов, трактованных в «чжоуском стиле». Пластины дополнены круглыми медальонами с вписанными в них стилизованными  иероглифами шоу («долголетие»).

Ил.91. Универсальные солнечные часы французского производства. Гравюра из сборника Хуанчао лици туши [158, т. 3].Из сказанного ясно, что в композициях измерительных инструментов периода Цяньлун использован в целом типичный для произведений цинского стиля набор декоративных элементов, отмеченный выше при анализе ритуальных сосудов (см.: Часть I,  Главы 1, 2).

Представленная в этой главе ретроспектива видов и форм европейских астрономических и геодезических инструментов в составе цинской ритуальной утвари, обозначающая их место в государственном ритуале и придворной жизни, позволяет сделать следующие выводы.

Во-первых, применявшиеся с периода Канси и закрепленные законами в годы Цяньлун астрономические и геодезические приборы европейского образца были принципиально важны для цинских императоров как признак маньчжурской династии, ее достижение и вклад в комплекс традиционной китайской культуры.

Во-вторых, европейские астрономические и геодезические инструменты, включенные в состав цинской ритуальной утвари, в целом демонстрируют достижения в научно-технической области и сфере художественного конструирования, обнаруживая стремление их создателей к совершенствованию устройства и технических характеристик вещей в сочетании с поисками оптимальных принципов компоновки объемов и плоскостей, графического и цветового решения шкал, в чем они заметно отличаются от аналогичных изделий пекинских ателье.

В-третьих, в отношении конструкций и дизайна инструментов пекинские придворные мастера явно следуют за европейцами. Существующий автономно от научных и конструкторских задач декор кажется в них «наложенным» на утилитарный предмет западного типа. При этом скопированные с большей или меньшей точностью орнаментальные мотивы и черты определенного европейского стиля дополняются (особенно в годы Цяньлун) китайскими элементами для придания вещам «национального колорита», что роднит эти произведения с западными версиями шинуазри.

В-четвертых, измерительные устройства западного образца в культурной ситуации периода трех правлений в значительной мере оставались порождением эпохи европейского Просвещения, обозначая тем самым принадлежность владельцев подобных вещей к маньчжурской элите, что объясняет богатство декора и оправ многих приборов.

В-пятых, в результате ритуализации западных астрономических и геодезических инструментов, произошедшей в период Цяньлун, они сделались символами власти маньчжурских государей и постепенно утратили свою научную ценность. Оказавшись в новом качестве лишенными возможности преобразования и развития, эти приборы отразили специфику отношения к европейским научным достижениям как интеллектуальной дани (гун) западного мира династии Цин, с одной стороны, и кризис империи, начавшийся в последние десятилетия эры Цяньлун, с другой стороны.

1. ↑ Гравер называет китайское имя астронома – Тан Жован 湯若望.