|
Тематический раздел
|
Сыма Цянь на русском: проблемы адекватности переводаРассмотрение проблемы адекватности перевода древнекитайских текстовначну с некоторого теоретического вступления. Сначала надо сказать об альтернативных подходах к переводу с языка одной культуры на язык другой. Время от времени в интеллигентных кругах гальванизируют в значительной степени эпатажную дискуссию о том, можно ли вообще адекватно перевести, скажем, идеи Цинь Ши-хуана на современный английский язык. Или, например, Кодекс Хаммурапи на русский. И всегда находятся импозантные фигуры, иронично посмеивающиеся над якобы наивными попытками оппонентов решить нерешаемые задачи. Сразу скажу, что этот подход для меня лишён всякого смысла. Если задача нерешаема, то надо идти выращивать огурцы или водить автобус. На мой взгляд, задача решаема, и каждое новое десятилетие развития исторической науки и теории перевода приближают нас ко всё более адекватному постижению культурного наследия различных эпох. Итак, чего же хотел или хочет условный европеец, берясь за перевод восточного или — ýже — древнекитайского исторического, литературного или философского памятника? Список таких «хотений» весьма велик. Вот очевидные варианты подходов: 1) любознательный: узнать, что делается или делалось у близких или далёких соседей; о чём им думалось; 2) любознательно-ученический: нельзя ли чему-то у соседей поучиться, а то и скопировать себе во благо; 3) любознательно-хвастливый: продемонстрировать «родной» власти (монарху, олигархии, партии) примитивизм соседей на фоне собственной мудрости; 4) военно-стратегический: разузнать побольше перед решительным порабощением (восточного) объекта; наконец, 5) научно-культуртрегерский: изучив эпоху и конкретный памятник (т.е. его структуру, содержание, особенности в ряду прочих творений исторической эпохи, взгляды и стиль автора), попытаться адекватно перевести текст ради введения его в сокровищницу собственной и мировой культуры. Особняком стоит мир переводов религиозно-идеологических памятников. Это, на мой взгляд, по-прежнему поле непрерывных боевых действий, война без правил: воровство, фальсификации, кровавые междоусобицы, уничтожение библиотек, рукописных и печатных трудов, а также их создателей, причём в этой сфере я пока не вижу и намёка на гуманизацию процесса. Думаю, понятно, что я надеюсь пройти по 5‑му пункту и всегда ставил перед собой труднейшую задачу добиться адекватного понимания, а затем и адекватного перевода тех текстов, с которыми пришлось иметь дело. Процесс вхождения в памятник Многие знают, что мой отец, Рудольф Всеволодович Вяткин, является автором перевода на русский язык большей части великого произведения Сыма Таня и Сыма Цяня — Ши цзи («Исторические записки»). Он начал эту работу ещё в 1960‑е годы, но в 1980‑е стал всё чаще и тяжелее болеть, и я, ещё не зная, что приступил к исполнению важнейшего конфуцианского долга — сыновнего (кит. 孝 — сяо), начал помогать ему с редактурой и корректурой. Благо, что с первого года пребывания в Институте востоковедения меня постоянно привлекали к редакторской работе. Надо честно сказать: многое в главах VI, а затем и VII томов мне не нравилось, но мало что зная, я начал с исправления ошибок в именах, названиях населённых пунктов, датах, т.е. прежде всего в корпусе комментариев. В самóм же тексте боролся только против очевидных логических проколов. Издательские редакторы Рудольфа Всеволодовича побаивались, и я не раз слышал, как они отступались из-за его резкой отповеди: «Так в тексте!» Мне бояться было нечего, и, если он упирался, то я применял безотказный приём: — Как ты считаешь, можно ли считать Сыма Цяня неумным человеком? Отец возмущённо возражал. — Тогда ищи разумный вариант! И, как правило, он находил. Однако не всегда, и мне пришлось вести изнурительную борьбу за шаблонную, на мой взгляд, фразу в комментариях: «Смысл данного фрагмента текста остаётся неясным». Победы удалось достичь только в VII томе. А до этого в трудных местах даже явная ахинея оставалась без комментария. Так я постепенно втянулся в памятник и редактировал VII том с опорой на корпус из шести предыдущих томов, читая и перечитывая переведённые главы по нескольку раз. В 1990 г. отцу исполнилось 80 лет, память и работоспособность постепенно снижались, но оставалось острое желание закончить весь памятник. Спешка давала свои плоды, я был неудовлетворён и с большим трудом уговорил отца на консультации у тогдашнего завкафедрой китайской филологии ИСАА А.М. Карапетьянца. Я находился в безвыходном положении: пользование «Большим китайско-русским словарем» (т. 1-4, М., 1983-1984; далее – БКРС) требовало от меня массу времени, а электронного словаря ещё не было. Пока мы с А.М. Карапетьянцем доделывали VII том, отец гнал всё более «сыреющий» перевод глав для VIII и IX томов и добрался аж до 122-й главы. Он умер (сентябрь 1995 г.), так и не подержав в руках VII том, увидевший свет только в 1996 г. Передо мной (как перед сыном) стояла задача завершить мечту отца, издав главы с 86‑й по 130‑ю, которые входили в пятый и последний раздел Ши цзи — Ле чжуань («Жизнеописания») — не только самый увлекательный, но чрезвычайно многогранный и содержательный. При этом меня сильно угнетала мысль об ошибках, которые остались в уже опубликованных томах. Непредумышленно я своими руками нарастил дефектность немалого числа фраз и целых абзацев: мощная стилистическая правка сделала сомнительные места «гладенькими» и вроде бы вполне логичными. Передо мной возникла грозная перспектива тотального обновления всех переведённых глав. К этому вынуждала и явно недостаточная скрупулёзность отца, пренебрежение к деталям. Наверное, это было неизбежно при той немыслимой переводческой и комментаторской нагрузке, которую он взвалил на свои плечи, при том графике, что себе задал. Но примириться с явной небрежностью я не мог, ибо ещё студентом усвоил максиму немецкого историка XIX в., фамилию которого, увы, забыл, а именно: «Аккуратность — долг историка, а не добродетель». Возможно, следует сделать оговорку: критикуя качество переводов отца, я и не думаю отрицать тот научный подвиг, который он совершил. Причём подвиг этот состоял из двух этапов. На первом он набрался храбрости начать этот огромный труд в возрасте старше 50 лет, слабо зная вэньянь, не имея русских предшественников и под недоброжелательным давлением сверху. Академик С.Л. Тихвинский нажимал на него вполне откровенно и даже, думаю, искренне: «Рудольф Всеволодович! Ну, зачем вам эта далёкая древность? Надо заниматься важными актуальными проблемами. Взяли бы, например, историю КПК в 1920–30‑е годы!» А на втором (главном) этапе был поистине каторжный труд, который продолжался, несмотря на инсульты, инфаркты и рак, почти до самого конца. В 2000 г. издательство «Восточная литература» предприняло переиздание выпущенных в 1970-е гг. и давно распроданных первых двух томов. Фактически репринт I тома мне исправить не удалось, но на II томе (2003 г.) я упёрся и не позволил откровенно копировать былые ошибки. Внёс около двух тысяч поправок, хотя сейчас я их сделал бы четыре тысячи. Моя принципиальная позиция — работа над ошибками не должна останавливаться до кончины переводчика. Свой экземпляр этого переизданного II тома мне пришлось изрядно изрисовать поправками, и, выпуская в 2006 г. двухтомник «Избранного» (что стало реализацией ещё одной мечты отца!), я всю накопленную правку туда внёс. Сейчас для намеченного к изданию в Китае двуязычного «Избранного» (31 глава) готовлю новую выправленную версию всех тех глав, что отобрала китайская сторона. Для завершения рассказа об издательской судьбе Ши цзи вернёмся в 2003 г., когда с помощью А.М. Карапетьянца удалось завершить и издать VIII том (главы 86–110). Завершающие главы (111–130) мне пришлось готовить самостоятельно, поскольку состояние здоровья А.М. Карапетьянца ухудшилось. В 2008 г. переводческая ситуация изменилась к лучшему: коллектив аспирантов и молодых кандидатов наук под руководством нового заведующего кафедрой китайской филологии ИСАА МГУ М.Ю.Ульянова присоединился к проекту, поддержанному к тому же РГНФ. Результатом совместных усилий стал завершающий IX том «Исторических записок» (Ши цзи). Несколько слов о переводах труда отца и сына Сыма в мире. Полностью памятник издан с комментариями только на японском. Первая попытка полного перевода академического уровня была предпринята на французском Эдуардом Шаванном в конце XIX в.; ему удалось одолеть только 38% текста. На английском было две попытки: полуакадемический перевод Бартона Уотсона (48%) в 1960–1970‑е гг. и с 1980‑х гг. новая попытка высококачественного комментированного перевода на английский язык была предпринята в США известным синологом Уильямом Нинхаузером с большим коллективом соавторов (более 30 человек). К январю 2012 г. опубликовано 66 глав (55%) памятника. В непереведённые 45% входят главы 13–30; 41–60 и, к моему глубокому сожалению, заключительные 26 глав. Поэтому У. Нинхаузер нашими русскими переводами пользовался, а мы его — нет. Дальнейшая судьба этой весьма достойной в плане научного уровня американской попытки неясна: деньги в очередной раз закончились, а проф. Нинхаузер ушёл на заслуженный отдых по возрасту. Прежде чем перейти к переводческой конкретике, скажу несколько важных слов о предмете обсуждения. Общеизвестно, что Сыма Цянь (145–87 гг. до н.э.) создал первую всеобъемлющую историю Китая (Ши цзи, 526 тыс. иероглифов), грандиозную по охвату и сложноструктурированную по содержанию. Менее известно, что его История явилась подлинной энциклопедией ханьского Китая II в. до н.э. Ещё менее известно, что Сыма Цянь был гениальным новатором гуманитарного знания, заложившим основы нескольких перспективных направлений изучения человеческого общества. Отмечу только три его достижения: 1) творец первой в мире синхронистической истории, охватившей более семи веков жизни китайской цивилизации; 2) первый социоантрополог, причём с демократическим уклоном, т.е. его тексты включают материал по истории всех слоёв общества, в них нет аристократической спеси; этот демократизм создал ему немало недоброжелателей, которые поносят его уже два тысячелетия (я постараюсь показать это качество историка на материале гл. 124); 3) фактически атеист, который презирал россказни о чудесах, критически анализировал все религиозные и философско-идеологические учения; даже импонировавшая ему концепция Неба как Верховного Божества неоднократно подвергалась его скептическим оценкам. В завершение общих констатаций стоит добавить, что тексты Сыма Цяня уже много веков считаются в Китае образцом исторической прозы и включены в литературные антологии. Последнее обстоятельство является серьёзным предостережением каждому, кто возьмётся переводить Ши цзи: здесь не может быть места косноязычию, невразумительности, канцеляриту. Из истории переводов Ши цзи Перехожу к невесёлой части моей статьи, в которой я вынужден критически оценить достижения отечественной синологии, проиллюстрировав это утверждение конкретными примерами. На чём стоит изучение древней и средневековой китайской истории? Естественно, на переводах памятников, коих осталось множество. Сыма Цянь цитирует немало сочинений, созданных ранее II в. до н.э., поэтому мне пришлось познакомиться с переводами очень знаменитых отечественных (и не только) исследователей и я не поленился их проверить. Нередко выводы были неутешительны. Чтобы не быть голословным, предлагаю вниманию читателя несколько «эпизодов» из переводческой истории Ши цзи, причём разговор будет детальным и персональным. Эпизод 1. Коварная простота (герои эпизода: Р.В. Вяткин, К.В. Лепешинский, М.Ю. Ульянов, А.Р. Вяткин) Обратимся к главе 113 «Описание Наньюэ». Речь пойдёт об элементарной, на первый взгляд, фразе: 出豫章，下橫浦 (чу Юйчжан, ся Хэнпу). Вот как переводили эту фразу различные авторы (в хронологическом порядке): 1) «…and ordered to sail down the Heng-p`u River from Yü-chang» (Records of the Grand Historian of China translated from the Shih chi of Ssu-ma Ch`ien by Burton Watson. Columbia Univ. Press, vol. II, 1961. P. 248); 2) «…выступил из Юйчжана и спустился к [заставе] Хэнпу» (Р.В. Вяткин. Рукопись, 1991 г.); 3) «…выступил из [провинции] Юйчжан спустился к [заставе] Хэнпу» (перевод К.В. Лепешинского и М.Ю. Ульянова в книге: Деопик Д.В. Вьетнам. История, традиции, современность. М., 2002. С. 484); 4) «…выступил из Юйчжана и спустился (поднялся!) к [заставе] Хэнпу42». Комментарий 42: «См. карту „Южное направление ханьской экспансии“, Б,2. Совершенно очевидно, что из Юйчжана к заставе Хэнпу ханьская армия могла только подниматься (а не спускаться!), причём этот подъём составил не менее 1000 м. Таким образом, в текст памятника вкралась ошибка. В переводе данной главы на русский язык, выполненном К.В. Лепешинским и М.Ю. Ульяновым, эта ошибка не была замечена (см. [Деопик, 2002, с. 484]). Не обратил внимания на эту географическую нелепость и Б.Уотсон [Records, т. II, с.248]». (Сыма Цянь. Исторические записки. Т. IX / Пер. с кит., комментарий под редакцией А.Р. Вяткина. М., 2010. С. 73, 375). Вот такой маленький эпизод из переводческой эпопеи Ши цзи. Но в наши дни (март 2013 г.), заканчивая работу над этим фрагментом текста, я вдруг усомнился в собственной логике толкования ситуации. Мне с многолетним опозданием пришла в голову мысль о том, что столь грубая ошибка переписчика должна была бы заинтересовать китайских комментаторов былых эпох, знавших географию своей страны заведомо лучше иностранцев. И я решил перепроверить глагольные значения знака 下. Элементарная, обязательная процедура во всех трудных и сомнительных случаях. И к стыду своему получил следующий результат: БКРС, т. 2, с.719, № 3225. II xià (ся) гл. А 1) спускаться; слезать, сходить [с] 騎虎難下 когда сидишь верхом на тигре — слезать трудно (поговорка) 下樓梯 спуститься с лестницы 下飛機 сойти с самолёта. 2) нисходить; идти (об осадках); опускаться, падать [на, в] 雪不下了 снег перестал 下了兩天雨 два дня шёл дождь 下了監獄 попасть (сесть) в тюрьму. 3) ехать, направляться [в]; входить [в]; посетить 南下 ехать на юг 下車間 пойти в цех, посетить цех 作家下廠 писатель побывал на заводе, посещение завода писателем. 4) выступать, идти походом (на восток, юг) 公以二軍下次方陽樊 князь выступил с двумя армиями [на восток] и остановился на ночлег в городах Ян и Фань 南(東)下 отправиться на юг (восток) Следовательно, в оригинале нет никаких спусков и подъёмов, а перевод должен звучать следующим образом: «…выступил из Юйчжана и направился к [заставе] Хэнпу». Вот так: недостаток должной настойчивости (моей!) привёл к появлению несуществующей «ошибки переписчика». Эпизод 2. Смысл в нюансах (герои эпизода: Р.В. Вяткин, А.М. Карапетьянц) Обратимся к главе 81 «Жизнеописание Лянь По и Линь Сян-жу». Речь идёт об оплаченной клевете на выдающегося чжаоского полководца Лянь По. Вот как перевели этот фрагмент Р.В. Вяткин и его ответственный редактор А.М. Карапетьянц: «Чжаоский ван послал человека в Далян посмотреть, можно ли использовать Лянь По на службе. Но личный враг Лянь По [по имени] Го Кай подкупил посланца, дав ему много золота, чтобы тот очернил Лянь По. Когда посланец встретился с Лянь По, тот, узнав о цели его приезда, за раз съел целое доу (3,4 л) риса, десять цзиней (2,6 кг) мяса, надев латы, вскочил на коня, всячески показывая свою способность к службе. Посланец, вернувшись, докладывал вану: «Военачальник Лянь По хотя и стар, но аппетит имеет превосходный, пока мы с ним сидели за столом, он трижды „пускал ветры“». Чжаоский ван посчитал, что Лянь По уже стар и решил не привлекать его больше к службе» (Сыма Цянь. Исторические записки, т.VII, М., 1996. С. 257). В оригинале отчёт подкупленного посланца выглядит так: 趙使還報王曰：「廉將軍雖老，尚善飯，然與臣坐，頃之三遺矢矣。」 Мне показалось, что этот отчёт в переводе на русский смотрится неубедительно. Сомнение вызвало словосочетание 遺矢 (иши) и вот что удалось обнаружить. Процитирую две словарные статьи из БКРС: 遺 I гл. А 1) yí терять, утрачивать (что-л.); пропускать, упускать (что-л.); лишаться (чего-л.) 2) yí бросать, оставлять, покидать (что-л.); отказываться от (чего-л.); расставаться с (чём-л.) 3) yí забывать, оставлять (напр. вещи); выбрасывать из головы, забывать 4) yí оставлять после себя, передавать в наследство 5) yí оставить в запасе, сберечь (сохранить) про запас 6) yí уронить, обронить, не удержать; страдать недержанием 7) wèi дарить, преподносить, делать подарок; посылать в дар (кому-л. что-л.) 8) wèi * возлагать (что-л. на кого-л.); брать на себя гл. Б. yí 1) исчезать, пропадать, прекращаться 2) нестись; стремительно лететь; стремительный, быстрый; резвый II yí сущ. 1) утраченная (оброненная) вещь; утерянное, утраченное; утерянный 2) пропуск, упущение, изъян, лакуна; ошибка; пропущенный; ошибочный, неудачный 3) наследство, наследие; наследуемый, оставленный в наследство; посмертный 矢 shǐ (ши) I сущ. 1) стрела 2) испражнения, экскременты, кал; 遺矢(и ши) оставитьэкскременты (БКРС, № 11312, 8677). Таким образом, смысл эпизода в переводе был существенно искажён: на самом деле посланник доложил, что Лянь По «…трижды обделался во время трапезы», что действительно не могло не произвести негативного впечатления на чжаоского вана. Эпизод 3. Под ударом сам Конфуций (герой эпизода — И.И. Семененко) Возьмём книгу И.И. Семененко «Конфуций. Я верю в древность» (М., 1995). В этой работе обращу внимание только на два момента: 1) «Здесь читатель впервые сможет познакомиться с самой ранней и полной биографией Конфуция, написанной основателем китайской историографии Сыма Цянем» (с. 5.). Напомню, что академический перевод гл. 47 Ши цзи был опубликован Р.В. Вяткиным ещё в 1992 г.! Но не очень приличная погоня за правом первородства бледнеет рядом с истинным переводческим шедевром И.И. Семененко; 2) «На темени его с рождения имелась впадина, поэтому ему и дали имя Цю (Холма)» (с. 180). И ни малейшего пояснения к этой нелепице, завершённой к тому же орфографической ошибкой, не дано, хотя вполне можно было сослаться хотя бы на комментатора VIII в. Сыма Чжэня (713–742), который именно так и понимал словосочетание 圩頂. Можно было бы заглянуть и в комментарий великого французского синолога Э.Шаванна, который не вдаваясь в идеологические корни дискуссии о форме черепа Конфуция, присоединился — с оговорками — к трактовке Сыма Чжэня[1]. Замечу, что подавляющее большинство комментаторов и в прошлом, и теперь считают, что знак 圩 (БКРС, т. 3, с. 79, № 5440) является сокращённой формой знака 墟 (БКРС, т. 2, с. 234, № 795), означающего «большой голый холм». Применительно к голове ребёнка вряд ли это можно понимать иначе, чем шишка, выпуклость, что традиционно считалось признаком большого ума. Что же касается знака 丘 (цю) «холм», то здесь дискуссий никогда не возникало. И всё-таки И.И. Семененко не классик. А есть главный авторитет по Конфуцию — Л.С. Переломов. Автор множества трудов и, естественно, переводов тех текстов, которые приписывают Конфуцию. О последних речь не пойдёт, но о Сыма Цяне нельзя не сказать. Эпизод 4. Под ударом сам Конфуций - 2 (герой эпизода — Л.С. Переломов) Обратимся к главному источнику наших сведений о великом философе — главе 47 Ши цзи «Наследственный дом Кун-цзы — Конфуция». Сначала текст оригинала и простейший «пословный» перевод: 生而首上圩頂，〔六〕故因名曰丘云。字仲尼，姓孔氏。 生 [когда] родился 而首上 [то] на голове [была] 圩頂 шишка，故因 поэтому 名曰 [его] назвали 丘 Цю 云 (конечная эвфонич. частица)。字 второе имя 仲尼 Чжун-ни，姓 фамилия / [он] происходил [из рода] 孔氏 Кун-ши. И вот как пересказывает этот эпизод Л.С. Переломов: «Мальчика назвали Цю и дали прозвище Чжунни… В выборе имени отразилась признательность радостного Шу Лянхэ священному холму. Цю — дословно — „холм“, Чжунни — „второй с глинозёма“. Цю был вторым сыном (чжун) Шу Лянхэ, холм же был глинистый». Эта интерпретация использована в популярном издании ТПО «Фабула» с грифом Института Дальнего Востока (тираж 10 тыс. экземпляров) под названием «Слово Конфуция» (М., 1992, с. 11), затем скопирована в гораздо более объёмной книге издательства «Восточная литература» (М., 1993, с. 47), вышедшей столь же ответственным тиражом в 10 тыс. экземпляров. Спустя пять лет описанный текст был продублирован в главнейшем труде Л.С. Переломова — «Конфуций: „Лунь юй“» (М., 1998, с. 49); и без малейшей корректировки[2] вновь повторяется в роскошно изданной книге «Конфуций и конфуцианство» (М., 2009, с. 38). Правда, автор не отвлекается на версию Сыма Чжэня и И.И. Семененко про впадину, хотя не грех было бы объяснить — почему. Но главное внимание обращаю на неаккуратность и пренебрежение логикой. Всемирно известное имя Конфуция — Чжун-ни уверенно переводится как «Второй с глинозёма». Во-первых, глина неожиданно превращается в ценную и редкую окись алюминия. Во-вторых, фраза без запятой после слова «второй» предполагает, что и «первый» сын был «с глинозёма», что есть полная нелепость, ибо сын наложницы или, по другой версии, второй жены, был рождён, как положено, дома. Интересно, что уже упомянутый Э.Шаванн не скрывал той смертельной опасности, которую представляет собой для версии о рождении в пещере на горе Ницю имя старшего брата великого философа. Его называли Бо-ни (Л.С. Переломов неосторожно и без каких-либо комментариев упоминает это имя за полторы страницы до злополучного «глинозёма»), и Шаванн откровенно признавал, что если довериться Сыма Чжэню (VIII в. н.э.), то придётся дезавуировать источник III в. н.э. Кун-цзы цзя юй, где впервые упоминается имя старшего сына Шулян Хэ. Как же правильно трактовать имя Чжун-ни? Слово чжун особых проблем не вызывает — это явно «второй», точнее — «средний», т.е. не первый. Но со словом ни ситуация сложнее. Вот список значений из словарной статьи БКРС: 尼 I ní сущ. будд. монахиня II nǐ гл. 1) (также в функции определения) приближаться, подходить; близкий, вблизи 2) остановить, пресечь, задержать III ní собств. (сокр. вм. 仲尼) Чжун-ни (прозвище Конфуция; Конфуций, в обращении) 尼父 батюшка Конфуций Однако Ханьюй да цзыдянь (Большой словарь иероглифов китайского языка. В 8 т. Т. 2, с. 965) даёт другое значение: 尼 — спокойный, умиротворённый, что представляется гораздо более адекватным для перевода. Откуда же появилась «глина» и ещё более фантастическое «глинозём»? Возможно, Л.С. Переломов перепутал два иероглифа, имеющих одинаковое звучание ní: 尼 и 泥 (действительно, «глина»). Приходится добавить к этому и весьма вольное отношение к оригиналу Сыма Цяня. Напомню, что текст Ши цзи лапидарен и дословно может быть передан так: «…родился — на голове шишка — поэтому назвали Цю...». А вот закавыченный (!!!) перевод Л.С. Переломова: «…при рождении темечко на голове мальчика было окружено бугорками, [ему] по этой причине и дали имя Цю — „холм“». Завершая разговор о малоинтересной, на первый взгляд, проблеме формы черепа Конфуция, нельзя пройти мимо впечатляющей статьи А.И. Кобзева в I томе энциклопедии «Духовная культура Китая»[3]. Величественная конструкция, элегантные построения в нумерологическом стиле, убедительные обобщения с живописными доказательствами делают данную работу заметным явлением в современной отечественной синологии. Но в этом красивом здании есть несколько изъянов, на которые приходится обратить внимание. Для того чтобы схема, важной частью которой является бинарная оппозиция Лао-цзы—Конфуций, работала, А.И. Кобзеву надо доказать, что на темени последнего была впадина. Для этого он вслед за И.И. Семененко должен был бы взять из БКРС современный перевод словосочетания 圩頂 юй дин[4] «впадина на макушке», но почему-то переделывает его на «макушка, окаймлённая валом»[5]. Причём это умножение неясностей и сомнительностей делается сразу же после изложения чёткой версии о впадине, принадлежащей Сыма Чжэню — излюбленному авторитету для всех желающих унизить Конфуция издержками его анатомии. Но всё равно Сыма Чжэнь остаётся ценным союзником и получает от А.И. Кобзева блестящую аттестацию: «Один из старейших и авторитетнейших комментаторов „Ши цзи“». Не приблизившись ни на йоту к доказательству ущербности головы Конфуция на историческом и околоисторическом материале, автор статьи обращается уже к откровенно мифологическому материалу, который хоть и не имеет никакого отношения к Конфуцию, но по аналогии должен подтвердить главный авторский тезис. А чтобы читатель отбросил все сомнения, текст снабжён картинкой XVIII в., на которой мы видим обезображенную то ли впадиной, то ли канавой голову мифического правителя Фу-си III тысячелетия до н.э. Подведём некоторые итоги «черепной» дискуссии. Приходится признать, что лапидарный текст Ши цзи, пока единственного серьёзного источника, описывающего рождение Конфуция, допускает различные толкования относительно анатомии младенца. Однако если мы хотим оставаться в поле здравого смысла, то должны помнить, что родничок у младенца может иметь форму впадины и это не является патологией. Кроме того, до нас не дошло ни одного свидетельства современников Конфуция о каких-либо безобразных деформациях его головы. Напомню, что у Сыма Цяня (впрочем, вовсе не современника великого философа!) в 47-й главе была возможность «пнуть» основателя не слишком симпатичного ему учения руками независимого наблюдателя, но он этого не сделал[6]. И ещё об одном, гораздо более важном обстоятельстве: уже во времена Сыма Цяня фигура Конфуция стала подвергаться мифологизации, позднее этот процесс усилился. Вот почему мне представляется ошибочным возлагать серьёзные надежды на таких персонажей, как Сыма Чжэнь, живший спустя 13 веков и не предъявивший никаких новых и надёжных источников по биографии философа. Ведь прав был крупный медиевист Ю.Л. Бессмертный, когда в частном разговоре посмеивался над отечественным востоковедением: «У нас если диссертант использует источник 1410 г. для анализа событий 1395 г., его могут жёстко покритиковать, а у вас и три века не преграда». В заключение перехожу уже не просто к эпизоду № 5, а к целой истории переводческих заблуждений под названием «Романтика против реальности», героями которой стали акад. В.М. Алексеев, Р.В. Вяткин и проф. А.Д. Воскресенский. В данном случае речь пойдёт об относительно популярной в отечественной синологии главе 124‑й Ши цзи, которую под названием «Отдельное повествование о странствующих рыцарях» впервые перевёл (частично) академик В.М. Алексеев (первая публикация — 1958 г.)[7]. Затем появился новый вариант перевода фрагмента этой главы в исполнении Р.В. Вяткина, который назвал её «Жизнеописанием странствующих героев»[8]. А в 1994 г. первый полный перевод на русский язык опубликовал А.Д. Воскресенский, дав ему название «Жизнеописание странствующих удальцов»[9]. Работая над завершающим IX томом полного академического перевода Ши цзи, я внимательно изучил все перечисленные труды и с сожалением констатировал, что они не только содержат значительное количество ошибок смыслового и стилистического характера, но — и это наиболее огорчительно! — неадекватно передают глубокие и неординарные мысли великого историка относительно социально-политической и идеологической ситуации в Ранней Ханьской империи периода её расцвета (правление У-ди). Стоит подчеркнуть, что истоки неверных трактовок в русских переводах были заложены в переводе акад. В.М. Алексеева, высочайший авторитет которого, безусловно, «давил» на тех, кто пытался работать с текстом 124‑й главы. Главная опасность была не в очевидных ошибках и даже нелепостях тех или иных фрагментов алексеевского перевода, а определённой его «романтизации». Блестящий филолог, В.М. Алексеев увлёкся ритмизованной прозой некоторых частей главы и не обратил должного внимания на её глубочайшее социологическое содержание. Только этим можно объяснить появление легкомысленного заголовка, данного академиком анализируемой главе — «Повествование о странствующих рыцарях». Если западноевропейский термин «рыцарь» с некоторой натяжкой можно извинить, то уж определение «странствующий» абсолютно непростительно, ибо герои главы ни в какие странствия не пускаются, а если куда-то и едут, то лишь по приказу своего главаря или по собственной надобности. Словари XIX–XX вв. действительно трактовали словосочетание ю-ся 游俠 прежде всего как «странствующие рыцари», но допустимо ли ограничиваться первым значением? С «рыцарями» последующие переводчики, слава богу, распростились, но традиция «странствий» придавила их накрепко, а резко сужающий славянизм А.Д. Воскресенского «удалец» представляется мне крайне неудачным решением, противоречащим мысли Сыма Цяня. Но главное, конечно, не в ошибочном именовании главы, а в «романтических» трактовках, которые принципиально искажают суровую, но вполне рациональную мысль гениального древнекитайского историка. Чтобы не быть голословным, предлагаю сравнить оригинал и переводы рядового фрагмента данной главы. Начнём с оригинала: 是時濟南瞯氏、陳周庸亦以豪聞，景帝聞之，使使盡誅此屬[10].
При сопоставлении двух вариантов необходимо обратить внимание на один промах, одну грубую фактическую ошибку и ещё одну ошибку принципиального свойства (в китайском оригинале иероглифы, с ними связанные, выделены полужирным курсивом и крупным кеглем; в русских переводах — подчёркнуты). Промах сделан в нашем переводе: знак, обозначающий провинившийся род из Цзинани, имеет два звучания, но в данном случае правильнее использовать вариант «Сянь», как это сделал А.Д. Воскресенский. Фактическая ошибка сделана А.Д. Воскресенским в переводе историко-географического понятия: у Сыма Цяня «Чэнь» (старинное княжество), а не «Чжэнь». Принципиальная ошибка сделана А.Д. Воскресенским в трактовке понятия хао: оно превратилось у него в «удальство и храбрость», за которые император необъяснимым образом решил покарать смертью. Но Сыма Цянь использовал термин хао как близкий ю-ся, т.е. обозначение социальной прослойки с девиантным поведением, но значительно более криминализированной, чем ю-ся. Вот сводка значений знака хао из БКРС: 豪 háo (хао) I сущ. 1) человек выдающийся (напр. храбростью, талантом, силой, властью, богатством; также родовая морфема) 2) влиятельное лицо; воротила; деревенский кулак; 3) насильник, разбойник, бандит; 山豪 горный разбойник II прил. 1) отважный, дерзновенный; храбрый; героический; вольный; 2) могучий; могущественный, влиятельный; мощный; 3) богатый; щедрый; роскошный, расточительный; 4) насильственный, тиранический; самовольный, произвольный; 豪賊 бесчинствующие разбойники. Учитывая контекст, в котором Сыма Цянь пользовался данным термином в различных главах своего труда, в указателе терминов IX тома «Исторических записок» я предложил следующую формулировку: хао 豪 — члены криминальных кланов, обладавших значительным неформальным влиянием. Категорически недопустимо игнорировать то, что историк, используя термин хао, уже описал характер криминальной и даже антигосударственной деятельности рода Сянь в гл. 122, а в главах 129 и 130 терминами хао и хао-цзе чётко описаны кланы и группировки, опиравшиеся на коррупцию и насилие. Если обобщить всё то, что говорится о социальной категории ю-ся в 124‑й и других главах Ши цзи, то становится очевидным, что главной сверхзадачей этого слоя было создание сетей неформальной власти и влияния, противостоящих имперской бюрократии. Для этого организовывали отряды боевиков, содержали с целью выполнения любых поручений большое число кэ («клевретов, подручных»), подкупали, запугивали и даже убивали чиновников из государственной администрации. Как отметил в своей работе С.В. Дмитриев[14], влиятельные группировки ю-ся существовали не только в провинции, но и в столичной области и даже в самой Чанъани. Очень важно, что эта «организованная оппозиция», которую можно воспринимать и как разбросанные по всей стране «организованные преступные группировки» (совр. ОПГ), исповедовала собственный кодекс чести, весьма популярный в самых широких слоях населения, недовольного растущим давлением со стороны коррумпированной имперской бюрократической системы. В этой главе историком была также предпринята попытка провести грань между истинными ю-ся ― бесстрашными защитниками прав личности перед произволом безжалостных и алчных чиновников ― и членами многочисленных банд, порой выдающих себя за ю-ся. Фактически перед нами, возможно, первый в мировой историографии очерк деятельности нелегальных криминальных и полукриминальных структур, контролирующих значительные сферы экономической и даже политической деятельности. То, что несомненный «государственник» Сыма Цянь показал в гл. 124, вносит серьёзные коррективы в устоявшиеся представления о монолитности западноханьского общества и всесильности его властной вертикали. Проблемными оказываются не только результаты контактов с воинственными кочевниками и взаимоотношения с южными и юго-западными «варварами» на периферии империи. Немало трудностей возникало и в сугубо ханьских, опорных для государства регионах. Вполне вероятно, что структуры, подобные ю-ся, под разными именами возникали во многих древних государствах Востока и Запада, хотя мировую «славу» обрели на излёте итальянского средневековья в виде мафии. В каком-то смысле ю-ся,которым по не до конца ясным причинам явно симпатизировал Сыма Цянь[15], соответствуют современному русскому выражению «криминальные авторитеты» (версия М.Ю. Ульянова). Замечу, что ю-ся стремятся ещё и «жить по понятиям». Не отваживаясь на столь откровенную лексическую модернизацию, в названии главы я сохранил термин в китайском звучании до лучших времён, когда феномен ю-ся будет глубже изучен современной синологией. Приведённые примеры неверных прочтений свидетельствуют, с нашей точки зрения, о необходимости нового, свежего взгляда на корпус русских переводов китайской классики. Без критического анализа труда предшественников и решительного подъёма планки качества переводческой работы новое поколение российских китаеведов вряд ли сможет адекватно передать миллионам русскоязычных читателей всю глубину великой китайской культуры. Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: Т. XLIII, ч. 2 / Редколл.: А.И. Кобзев и др. – М.: Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт востоковедения Российской академии наук (ИВ РАН), 2013. – 487 стр. (Ученые записки ИВ РАН. Отдела Китая. Вып. 9 / Редколл.: А.И.Кобзев и др.). С. 66-83.
Автор: Вяткин А.Р. |
Новые публикации на Синологии.Ру Историограф Сыма ЦяньМеждународное обозрение от 27.04.2024 о Китае Час истины. Конфуций и конфуцианство Час истины. Россия и Китай. История отношений Император и его армия |
