К вопросу о Каракоруме

 
 
В первые годы существования Монгольской империи, в правление Чингис-хана (1162-1227, провозглашен великим ханом в 1206 г.), резиденция великого хана, по всей видимости, была типичной ставкой кочевого правителя – он не был склонен связывать себя постройкой зданий, и, вероятно, не считал это нужным и достойным правителя монголов^[1]. К тому же, на долю основателя империи пришлось не так уж много спокойных лет, когда он не был занят войнами и походами. Однако уже в правление его сына Угэдэя (1186-1241, великий хан с 1229 г.) влияние представителей оседлых народов, вошедших в состав империи, на правящую прослойку кочевников значительно усилилось, следствием чего, в частности, стало начало строительства в 1235 г. города Каракорума^[2], провозглашенного столицей империи^[3].
 
Каракорум. АэрофотосъемкаКаракорум уже довольно давно стал предметом внимания ученых^[4]. Тем не менее, обстоятельства, определившие выбор названия столицы и места для этого масштабного строительства, насколько нам известно, в значительной степени остаются вопросами, изученными явно недостаточно. При этом, ответ на данный вопрос смог бы, вероятно, прояснить некоторые аспекты раннеимперской идеологии монгольского государства, так как столица, особенно не наследуемая, а основанная – это в первую очередь яркий символ того, как правитель представляет себе свою власть и государство, их облик и цели.
 
По поводу времени основания столицы между исследователями есть некоторые разногласия. Чаще всего за такую дату принимается 1235 г., когда, согласно Юань ши («Истории [династии] Юань»), там был построен дворец Вань-ань гун 萬安宮 (Дворец десяти тысяч спокойствий), а сам город был обнесен стеной^[5]. Однако ряд исследователей предлагают более раннюю дату^[6], основываясь преимущественно на том, что не позднее, чем в 40-х гг. ХIV в., существовала традиция, согласно которой место будущей столицы было выбрано самим Чингис-ханом в 1220 г. Об этом сообщается в тексте стелы, поставленной в Каракоруме в 1346 г.^[7], а также в Юань ши^[8].
 
Нам такая датировка кажется несколько сомнительной. В пользу того, что эта традиция достаточно поздняя, свидетельствует то обстоятельство, что ни в одном более раннем источнике эта история не изложена. Учитывая важность вопроса, это кажется более чем странным. Вполне вероятно и объяснимо, что потомкам, для которых Чингис-хан уже окончательно и бесповоротно стал божеством и культурным героем, казалось невероятным, чтобы основание столицы могло произойти без его участия, следствием чего и стала выработка этой версии, не основанной, таким образом, на каких-нибудь реальных фактах.
 
В принципе, нет ничего невозможного в том, чтобы Чингис-хан каким-то образом отмечал эти в вышей степени благоприятные для кочевника земли, даже останавливался здесь, тем более, что, по ряду свидетельств, до того здесь нередко разбивали лагерь правители найманов^[9] и кереитов^[10]. Нельзя полностью исключать и возможности, что, как полагает Поль Пеллио, где-то в этом районе мог размещаться лагерь жён и домочадцев Чингис-хана во время его похода в Среднюю Азию^[11], хотя никаких оснований для этого предположения нет. Но нам кажется, что даже если всё это и имело место, то с идеологической и политической точки зрения это совсем не то же самое, что основание крупного города^[12], позиционируемого как имперская столица во вполне оседлом смысле этого слова.
 
Археологическое изучение Каракорума экспедицией С. В. Киселева в 1948-1949 гг. показало, что действительно есть ряд свидетельств тому, что город был построен не на пустом месте – в насыпном холме, на котором ок. 1235 г. был возведен знаменитый дворец Угэдэя, были найдены остатки буддийской кумирни, стиль фресок которой, по мнению С. В. Киселева, относится «к ХII в. или, скорее, к началу ХIII в.»^[13]. Исследователь, полагая, что «буддийские миссионеры, несомненно, проникли в эти далекие места лишь в связи с основанием поселения, и не простого поселения»^[14], делает вывод, что кумирня была построена во времена Чингис-хана и доказывает, что уже при нём Каракорум представлял собой крупный город. Этот аргумент трудно признать убедительным. Во-первых, активность буддийских миссионеров не надо недооценивать, известно, что, например, среди тех же найманов и кереитов буддизм, как и христианство несторианского толка, имели значительное распространение гораздо раньше их подчинения Чингис-ханом. Не надо забывать и о более ранних временах Уйгурского каганата, когда в этих местах, в непосредственной близости от столицы империи, Орду-балыка (его развалины, известные как Кара-балгасун («Черное городище»), находятся в 27 км к северо-западу от Каракорума), проживало немало буддистов. Нет ничего удивительного в том, что буддийские миссионеры, например, возвели часовню (размеры разрушенного храма установить невозможно) в ставке их кочевого покровителя, более того, именно таким образом они всегда и поступали, хотя, конечно, чаще всего храм был приспособлен к кочевому быту и не был стационарным. Но в данном случае их задача облегчалась тем, что, как мы уже говорили, долина Орхона, питаемая множеством рек и ручьёв, стекающих со склонов Хангая, предоставляет в высшей степени благоприятные условия для кочевников, и в таком месте лагерь кочевого правителя мог долго оставаться на одном месте, не перемещаясь, что делало оправданным строительство небольших постоянных сооружений, которые не могли следовать за перекочевками, но зато позволяли использовать гораздо более внушительные средства религиозной пропаганды, например, те же настенные росписи. Во-вторых, фрагменты фресок^[15], как нам кажется, слишком малы, чтобы с уверенностью датировать их по стилистическим особенностям, тем более, что такая датировка, как известно, в виду исключительной устойчивости традиции в буддийской религиозной живописи, представляет большие трудности даже для полностью сохранившихся изображений.
 
Наконец, кажется более чем странным, чтобы Угэдэй, как полагает С.В. Киселев, приказал для постройки своего дворца разрушить буддийский храм, тем более построенный совсем недавно, при его отце. Религиозная терпимость монгольских правителей весьма известна, как и то, что даже во время войн они по возможности избегали разрушать храмы любых религий. Тем более странным был бы такой поступок в мирное время, в столице империи, значительную часть населения которой составляли буддисты. В такой ситуации можно было бы себе представить разрушение часовни с целью постройки на его месте более обширного храма, но постройка на её месте дворца была бы свидетельством откровенно антибуддийской политики Угэдэя, о чём у нас нет никаких данных даже в мусульманских источниках (которые, конечно, с большим удовольствием отметили бы даже малейшую враждебность великого хана к «язычникам», если бы она имела место). Скорее всего, кумирня, из которой происходят найденные фрагменты фресок, была построена из сырцового кирпича и разрушена задолго до возведения дворца, так что ко времени Угэдэя представляла собой оплывший до неузнаваемости глиняный холм, из которого строители дворца брали грунт для насыпки холма. Это, к слову, также говорит о том, что кумирня, скорее всего, изначально находилась не на месте дворца, как думает С.В. Киселев, а неподалеку от него.
 
Таким образом, как текстовые, так и археологические аргументы основания Каракорума, как столицы империи, при Чингис-хане не кажутся нам вполне убедительными, и потому мы считаем более правильным считать реальным основателем города Угэдэя, при котором в городе началось масштабное строительство императорской резиденции и городских укреплений.
 
Происхождение названия города представляет собой отдельную интересную проблему. Впервые это имя появляется у Плано Карпини, в форме Caracoron^[16], Гийом Рубрук, проведший в городе немало времени и оставивший его подробное описание, называет его Carachorum или Caracorum^[17], Джувейни и Рашид ад-Дин пишут Qarā-Qǒrǔm и Qarā-Qōrūm^[18], в форме Qara-Qorum (^中合^透剌^中腑^透魯麻) топоним встречается в «Сокровенном сказании монголов»^[19]. В Юань ши город называется Хэ-линь 和林^[20]. Топоним «Каракорум» в «полной» версии встречается лишь однажды и обозначает некую реку Халахэлинь-хэ 哈剌和林河, протекающую к западу от города, по которой, по мнению автора главы, он и был назван^[21]. На самом деле, к западу от Каракорума протекает р. Орхон, чьё название хорошо известно по источникам и неизменно по крайней мере с VII-VIII в., и с лингвистической точки зрения ни в коей мере не может быть передано как Хэлинь. Как полагает Поль Пеллио, это объясняется тем, что авторы Юань ши основывались на дневниках некоего Чжан Дэ-хуэя 張德輝, посетившего Каракорум в 1247-1248, который пишет, что там, посреди широкой равнины, «есть хэлиньское урочище» (чжун цзи Хэлинь-чуань е 中即和林川也)^[22]. Авторы династийной истории, по мнению Пеллио, неправильно поняли слово чуань, которое в данном контексте правильно переводить не как «река», а как «долина, урочище». Более того, здесь вовсе не идет речь о том, что город был назван по имени этой долины – имеется в виду просто долина, на которой расположен город, долина Каракорума.
 
Впрочем, топоним Хэлинь встречается в источниках, касающихся и не только монгольского времени. В «Стеле о заслугах идикутов Гаочан-ванов» (И-ду-ху Гаочан-ван ши-сюнь бэй 亦都護高昌王世勳碑)^[23], основном источнике по истории правящего дома уйгурского Турфанского княжества в монгольскую эпоху, в части, посвященной происхождению уйгуров, их былой славе и родным местам, сказано: «В землях уйгуров есть горы Хэлинь 和林山, [из которых] вытекают две реки, [одна] называется Ту-ху-ла 禿忽剌 (Тола – С.Д.), [вторая] называется Сюэ-лин-гэ 薛靈哥 (Селенга – С.Д.)»^[24]. Горы Хэлинь упоминаются в тексте стелы ещё несколько раз, каждый раз выступая как один из ключевых топонимов «колыбели» уйгуров и района расположения столицы каганата. О похожей традиции сообщает персидский историк Джувейни (1226-1283): когда-то, по его словам, уйгуры жили на берегах реки Орхон, которая течёт с гор Каракорум, по которым названа столица Угэдэя. Первый легендарный каган уйгуров родился в месте, находящемся между реками Тола и Селенга, которая тоже берет своё начало в горах Каракорум^[25]; о горах Каракорум в древних землях уйгуров, от которых происходит название столицы великих ханов, говорит и Рашид ад-Дин^[26].
 
Именно от этого уйгурского топонима, по-видимому, и происходит название города, и поэтому, естественно, само слово имеет тюркское происхождение. По-тюркски qorum (уйг. Goro^) значит «скалы, валун, сокровище^[27]», в таком значении слово отмечено, в частности, у Махмуда Кашгарского^[28], «Чёрные скалы» - действительно вполне подходящее имя для горы (или гор)^[29]. То есть, столица монгольской империи, расположенная всего в 27 км к юго-востоку от разрушенной киргизами столицы Уйгурского каганата, Орду-балыка, выше по течению р. Орхон, получила своё название от неких Черных гор, важного традиционного топонима, тесно связанного с периодом величия Уйгурской империи.
 
Видимо, учитывая сведения, что с этих гор стекают Орхон и Селенга, горы Каракорум можно отождествить с современными Хангайскими горами, или, по крайней мере, с какой-то их частью. Впрочем, нельзя не отметить, что Тола берет своё начало не в Хангае, как сказано в стеле идикутов, а в Хэнтэе, примерно в 500 км к северо-востоку от долины Орхона, и впадает в Орхон лишь в конце своего пути. Конечно, можно считать, что это просто ошибка, вызванная тем, что турфанские уйгуры, слишком давно не видевшие земель предков (турфанское княжество было основано в середине IХ в. уйгурами, покинувшими родные степи под ударами енисейских киргизов), перепутали Толу с Орхоном, который, кстати, в тексте стелы ни разу не упоминается. Джувейни, бывавший в Каракоруме, такой ошибки не делает. Но он делает другую: ведь, собственно говоря, не существует никакого междуречья Селенги и Толы, так как их разделяет Орхон. Вероятнее всего, многое из того, что кажется нам ошибками и неточностями, объясняется тем, что гидронимы той эпохи могут не полностью совпадать с современными, одна и та же река могла называться по-разному на разных участках её течения, и не исключено, что современные их названия являются прежде всего следствием унификации, проведенной при составлении современных географических карт, которые, таким образом, не стоит считать истиной в последней инстанции, особенно при изучении надписей, составленных гораздо раньше. В одном, впрочем, можно быть уверенным – как бы ни назывались реки, текущие в окрестностях Каракорума, абсолютное большинство из них стекает с Хангайских гор, так что, видимо, мы всё же можем с большой долей уверенности отождествить эти горы с Черными горами, Каракорумом.
 
Именно к тюркскому слову корум восходят китайские и монгольские транскрипции названия города. Попытки «найти оригинальное монгольское название» Каракорума, которые нередко предпринимаются, таким образом, лишены смысла, поскольку никакого оригинального монгольского названия, скорее всего, никогда не существовало, город изначально назывался тюркским словом, игравшим важную роль в тюркской, а точнее уйгурской космогонии.
 
Об этом свидетельствуют и сами «реконструкции», которые переводятся совершенно иначе, нежели исходное тюркское понятие: так, слово хорин HoRJa, входящее в название города Хар Хорин (на которое, казалось бы, указывает китайское Хэлинь), ныне находящнгося неподалёку от развалин Каракорума (этот вариант названия города считал правильным о. Иакинф Бичурин^[30]) переводится как «двадцать, небольшая группа» ^[31]. Никакого отношения к горам этот топоним не имеет и представляет собой не более чем попытку чисто фонетически, а не по смыслу, адаптировать слово «Каракорум» к монгольскому языку. Кажущееся сходство китайского хэлинь и монгольского хорин ложно и объясняется тем, что в китайском языке нет звука р, в средневековом китайском языке также отсутствовали финали -ум или -ом^[32].
 
Иногда встречающийся вариант «Хар Хорум» по-монгольски и вовсе не имеет смысла, так как слово хорум (хурам, хором HoRo^) переводится как «мгновение, краткий миг»^[33]. Фактически, это просто уйгурское словосочетание, прочтённое по правилам монгольской фонетики, не делающей различия между «к» и «х», которое в монгольском языке самостоятельного смысла, подходящего к данной ситуации, не имеет. В такой ситуации использование монгольской формы кажется ненужным и совершенно излишним.
 
Почему же было выбрано именно это название и почему столица была основана именно здесь? С. В. Киселев, как и ряд других исследователей, считает решающим фактором «тучные пастбища и плодороднейшие земли, в сочетании с наиболее благоприятным в Центральной Монголии микроклиматом»^[34]. Конечно, этот фактор нельзя недооценивать. Кочевник в течение всей своей жизни в огромной, значительно большей, чем земледелец, степени, зависит от климата и капризов природы, кочевое государство зависит от них не меньше. Именно поэтому долина Орхона издавна стала ключевым регионом монгольской степи, центром и основой кочевых империй. Однако не все, и не всегда, может быть объяснено только материальной стороной дела. Рассмотрим, что нам известно о долине Орхона и её роли в истории кочевых империй.
 
Первыми известными нам свидетельствами того, что этот регион начинает играть особенную роль в Великой степи, можно считать погребальные памятники Кошо-Цайдама, относящиеся к последнему периоду существования государства орхонских тюрок (Восточнотюркский каганат, 689-745). В этих памятниках неоднократно упоминается основа мощи тюрок, т.н. Отюкэнская чернь (Öтÿкäн jыш). В Большой надписи Бильге-кагана (683/684 – 734, правил с 716 г.) тюрки называются «народом священной Отюкэнской черни (Ыдук Öтÿкäн jыш будун)»^[35], в Малой надписи говорится, что «Отюкэнская чернь была именно страною, в которой можно было созидать племенной союз»^[36], и что только там тюркский народ находится в безопасности и может процветать^[37]. Однако Отюкэн не является абстрактной «землей обетованной», как иногда считается. В надписи Тоньюкука, советника Бильге-кагана, рассказывается, как именно тюркский народ поселился в этих местах. По приказу кагана, Тоньюкук привел «к лесу Отюкэн» войско, и здесь были разбиты огузы (уйгуры), пришедшие «по реке Тогла»^[38]; одной из своих заслуг Тоньюкук считает то, что он «привел тюркский народ в землю Отюкэн и …сам… избрал местом жительства землю Отюкэн, (услышав об этом – С.Д.) пришли к нам южные народы, западные, северные и восточные народы»^[39]. Исходя из того, что в связи с битвой в Отюкэнском лесу упоминается река Тогла (Тола), а также учитывая факт, что сами вышеуказанные памятники были найдены на восточном берегу Орхона, примерно в 35 км к северу от Каракорума, логично предположить, что именно эти места и надо понимать под Отюкэнской чернью.
 
Остановимся несколько подробнее на значении топонима. Отюкэн, вероятнее всего, можно связать с монгольским Этуген (Etügen, ŐtőgenFdokEnI), встречающимся в «Сокровенном сказании», где слово обозначает Мать-Землю, второе по значимости божество после Неба-Тэнгри^[40]. Слово jыш В. В.Радлов переводит как «горы, покрытые лесом», «чернь»^[41]. Интересно, что в надписи Тоньюкука словосочетание «Отюкэнская чернь», ставшее устойчивым выражением к моменту написания надписи Бильге-кагана, ещё не является таковым^[42], Отюкэн именуется «землей» (jар) или «лесом» (jышкар). Значение слова jыш достаточно явно перекликается с современным монгольским словом хангай Heekgek, которое, помимо того, что обозначает горы, с которых стекает Орхон и Селенга, является производным от слова ханах HenoeeO («быть удовлетворенным, довольным, полным»^[43]) и обозначает вообще горы, покрытые лесом, с мягким климатом и изобилующие всем необходимым для жизни человека и его стад – водой, растительностью и дичью^[44].
 
В 744-745 гг., вскоре после смерти Бильге-кагана, как мы знаем из китайских и уйгурских источников, Восточнотюркский каганат был сокрушен коалицией уйгуров, карлуков и басмылов, и был основан Уйгурский каганат^[45]. Центром каганата стала долина Орхона, где в правление Элетмиш Бильге-кагана (Мояньчжо 磨延啜  китайских источников) (правил в 747-759 гг.) была выстроена столица империи, Орду-балык, что не мешало кагану в летнее время вести кочевой образ жизни. В Терхинской надписи, найденной в 1957 г. у р. Терхин-гол, в северо-западной части Хангайских гор и датирующейся 753-756 гг., считающейся самой ранней из известных надписей эпохи Уйгурского каганата, довольно подробно сообщается об основании города и организации жизни двора в новых землях:
 
«Я… повелел поставить (свою) ставку на западной окраине Отюкэна, в верховьях (реки) Тез. Там, в год барса (750 г. – С.Д.) и в год змеи (753 г. – С.Д.), я провёл два лета. В год дракона (752 г. – С.Д.) я провёл лето посредине Отюкэна, к западу от священной вершины Сюнгюз Башкан. Я повелел поставить здесь (свою) ставку и возвести здесь стены. Свои вечные (букв.: тысячелетние и десятитысячедневные) письмена и знаки здесь на плоском камне я повелел вырезать (букв.: создать) на грузном камне я повелел воздвигнуть. Так как (мне) благоволило голубое Небо, что наверху, так как (меня) взлелеяла бурая Земля, что внизу, то были созданы мой эль и мои установления. Народы, обитающие впереди (на востоке) там, где восходит солнце, и народы, обитающие позади (на западе), там, где восходит луна, народы (всех) четырёх углов света отдают (мне свои) силы, а мои враги утратили свою долю... Среди восьми (рек) мой скот и мои пашни. Восемь (рек), Селенга, Орхон, Тола радуют меня. По (рекам) Карга и Бургу, в той стране, я поселяюсь — переселяюсь (кочую) по двум моим рекам. В моих летних кочевьях, на западном краю северного склона Отюкэна, к востоку от верховьев (реки) Тез (здесь) я поселяюсь — переселяюсь.... я учредил свою ставку посредине Отюкэна, к западу от священной вершины Сюнгюз-Башкан»^[46].
 
К сожалению, С. Г. Кляшторный не приводит никаких данных, которые позволили бы установить этимологию названия «священной вершины Сюнгюз Башкан (süηüz bašqan yduq baš)»^[47]. Тот же топоним упоминается и в более поздней надписи из Могон Шине Усу (т. н. «Селенгинский камень»), найденной финской экспедицией в 1909 г^[48]. Эта надпись, где повествование идет тоже от лица Элетмиш Бильге-кагана, местами дословно совпадает с Терхинской стелой, что позволяет иногда использовать две надписи для чтения поврежденных фрагментов текста. В 9 строке восточной стороны стелы также говорится о строительстве каганом дворца в Отюкэне^[49], как переводит Рамстедт, «к западу от священного источника» («im westen von der Heiligen quelle»^[50]. В переводе Рамстедта Сюнгюз башкан не упоминается, так как часть текста испорчена, но весь фрагмент (…iηizbašianda yduq baš kidintä) настолько напоминает текст Терхинской надписи, что можно предположить, что речь идет об одном и том же^[51]. Нам кажется, что, хотя перевод С. Г. Кляшторного («вершина») совершенно оправдан, перевод Рамстедта добавляет некоторые необходимые оттенки, впрочем, совершенно непонятные без комментария. Дело в том, что баш, согласно Радлову, это «голова, верхняя часть, начало»^[52], таким образом, Кляшторный предпочел выбрать второе значение, а Рамстедт – третье, при этом, к сожалению, не объяснив, что имеет в виду не обычный родник, а именно нечто, связанное с истоком, началом. Думаю, что в данном случае имеет смысл помнить об обоих значениях, не исключено, что имеется ввиду вершина, определенным образом ассоциировавшаяся с происхождением уйгуров. К сожалению, никакой поясняющей информации у нас нет.
 
В китайских источниках сообщается, что первый уйгурский каган, свергнувший кагана тюрок, «поселился в былых землях тюрок, разместил свою резиденцию между [горой] Удэцзяньшань 烏德 鞬山 и [рекой] Куньхэ 昆河»^[53]. Тюркские прообразы китайских транскрипций топонимов в данном фрагменте, как кажется, определяются достаточно легко, это «горы» Отюкэн и река Орхон, таким образом, данная информация полностью соответствует данным цитировавшихся выше надписей Элетмиш Бильге-кагана.
 
Несмотря на плохую сохранность многих фрагментов, эпиграфический корпус эпохи раннего каганата позволяет с известной долей уверенности реконструировать исторические представления уйгуров этого периода. Согласно этим представлениям, первое уйгурское царство, основателями которого были три кагана которые «двести^[54] лет на царстве сидели» (сохранились имена двух из них, Йолыг-кагана и Буман-кагана^[55]), после чего оно погибло под ударами иноземцев. Интересно, что Бумын-каган в качестве первопредка и основателя государства упоминается и в уже анализировавшейся нами большой надписи Бильге-кагана^[56], сообщается там и о крушении этого первого тюркского государства и его закабалении «табгачами» (китайцами)^[57]. Это позволяет частично ассоциировать это полулегендарное государство с первым Тюркским каганатом (551-630) и говорит о том, что историческая память уйгуров было частично заимствованной у тюрок, так как по китайским источникам нам известно, что предки уйгуров, теле, не только не играли значительной роли в управлении первым каганатом, но и примерно с 600 г. находились в состоянии перманентного восстания против его власти^[58]. За этим первым царством последовало второе, просуществовавшее 80 лет. Судя по тому, что в Терхинской надписи Элетмиш Бильге-каган называет правителей этого государства «моими предками»^[59], они были из рода Яглакар. После падения этого царства прошло семьдесят лет^[60], после чего на престол взошёл Элетмиш Бильге-каган, славный основатель нового каганата.
 
Вероятно, это второе государство уйгуров можно сблизить с теми огузами, которых орхонские тюрки, по приведенному нами выше сообщению надписи Тоньюкука, разбили в Отюкэне. По сообщениям китайских источников нам известно, что примерно с 40-х гг. VII в. уйгуры выходят на первый план среди токуз-огузов, их вождь Тумиду называл себя каганом и имел в степи большое влияние. В начале 80-х гг. VII в. уйгуры были разбиты (видимо, это и есть сражение в Отюкэне, описанное в надписи Тоньюкука) усилившимися восточными тюрками^[61] и были вынуждены покинуть свои кочевья на долгие десятилетия, ожидая удобного случая для ответного удара.
 
К сожалению, в источниках этого времени довольно мало информации о том, что уйгуры считали своей прародиной. Судя по всему, второе уйгурское государство в основном охватывало, как сказано в Терхинской надписи, «Отюкэнский эль и окружающие его эли … на реке Орхон»^[62]. Это совпадает с сообщением надписи Тоньюкука, что разбитые им огузы пришли «по реке Тогла (т.е. Тола – С. Д.)»^[63]. Значит, основание в долине Орхона столицы, Орду-балыка, и размещение там центра мощи Уйгурского каганата, помимо того, что позволяло использовать находящиеся там тучные пастбища, знаменовало победу уйгуров над врагом и возвращение на земли предков, с которых эти враги их когда-то изгнали. Заметна разница в характере описания Отюкэна в орхонских и уйгурских надписях– Бильге-каган и Тоньюкук подчеркивают скорее хозяйственное и политическое значение региона для процветания тюркского государства, а в надписях Элетмиш Бильге-кагана начинает фигурировать священная вершина Сюнгюз башкан, весь регион обретает сакральные черты. Очевидно, что все эти представления, довольно разработанная система оригинальной сакральной топонимики, не могли бы сложиться за несколько лет, прошедших после победы над тюрками. Со значительной долей уверенности можно заключить, что уйгуры считали Отюкэн своей исконной, наследственной землей, а каганы орхонских тюрок основали здесь свою ставку в первую очередь потому, что прекрасно понимали, сколько преимуществ получает степная держава, которая контролирует такие благодатные земли.
 
После примерно века бурной и славной истории, в 840 г. Уйгурский каганат пал под ударами енисейских киргизов и уйгуры были снова вынуждены оставить долину Орхона, бежав к границам Китая, в Ганьчжоу, или в Турфан, на юго-западные рубежи своей былой империи. Орду-балык, один из первых (если не первый) крупный город в полном смысле этого слова^[64], возведенный в монгольских степях, был сожжен и обезлюдел. По сообщению Джувейни, к монгольскому времени развалины, видимо, пользовались у местных жителей дурной славой, поскольку место было известно под композитным тюрко-монгольским названием Мa’у-балык, что может быть переведено как «Плохой город»^[65]. Топоним «Утикан», перекликающийся с «Отюкэн», упоминает Рашид ад-Дин в качестве названия одной из десяти рек, текущих в исконных землях уйгуров, неподалеку от горы Каракорум^[66]. По всей видимости, это самый поздний, уже сильно искаженный отголосок этого географически-идеологического концепта, почти полностью забытого в степи к моменту воцарения Чингис-хана.
 
После падения каганата долина Орхона надолго исчезает из исторических хроник. Фактически, вплоть до монгольского времени эти места, вовсе не потерявшие своей природной притягательности для кочевников, не играют сколь либо важной роли в истории региона. Нам известен лишь один эпизод, который позволяет утверждать, что память о роли Отюкэна в становлении империй пусть и ослабела, но не исчезла полностью. В Ляо ши 遼史 («История [династии Ляо]»)^[67] читаем:
 
«В девятом месяце [третьего года эры правления под девизом Тянь-цзань 天贊^[68].] (924 г. – С. Д.) [в день] бин-шэнь (33-й день цикла - С.Д.) [император разбил лагерь] близ древнего уйгурского города^[69], [приказал] вырезать камень с описанием [своих] заслуг. [В день] гэн-цзы (37-й день - С.Д.) молился солнцу в лесу Тайлинь^[70] … [В день] дин-сы (54-й день - С.Д.) [приказал] зачерпнуть воды из Цзиньхэ 金河 (Орхон – С.Д.), взять камней с горы У-шань 烏山, приказал на носилках доставить их к Желтой реке^[71] и горе Муешань^[72], чтобы обозначить мысль, [что эти] гора и река [как бы] являются ко двору, [дабы выразить покорность] океану и Пику предков (т.е. Муешань –С. Д.)… В день цзя-цзы (1-й день - С.Д.) повелел стереть [надписи] на древней стеле Би-э кагана 闢遏可汗 (Бильге-каган – С.Д.), и написать [на ней] о своих^[73] заслугах киданьскими, тюркскими и китайскими знаками»^[74].
 
В этом чрезвычайно интересном сообщении наше внимание привлекает два обстоятельства. Во-первых, упоминание У-шаня, то есть Чёрных гор (или Чёрной горы) выступающих, вместе с Орхоном, в роли главного сакрального объекта, связываемого с Уйгурским каганатом. Более чем вероятно, что мы имеем дело с китайским переводом топонима Каракорум, тогда, если принять на веру, что запись в Ляо ши основана на раннеляоских источниках, то это первое из известных нам упоминание этого сакрального топонима, отсутствующего в надписях орхонских тюрок и уйгурских каганов. Во-вторых, обращает на себя внимание описываемая во фрагменте концепция своеобразной «кражи» основателем династии Ляо имперской мощи давно сгинувшего Уйгурского каганата, осуществленной посредством переноса к священным местам киданьского правящего дома камней, взятых с сакральной горы уйгуров и воды из их священной реки.
 
Для продолжения нашего исследования вернемся к уже упоминавшейся нами стеле, посвященной заслугам рода идикутов. Из известных нам источников, именно в ней полнее всего излагается концепция происхождения уйгуров и возникновения Уйгурского каганата, а также описывается сакральная география орхонского региона.
 
«В землях уйгуров есть горы Хэлинь, [из которой] вытекают две реки, [одна] называется Ту-ху-ла, [вторая] называется Сюэ-лин-гэ. Однажды ночью небесный свет снизошёл на дерево между двумя реками. Люди пошли туда и осмотрели его. Дерево породило нарост, подобный беременному человеческому телу, и оттуда был постоянно виден свет. По прошествии девяти месяцев и десяти дней нарост разодрался, были обретены пять младенцев, [люди] взяли их выкармливать, тот, который был самым младшим [из них]^[75], звался Удань Буку-каган 兀單卜古可罕^[76]. Так как он был силён, то сумел завладеть людьми, землями и полями своего народа и стал их правителем. [Его власть] передавалась [по наследству] на протяжении [правления] более чем сорока правителей, всего 520 лет, и вот Алиби Биликэ 阿力秘畢立可^[77] взошел на престол как идикут-каган, идикут – это наименование вождей этого государства. [Он] много сражался с танцами, это продолжалось долго, а потом решили заключить мир и породниться, чтобы [дать] отдохнуть народу и распустить войска. Тогда [император] Тан отдал принцессу Золотой лотос (Цзинь-лянь гун-чжу 金蓮公主)^[78] в жёны сыну кагана, Гэли-тегину^[79] 葛勵的近. Они поселились [близ] Хэлиня, в Бели-болида 別力跛力答^[80], так называется гора где они обычно живут. Ещё [там] есть гора, которая называется Тяньгэлигань-даха 天哥里干答哈^[81], что значит «Небесная чудесная гора». На юге есть скалистая гора, называемая Худэ-даха 胡的答哈^[82], что значит «Счастливая гора». Танский посол вместе со специалистом по геомантии прибыл в это государство, [и тот] сказал: «Процветание и сила Хэлиня – из-за того, что есть эта гора. Удали или разрушь эту гору, чтобы ослабить их». Тогда [посол] заявил кагану следующее: «Поскольку былл заключен брак, у [нас] есть просьба к кагану, согласиться ли он? Камни Счастливой горы, в Вашем государстве ни негде применить их [с пользой], а в Тан – это вещь, которую редко видят». [И каган] согласился на это. Камни были столь велики, что их невозможно было сдвинуть, [тогда] танец приказал развести огонь и раскалить их, брызгать [на раскаленные камни] вином и уксусом, [так] раскололи камни на мелкие кусочки и унесли их на носилках. [После этого] птицы и звери в государстве горестно рыдали из-за этого, через семь дней каган скончался. Начиная с этого времени в государстве было много бедствий и зловещих знамений, народу негде было спокойно жить, из тех, кто наследовал трон, многие сгинули. Поэтому все переселились [в земли] к востоку от Цзяочжоу 交州, в Бешбалык 別失八里^[83], поселились и стали править Цзяочжоу. Цзяочжоу это нынешнее Гаочанское княжество 高昌國»^[84].
 
На что прежде всего нужно обратить внимание в этом тексте? Прежде всего, здесь впервые подробно объясняется концепция, так сказать, «имперского фэншуя», зависимости процветания и силы государства от священных гор, согласно которой, если разрушить эти священные горы, то вместе с ними неминуемо погибнет и государство. Отголоски этой концепции мы видели в Ляо ши, но здесь она изложена максимально полно. Также стоит отметить, что Хэлинь, Каракорум, становится почти синонимом не только долины Орхона, но и Уйгурского государства вообще.
 
Нет никакого сомнения, что в этом отрывке отразились исторические представления турфанских уйгуров, в том виде, в каком они сформировались у них ко времени создания стелы, спустя пятьсот лет после того, как их предки покинули долину Орхона. Видно, насколько сильно они отличаются от того, что мы видели на надписях уйгурских каганов: правители каганата приобрели черты легендарных первопредков, забыта победа над орхонскими тюрками, забыто само название Отюкэна, полностью замещенное Каракорумом.
 
Что касается линии чудесного рождения Буку-хана и его правления, то трудно сказать, что послужило основой этой легенды – в известных нам легендарных традициях о происхождении тюрок этот, или напоминающий его персонаж не упоминается. Невозможно установить, основана ли эта легенда на традиции, восходящей к временам Уйгурского каганата или более ранней, которая по тем или иным причинам не была отражена в эпиграфических памятниках, или речь идет о сюжете, выработанном уйгурами уже в Турфане.
 
Однако, в целом именно эту историю происхождения уйгуров и и Уйгурского шосударства, или её чуть более раннюю версию, без всякого сомнения, рассказывали уйгурские сановники, призванные Чингис-ханом учить монгольских принцев своей письменности и принципам построения оседлого государства, в которых степные воители были не очень сильны^[85]. Были такие советники и у Угэдэя^[86].
 
То, что эта история существовала примерно в том же виде в царствование Угэдэя, подтверждает следующий любопытный пассаж из Джувейни, который мы приведем лишь частично, обращая внимание прежде всего на те его части, которые касаются интересующих нас вопросов:
 
«По мнению уйгуров, их поколения появились и взросли на берегах Орхона, чьи истоки стекают с горы, которую они называют Каракорум. Город, построенный Каганом (Угэдэем - С. Д.) в настоящее время, так же назван по этой горе. Тридцать рек имеют свои истоки на ней., вдоль каждой реки жил отдельный народ, уйгуры составляли две группы на Орхоне. Когда их число выросло, то остальные народы выбрали себе правителя из них и согласились быть покорными ему. И так продолжалось на протяжении пятисот лет, до появления Буку-хана. Теперь говорят, что Буку-хан был Афрасиаб^[87], и там есть руины колодца, и также большой камень на вершине холма близ Каракорума, и говорят, что это колодец Биджана^[88]. Также там есть руины города и дворца на берегу этой реки, чьё имя Орду-балык, хотя сейчас он называется Ма’у балык. Вне руин дворца, напротив ворот, лежат камни с выгравированными на них надписями, которые мы видели сами. Во время правления Кагана эти камни были подняты, и был найден колодец, и в колодце большая каменная плита, с письменами, выгравированными на ней. Был отдан приказ, что все должны явиться, чтобы прочесть письмена, но никто не мог прочесть их. Затем из Хитая были доставлены люди, которые зовутся Каман, это было их письмо, то, что было выгравировано на камне, [и вот, что там было написано]^[89]: «В это время две реки Каракорума, одна называемая Тугла, и другая Селенге, текли рядом в месте, называемом Камланджу, и близко друг от друга между этими двумя реками стояли два дерева .... Между этими двумя деревьями возник большой курган, и свет снизошёл на него с неба, что ни день, курган становился больше. Увидев это странное место, уйгурские племена были полны изумления, и с почтением и смирением приблизились они к кургану, они услышали сладкие и приятные звуки, похожие на пение. И каждую ночь свет освещал пространство на тридцать шагов вокруг кургана, и точно также, как беременная женщина в момент своего разрешения, открылась дверь, и внутри оказались пять комнат, похожих на шатры, в каждой сидел мальчик, напротив рта каждого мальчик была подвешена трубка с молоком, как необходимо, а над шатром была натянута серебряная сеть. Вожди племени пришли посмотреть на это чуд, и в знак почтения преклонили колени верности…Они дали каждому мальчику имя: старшего назвали Сонкур-тегин, второго Котур-тегин, третьего Тюкен-тегин, четвертого Ор-тегин и пятого Буку-тегин»^[90]. Далее в надписи, по утверждению Джувейни, рассказывалось о том, как уйгуры приняли решение выбрать одного из братьев своим правителем, и выбрали Буку-хана. Явившаяся ему во сне чудесная девица отвела его к горе, где он обосновался, и с помощью братьев создал могучую державу. После этого он выстроил столицу Орду-балык, всё его правление прошло под знаком божественного покровительства, духи нередко являлись к нему во сне и давали наставления^[91].
 
Как мы видим, рассказанное Джувейни полностью совпадает с тем, что мы видели на стеле идикутов, за исключением того, что в изложении персидского историка почти ничего не говорится о священных горах и их влиянии на государство.
 
В сущности, особенное отношение кочевников к горам отмечено далеко не только у уйгуров, это общее свойство степняков. И в наше время в местах обитания монголов редкая возвышенность, будь то небольшой холмик или самая труднодоступная горная вершина, не украшена ово – пирамидой, сложенной из камней, в которую каждый проходящий добавляет свой камень в знак почтения к божеству. С горой Бурхан-халдун тесно переплетена история жизни Чингис-хана^[92], на ней он спасся во время набега меркитов, похитивших его жену Борте, после чего завещал своим потомкам приносить горе жертвы^[93], неподалеку от неё он, и некоторые его наследники, нашли своё последнее пристанище^[94]. Таким образом, у рода Борджигин было всё необходимое для создания собственной системы сакральной географии вокруг Бурхан-халдуна, и, судя по приведенным нами сообщениям из «Сокровенного сказания», при Чингис-хане были сделаны первые шаги к её формированию. Для этого были и экономические предпосылки - пастбища вокруг горы Бурхан-халдун, одной из Хэнтэйских гор, ценились очень высоко, горы были покрыты лесами и изобиловали дичью, земли в достаточной степени орошались водами Онона и Керулена, с которыми была неразрывно связан вся славная история клана Борджигин. Однако Угэдэй предпочел этим землям, на которых он родился и вырос, долину Орхона, расположенную более чем в пятистах километрах к юго-западу. Почему?
 
Исходя из всего, что было сказано ранее, можно выдвинуть гипотезу, что в правление Угэдэя и, вероятно, его первых преемников великие ханы Монгольской империи находились под сильнейшим влиянием своих уйгурских сановников, которые во многом, что касается организации государства, стали для них учителями. В частности, судя по всему, великие ханы находились под влиянием их рассказов о величии Уйгурского каганата (каковое, не исключено, в этих рассказах было несколько преувеличено) и хотели видеть в Монгольском государстве его наследника, которому предназначено создать новую степную империю, равных которой давно не существовало. Очевидно, Угэдэй также находился под влиянием сакрально-политических концепций турфанских уйгуров, их представлений об определяющей важности гор и других природных объектов в судьбе империи, тем более что эти представления вполне соответствовали верованиям монголов. Именно в результате всего этого им было принято решение об основании столицы своей империи в непосредственной близости от столицы Уйгурского каганата, под сенью гор, которые уйгуры называли Каракорумом. Вероятно, он считал, что эти горы, в честь которых к тому же была названа столица, должны принести его империи великую силу и удачу, которую они когда-то дали, как утверждали его советники, Уйгурскому каганату. Думается, что именно эти основания, а не тучные пастбищ (которые, конечно, тоже сыграли свою роль), привели к тому, что центром Монгольской империи стала долина Орхона, а не освещенная именем Чингис-хана гора Бурхан-халдун, которой суждено было стать только некрополем Борджигинов.
 
Конец этого «уйгурского периода» в истории Монгольской империи связан с именем Хубилая (1215-1294, великий хан с 1260 г.). Около 1251-1252 г. Хубилай, младший брат великого хана Мункэ (1209-1259, великий хан с 1251 г.), был назначен ответственным за управление северокитайскими провинциями империи^[95]. В 1256 г. он решил обзавестись собственной резиденцией поближе к Китаю и поручил своему советнику Лю Бин-чжуну 劉秉忠 (1216-1274)^[96] найти, исходя из принципов китайской геомантии, благоприятное место, разработать план города и выстроить его, что и было сделано. Новый город, названный Кайпином 開平 (позже нередко упоминается под названием Шанду 上都, Верхняя столица), был построен в степях в 350 км к северу от совр. Пекина, неподалёку от озера Долон-нор (местность Зуннайман-сумэ в 35 км к северо-западу от совр. г. Долунь на юго-востоке Внутренней Монголии), в 1260 г. именно здесь Хубилай был провозглашён великим ханом^[97]. Его младший брат Ариг-Буга, также провозглашённый великим ханом при поддержки части монгольской знати, недовольной явной склонностью Хубилая к китайской культуре, занял Каракорум, но это ему не помогло: Хубилай приказал прекратить поставлять в столицу зерно, поэтому вскоре там начался голод^[98], Ариг-Бога оставил Каракорум и вскоре был побежден.
 
В 1264 г. столица официально была перенесена из Каракорума уже в сам Китай, в бывшую столицу династии Цзинь (1115-1234), получившую название Даду 大都 (Великая столица)^[99], современный Пекин. Планирование нового города было снова поручено Лю Бин-чжуну, работы начались в 1267 г., в 1274 году было завершено строительство стен дворцового комплекса, к 1276 г. возведены городские стены, к 1285 г. город был полностью построен^[100]. Окончательный отказ от «уйгурской парадигмы» в пользу «китайской» был ознаменован принятием Хубилаем в 1271 году нового, китайского названия династии и государства, Юань 元 («праначало»)^[101]. Правившие до него каганы получают храмовые имена по китайскому образцу. Связь имперской идеологии с кочевыми традициями всё больше ослабевает, усиливается влияние китайской культуры, с помощью китайских сановников формируется государство управляющееся согласно многовековым принципам китайской администрации и делопроизводства.
 
После переноса столицы в Каракоруме была размещена ставка военного губернатора северных провинций, сюань-вэй сы  宣慰司^[102]. Во время войны Хубилая и Кайду (1230-1301)^[103] и связанной с этим смуты Каракорум неоднократно переходил из рук в руки, в 1295 г. город был разграблен и сожжен императорской армией^[104]. В 1312 г. Каракорум был переименован в Хэнин 和寧 («Гармония и мир»)^[105]: вероятно, к этому времени тюркское название уже не употреблялось, переименование было основано на китайском варианте, Хэлинь. «Уйгурская парадигма» и связанные с ней идеологические построения были окончательно забыты, по крайней мере в императорском дворце.
 
После падения династии Юань в 1368 г., сын последнего императора Тогон-Тимура, умершего в 1370 г. в юго-восточной Монголии, пытался закрепиться в Каракоруме, но не преуспел – город, скорее всего, уже почти заброшенный, был взят минскими войсками и сожжён^[106]. Память о столице Угэдэя потускнела, само её имя было быстро забыто монголами: Санан-сэцэн, ордосский историк ХVII в., трижды упоминает город в своей хронике – один раз под сильно искаженным именем Хорум хан балгас («ханское городище Корум»)^[107]; и дважды – под китайским названием Хэнин^[108], что показывает, насколько мало ясности по этому вопросу было даже у самых образованных монголов того времени.
 
В 1585 г. к югу от Каракорума халхаский хан Абатай (1534-1588, хан с 1554 г.) построил монастырь Эрдени-цзу. В хронике ХIХ в., посвященной истории монастыря, сказано, что он был построен «у северного склона горы, поросшей наверху лесом, под названием Шарга-Адзарга (Sir)T fejir) t, «светло-гнедой жеребец»^[109] - С. Д. ), там, где вступил на ханский престол третий сын Чингис-хана Угэдэй-ноён-хан, а затем жил Тогон-Тэмур-хан, на месте городища под названием Хагучин-тахай (Hegocia DeeeI, «старая подкова»^[110] - С. Д.)»^[111]. Из приведённой цитаты видно, что, хотя воспоминания о столице великих ханов не исчезли полностью, вся топонимика этих мест изменилась до неузнаваемости. Мы не знаем, почему Абатай-хан выбрал для основания монастыря именно это место, но, скорее всего, в данном случае главную роль сыграли именно тучные пастбища долины Орхона, которые гарантировали монастырю богатство и процветание. Крайне маловероятно, чтобы им двигало какое-нибудь особое уважение к столице своих предков (по крайней мере, оно не помешало строителям Эрдени-цзу разбирать руины Каракорума, чтобы использовать камень, в том числе стелы с ханскими указами, для возведения монастырских построек^[112]; напротив, не исключено, что именно наличие поблизости от местоположения будущего монастыря больших запасов строительных материалов могло повлиять на выбор места) и тем более желание использовать волшебную силу священных гор. Все идеи, которыми руководствовался Угэдэй при строительстве своей столицы, ушли в прошлое вместе с его уйгурскими советниками.
 
Ст. опубл.:  Общество и государство в Китае: XXXIX научная конференция / Ин-т востоковедения РАН. - М.: Вост. лит., 2009. - 502 стр. - Ученые записки Отдела Китая ИВ РАН. Вып. 1. С. 76-100.

---

1. ↑ Нам известен только один памятник монгольской дворцово-городской архитектуры, постройка которого может быть датирована несколько более ранним временем, чем строительство Каракорума – это т.н. город на р. Хирхира в Забайкалье (Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Древнемонгольские города. М., 1965. С. 23-58), который исследовавший его С. В. Киселев датирует эпохой зарождения монгольского государства, по его мнению, к 1225 г. город, принадлежавший Есункэ, сыну младшего брата Чингис-хана Джочи-Хасара, был уже в основном построен (Ibid, C. 56). Однако, во-первых, город пока изучен далеко не полностью, а предложенная датировка, помимо особенностей архитектуры зданий, главным образом основана на предположении, что именно неподалёку от него изначально находился т.н. Чингисов камень, поставленный, как считается, около 1224-1225 г. в честь награждения Есункэ за победу в состязании лучников. Это предположение вряд ли может быть убедительно доказано, потому что уже в 1818 году, когда поступили первые сведения о камне, он находился не на своём изначальном месте, а в Нерчинском заводе (Ibid. C. 53); все сведения местных жителей, которые ассоциируют его с городом на р. Хирхире, были получены не ранее середины, а в основном уже в конце ХIХ в. (Кузнецов А. К. Развалины Кондуйского городка и его окрестности. Владивосток, 1925. C. 56]), а в данном случае мнение старожилов вряд ли может считаться весомым аргументом; таким образом, вопрос датировки города ещё рано считать закрытым. Во-вторых, даже если постройка города и относится ко времени, которым его датирует С. В. Киселев, что более чем вероятно, то это не принципиально раньше Каракорума, и всё-таки его идеологическое, политическое и экономическое значение в общеимперском масштабе было невелико (как и размеры города - площадь, более или менее компактно застроенная, составляет около 600 на 1000 м, укрепленная цитадель, в которой находился дворец, представляет собой прямоугольник всего 100 на 110 м (см. [Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit. C. 24-25]), это скорее дворец, окруженный жилищами челяди и необходимых для нужд владельца ремесленников (возможно, пленных, захваченных в Средней Азии), нежели город в полном смысле этого слова), хотя и показывает проявляющуюся склонность некоторых монгольских владетельных князей к комфорту своих оседлых подданных.
2. ↑ Руины города находятся в совр. Убур-Хангайском аймаке Монголии, в 320 км к юго-западу от Улан-Батора.
3. ↑ Сун Лянь, Ван Вэй и др. Юань ши (История Юань). - Эрши-лю ши (Двадцать шесть династийных историй). Хайнань, 1996, Т. 5. Цз. 2, с. 41.
4. ↑ Подробнее об истории изучения города и попытках установить его местонахождение см. Bretschneider E. Medieval Researches from Eastern Asiatic Sources. Vol. I-II. London, 1888. Vol. I, р. 122-123, note 304; Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit. C. 126-131.
5. ↑ Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 2, с. 4.
6. ↑   См. например, Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit. C. 132-133.
7. ↑ Фрагменты этой стелы, написанной на монгольском и китайском языках, были обнаружены В. В. Радловым во время экспедиции 1890-1891 гг., организованной вскоре после установления местоположения древней монгольской столицы сибирским краеведом Н. М. Ядринцевым в 1889 г. (Ядринцев Н.М. Путешествие на верховье Орхона и к развалинам Каракорума // Известия Русского географического общества. Т. ХХVI, Вып.1, СПб.,1890). Два монгольских фрагмента стелы, которую Радлов датировал временем правления Мункэ (1209-1259, великий хан с 1251 г.) были опубликованы в 1892 г. (Радлов В. В. Атлас древностей Монголии. Труды Орхонской экспедиции. Вып. I, СПб, 1892. Илл. 41]). В 1912 г. развалины Каракорума посетил В. Л. Котвич, ему удалось обнаружить ещё три фрагмента стелы, с надписями на монгольском языке на одной стороне и на китайском – на другой. Он установил, что китайский текст стелы содержится в собрании сочинений известного юаньского поэта Сюй Ю-жэня 許有壬 (1287-1364) (его биография см. Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 182, с. 333), чьё имя можно найти на сохранившихся фрагментах. Текст датирован 1346 г., монгольская версия, по всей видимости, является переводом китайского текста. В полном варианте, содержащемся в собрании сочинений, текст озаглавлен Чи цы Син-Юань гэ бэй 勅賜興元閣碑 «Стела, пожалованная, согласно императорскому декрету, ступе Процветающей Юань» (Сюй Ю-Жэнь. Чжи-чжэн цзи (Собрание, [составленное в годы правления под девизом] Чжи-чжэн)]. - Сы-ку цюаньшу (Собрание книг четырёх хранилищ), Тайбэй, 1986. Т. 1211. Цз. 45, c. 323-324) и повествует о том, что в 1256 г. хан Мункэ повелел построить в Каракоруме ступу в пять этажей высотой 300 чи (93,5 м), в 1311 г. она была отремонтирована, в 1342 г. император приказал снова обновить её. По завершении работ, в 1346 г., ступа была названа Син-Юань гэ, «Ступа Процветающей Юань», а Сюй Ю-жэню было приказано составить по этому поводу надпись для памятной стелы. Также об истории изучения надписи см. Pelliot P. Note sur Karakorum // Journal Asiatique. T. CCVI (1925, №1), перевод и подробный комментарий китайского текста и сохранившихся монгольских фрагментов см. Cleaves F. W. The Sino-Mongolian Inscription of 1346 // Harvard Journal of Asiatic Studies. Vol. 15. 1952.. p. 1-123.
8. ↑ Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 58, с. 124.
9. ↑ Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Пер. А. К. Арендса, Л.А. Хетагурова. М.-Л., Т. III: 1946; Т. I, ч. 1-2: 1952; Т. II: 1960. Т. I., ч. 1, с. 136.
10. ↑ Wyngaert, Anastasuis van den, Sinica Fransiscana, vol. I: Itinera et Relationes Fratrum Minorum Saeculi XIII et XIV, Firenze-Quaracchi, 1929. Р. 207; Рашид ад-Дин. Op. cit. T. I, ч. 1, с. 129.
11. ↑ Pelliot, P. Notes on Marco Polo. Vol. I. Paris, 1959 ; Vol. II. Paris, 1963 ; Vol. III : Index. Paris, 1973.Vol. I, p. 167.
12. ↑ То, что Каракорум был не только дворцом хана, желающего приобщиться к оседлому комфорту, окруженным жилищами гвардии и необходимой обслуги, а ещё и довольно крупным торговым и ремесленным центром, окончательно доказали раскопки 1948-1949 гг., проведённые экспедицией под руководством С. В. Киселева. Невысокие городские стены (вал в толщину не превышал 2-2,5 м, сверху тянулся плетневый палисад, обмазанный глиной, всё вместе в высоту вряд ли превышало 4-5 м (Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit. C. 138, 173), призванные скорее обозначать городскую границу, нежели обеспечивать городу реальную защиту, огораживали значительную территорию, представляющую собой неправильный четырёхугольник, ориентированный по странам света, несколько сужающийся к югу. С севера на юг протяженность город превышала 2 км, с запада на восток составляла около 1,5 км (Ibid. C. 128). Дворец Угэдэя находился в юго-западном углу города, был обнесен такими же невысокими стенами, как и весь город, и представлял собой правильный квадрат 255 на 225 м (Ibid. C. 138), т.е. занимал не слишком значительную часть городской площади. Остальная часть города, судя по результатам раскопок, была довольно густо заселена. У восточных ворот, к которым примыкало предместье, найдены обломки жерновов и молотильных камней, что говорит о том, что здесь жили люди, занимавшиеся земледелием, в разных концах города найдены плуги и жернова (Ibid. C. 174; 180). Это говорит о том, что строители города думали о том, чтобы он хотя бы частично обеспечивал себя продовольствием, впрочем, нам известно что город всё равно сильно зависел от поставок зерна из Китая. От центра города к восточным воротам вела улица, сплошь обстроенная домами. Судя по особенно частым находкам в этом районе города монет, здесь размещались торговые лавки (Ibid. C. 174). По сообщениям Гийома Рубрука, посетившего город в 1254 г., в нём было две главных улицы, вдоль одной из которых жили мусульмане, в основном торговцы, а вдоль другой – китайцы, которые преимущественно занимались ремеслом; в городе было двенадцать языческих храмов разных народов, две мечети и одна несторианская церковь (Wyngaert, Anastasuis van den, Op. cit. P. 285-286]). По данным раскопок, в центре города, на пересечении двух главных улиц, находились ханские мастерские, весьма активно функционировавшие. В этом месте за свою недолгую историю город успел сформировать необыкновенно богатый культурный слой, его толщина достигает 5 м. Нижний горизонт, соответствующий времени основания и высшего расцвета города, очень насыщен находками, свидетельствующими об активном металлообрабатывающем производстве, на сравнительно небольшом участке найдено до десяти металлургических горнов и множество изделий, особенно много массивных втулок к осям телег, походных котлов на ножках, стрел и сабель (Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit. C. 176-178). Всё это свидетельствует о том, что промышленные мощности Каракорума активно использовались при подготовке к дальним походам монгольских армий. Лабораторные условия показали, что чугун, использовавшийся в ряде изделий, требовал для плавки очень высоких температур, порядка 1350°, которые достигались с помощью сложной системы механических мехов, приводимых в действие водой, поступавшей в город по каналам из р. Орхон, остатки этой системы найдены в крупной металлургической мастерской в центре города (Ibid. C. 178). В верхних слоях, когда город уже утратил свои столичные функции, преобладают следы весьма разнообразного керамического производства (Ibid. C. 178). На всей территории Каракорума сделано много находок привозных вещей (фарфора, зеркал, шелка), которые, как и большое количество найденных монет, говорят о большом распространении торговли (Ibid. C. 178). Остатки зданий группируются в основном вдоль двух главных улиц, остальная часть города почти не застроена – видимо, там стояли юрты (Ibid. C. 126).
13. ↑ Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit. C. 133.
14. ↑ Ibid. C. 133.
15. ↑ Подробнее о них см. Ibid. C. 167-172.
16. ↑ Wyngaert, Anastasuis van den. Op. cit. P. 30.
17. ↑ Ibid. P. 230; 236.
18. ↑ Pelliot, P. Notes on… Vol. I., р. 165.
19. ↑ Юань-чао би-ши (Секретная история монголов). 15 цзюаней. Т. I. Текст / Издание текста и предисловие Б.И.Панкратова. (Памятники литературы народов Востока. Тексты. Большая серия. VIII). M., 1962. § 273, с. 571.
20. ↑ См. например Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 2, с. 5.
21. ↑ Ibid. Цз. 58, с. 124.
22. ↑ Цит. по Pelliot, P. Notes on… Vol. I, p. 166.
23. ↑ Эта стела, датируемая концом 1334 года, была установлена в качестве знака монаршей милости к роду идикутов (от тюрк. Ыдук кут, «священное счастье»), правителей уйгурского Турфанского княжества, которые во время войны Кайду и Хубилая, около 1285 г., были переселены последним в г. Юнчан 永昌 провинции Ганьсу, подальше от театра военных действий. Стела относится к числу немногих эпиграфических памятников юаньского времени, текст которых написан на китайском и уйгурском языках. Нижняя часть стелы была обнаружена в 1933 году в овраге, после этого получившем название Шибэй-гоу 石碑, «Овраг каменной стелы», в 15 км к северу от г. Увэй 武威 пров. Ганьсу, и перевезена в уездное управление образования (Вэньцзяо-гуань 教育館). Вероятно, место находки стелы, находящееся примерно в 50 км с юго-востоку от г. Юнчан, можно считать местом погребения идикута Нюлинь-тегина 紐林的斤, умершего в Юнчане в 1318 г., так как стела была даврована императором его сыну, Темир Бухе 帖睦兒補花, и было бы логично поставить её именно на могиле отца, чьи заслуги также превозносятся в стеле. Найденный фрагмент был исследован в 1943 г. китайским археологом Хуан Вэнь-би 黃文弼. По сведениям Хуан Вэнь-би, вскоре после этого стелу спрятали, чтобы спасти от опасностей войны, которая приближалась к городу, и после этого найти её не смогли. Таким образом, долгое время считалось, что единственным свидетельством существования стелы является эстампаж, снятый Хуан Вэнь-би, который был опубликован им в 1964 г. (Хуан Вэнь-би. «И-ду-ху Гаочан-ван ши-сюнь бэй» фу-юань бин цзяо цзи («Стела о заслугах идикутов Гаочан-ванов»: установленный и выверенный текст) // Вэньу, 1964, № 2 (№ 160). К счастью, в 1983 г. Дан Шоу-шань опубликовал небольшую статью, в которой сообщил, что стела вовсе не утеряна, а по-прежнему хранится в г. Увэй, в здании бывшего управления образования, в котором ныне размещается Совет по управлению культурой (Вэнь-гуань хуй 文管會) (Дан Шоу-шань. «И-ду-ху Гаочан-ван ши-сюнь бэй» као (Изучение «Стелы о заслугах идикутов Гаочан-ванов») // Каогу юй вэньу, 1983, №1. C. 96). Сохранившийся фрагмент имеет ок. 182 см в высоту, 173 см в ширину и 52 см в толщину, с одной стороны на него нанесен китайский, с другой – уйгурский текст. Китайский текст в оригинале состоял из 36 вертикальных строк, максимальное число знаков в строке – 90, на сохранившийся фрагмент попало несколько меньше половины текста, а именно 41 знак нижней части строки, из чего можно заключить, что до разрушения стела представляла собой весьма внушительный монумент. Реконструкция текста по нижней половине представляла бы собой довольно трудную задачу, но, к счастью, китайский текст, с незначительными разночтениями, сохранился в собрании сочинений автора надписи, известного юаньского поэта Юй Цзи 虞集 (1272-1348) (его биографию см. Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 181, с. 331-332]) Дао-юань сюэ-гу лу 道園學古錄 («Записи о изучении древности из сада Дао») (Юй Цзи. Дао-юань сюэ-гу лу (Записи о изучении древности из сада Дао). - Сы-ку цюаньшу (Собрание книг четырёх хранилищ), Тайбэй, 1986. Т. 1207. Цз. 24, с. 349-353), сборнике юаньской литературы Юань вэнь лэй 元文類 («Юаньская изящная словесность, [разложенная] по категориям») (Юань вэнь лэй (Юаньская изящная словесность, [разложенная] по категориям) / сост. Су Тянь-цзюэ. Т. 1-2. Пекин, 1958. Т. I (шан), цз. 26, с. 325-328), а также, в несколько другой версии, по всей видимости, непосредственно переписанный со стелы, когда она ещё сохраняла свою целостность, в книге, датированной эрой правления под девизом Цянь-лун 乾隆 (1736-1795) Увэй-сянь чжи 武威縣誌 («Трактат о уезде Увэй») (Увэй-сянь чжи (Трактат о уезде Увэй). Б.м. Б. г. Цз. 1, 86а-89б). Уйгурский текст, написанный неким Кэкэ Корга Инчу (Käkä Qorγa Inčü) представлял собой, по всей видимости, десять секций, расположенных одна над другой, по 52 строки в каждой; на сохранившемся фрагменте осталось четыре с половиной секции, т.е. вторая половина текста. К сожалению, уйгурский текст поврежден несколько сильнее, чем китайский (Geng Shimin, Hamilton J. L’inscription ouighoure de la stèle commémorative des iduq qut de Qočo // Turcica, Tome XIII, 1981). Текст стелы был почти без изменений использован авторами Юань ши при написании главы, посвященной роду идикутов (Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 121, с. 284).
24. ↑ Хуан Вэнь-би. Op. cit. C. 40.
25. ↑ ‘Ata-Malik Juvaini. The History of the World Conqueror. / Tr. from the text of Mirza Muhammad Qazvini by J. A. Boyle. Vol. I-II. Manchester, 1958. Vol. I, p. 54-55.
26. ↑ Рашид ад-Дин. Op. cit. T. I, ч, 1, с. 146.
27. ↑ Поль Пеллио, за которым мы во многом следуем в своих рассуждениях, значения «сокровище» не отмечает. Cм. Pelliot, P. Notes on… Vol. I, p. 166).
28. ↑ Mahmud al-Kasgari. Compendium of the Turkic Dialects (Dīwān Luγāt at-Turk) / Ed.and transl. by Dankoff R., Kelly J. Vol. I-III. Harvard, 1982. Vol. I, р. 303; Vol. II, р. 180; р. 200.
29. ↑ Например, известен одноименный хребет на юго-западе Восточного Туркестана, на северо-востоке от западной цепи Гималаев.
30. ↑ Иакинф (Бичурин). История первых четырёх ханов дома Чингисова. СПб, 1829. C. 251.
31. ↑ Mongolian-English Dictionary / Gen. еd. Lessing F. D. London-Los Angeles, 1960. P. 966. Также отсюда, возможно, происходит слово «курень», обозначающее стойбище, скопление повозок или юрт, часто выставленных в круг (Владимирцов Б.Я. Монгольский кочевой феодализм. М.-Л,, 1934. C. 37, 45). Впоследствии слово было заимствовано у тюрок казаками, запорожцы употребляли его как в первом значении – укрепленный лагерь, так и в качестве обозначения войсковой единицы, составной части полка. Донские казаки называют куренем сельскую усадьбу.
32. ↑ Pelliot, P. Notes on… Vol. I, p. 165.
33. ↑ Mongolian-English Dictionary… P. 991.
34. ↑ Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit. C. 123.
35. ↑ Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. Тексты и исследования. М.-Л., 1951. C. 23, 39; строка 23.
36. ↑ Ibid. C. 19, 34; строка 4.
37. ↑ Ibid. C. 20, 35; строка 8.
38. ↑ Ibid. C. 57, 66; строка 15.
39. ↑ Ibid. C. 57, 66; строка 17.
40. ↑ The Secret History of the Mongols / Transl. by I. de Rachewiltz. Vol. I-II. Leiden-Boston, 2004. § 113, vol. I, р. 43, 430-431.
41. ↑ Радлов В. В. Опыт словаря тюркских наречий (Versuch eines Wőrterbuches des Turk-dialecte). Т. I-IV. СПб, 1890-1911. Т. III, ч. 1, с. 498. Согласно «Большому энциклопедическому словарю»: «ЧЕРНЬ (черневая тайга), густые пихтово-еловые (иногда горно-таежные) леса с примесью осины и березы в Сибири». В качестве немецкого варианта слова, Радлов предлагает der Schwarzwald. Не исключено, что русский вариант был выбран не в последнюю очередь по созвучию с немецким.
42. ↑ Считается, что надпись Тоньюкука датируется 725 г., а надписи Бильге-кагана – 732 г.
43. ↑ Mongolian-English Dictionary… Р. 930.
44. ↑ Ibid. Р. 928.
45. ↑ Восточный Туркестан в древности и средневековье. Этнос, языки, религии. М., 1992. C. 145.
46. ↑ Кляшторный С. Г. Терхинская надпись (Предварительная публикация) // Советская тюркология. 1980, № 3. C. 92-94.
47. ↑ Словарное значение корня süηü:, «копьё» (см. Радлов В. В. Опыт…  T. IV, ч. 1, с. 801-802; Clauson G. An etymological Dictionary of Pre-Thirteenth-Century Turkish. Oxford, 1972. P. 834-835), в решении проблемы не помогает.
48. ↑ Подробнее см. Ramstedt G. J. Zwei Uigurische Runeninschriften in der Nord-Mongolei // Journal de la Société Finno-Ougrienne. T. XXX, fasc. 3.  Helsinki, 1913. S. 10-11.
49. ↑ Интересно, что Отюкэн упоминается в уже знакомом нам по надписям Бильге-кагана словосочетании «Отюкэнская чернь» (правда, Г. Рамстедт предпочитает переводить слово jыш просто как «лес», см. Ramstedt G. J. Op. cit. S. 22-23).
50. ↑ Ibid. S. 22-23.
51. ↑ С. Г. Кляшторный, восстанавливая данный фрагмент надписи на Селенгинском камне, также считает, что речь идет о Сюнгюз башкан ( Кляшторный С. Г. Терхинская надпись... C. 89).
52. ↑ Радлов В. В. Опыт…  T. IV, ч. 2, с. 1546-1551.
53. ↑ Оуян Сю. Синь Тан-шу (Новая [версия] повествования о [династии] Тан). Пекин, 1975. Цз. 217 (шан), с. 6114.
54. ↑ По Тэсинской надписи (обнаруженной в 1915 г. Б. Я, Владимирцовым в долине р. Тэс) в которой повествование ведется от имени уйгурского полководца, служащего наследнику уже покойного к этому времени Элетмиша Бильге-кагана, - триста лет (см. [10, с. 87]).
55. ↑ Кляшторный С. Г. Терхинская надпись… С. 93.
56. ↑ Малов С. Е. Op. cit. C. 21, 36; строкa 1.
57. ↑ Ibid. C. 21, 36-37; строки 5-8.
58. ↑ Восточный Туркестан… C. 143.
59. ↑ Кляшторный С. Г. Терхинская надпись… C. 93.
60. ↑ Кляшторный С. Г. Тэсинская стела (Предварительная публикация) // Советская тюркология. 1983, № 6. C. 87.
61. ↑ Восточный Туркестан… C. 143-144.
62. ↑ Кляшторный С. Г. Терхинская надпись… C. 93.
63. ↑ Малов С. Е. Op. cit. C. 57, 66; строкa 15.
64. ↑ К сожалению, мы не располагаем детальными сведениями об археологических раскопках в Орду-балыке (в конце ХIХ в. он был исследован экспедицией В. В. Радлова и Д. А. Клеменца, интересовавшихся прежде всего памятниками эпиграфики (Radloff V. Die Altturkischen Inschriften des Mongolei. St-Petersburg, 1895. P. 283-299), в 1933-1934 – Д. Букеничем, в 1949 г. – С. В. Киселевым и Х. Пэрлээ (см. Киселев С. В. Древние города Монголии // Советская археология, 1957, № 2; Перлээ Х. К истории древних городов и поселений Монголии // Советская археология, 1957, № 3). Мощные укрепления уйгурской столицы выгодно отличаются от символических стен Каракорума, они построены из камня по оригинальной технологии некитайского происхождения (в Китае стены возводили из утрамбованной глины, подробнее см. Needham, J. Science and Civilisation in China. Vol. IV, Part. 3 Civil Engineering and Nautics. Cambridge, 1971. P. 38; Ань Цзинь-хуай. Чжунго каогу (Китайская археология). Шанхай, 1996. C. 13; Chang Kwang-chih. The Archeology of Ancient China. New Haven-London, 1977. P. 232-234), некоторые части стен даже сейчас достигают 14 м в высоту. По сообщению арабского путешественника, посетившего город в 821 г., это был большой город с 12 железными воротами, рынками, кварталами ремесленников и большими предместьями, населенными земледельцами. В центре города размещался обнесенный стенами дворец, известный совей золотой юртой, способной вместить сто человек и видной за многие километры. В городе жило много китайцев и согдийцев (см. Minorsky V. Tamim ibn Bahr's journey to the Uygurs // Bulletin of Society of Oriental and African Studies, vol. XII, 1948). Во время раскопок были найдены остатки манихейского храма, бронзовые мастерские, значительное количество китайских монет.
65. ↑ ‘Ata-Malik Juvaini. Op. cit. Vol. I, р. 54.
66. ↑ Рашид ад-Дин. Op. cit. T. I, ч, 1, с. 147.
67. ↑ Стоит помнить, что Ляо ши была написана уже при Юань, но детали описываемого события, в частности довольно подробное описание деталей сакральной географии киданьской державы, позволяют надеяться на то, что авторы хроники опирались на аутентичные ляоские источники, а не реконструировали ситуацию, опираясь на собственные представления.
68. ↑ Тянь-цзань («Небесное покровительство») – девиз второй и последней (922-926) эры правления основателя киданьской династии Ляо (916-1125) Абаоцзи (Елюй Амбагай, Тай-цзу 太祖) (правил в 907-926)
69. ↑ Хуэй-ху чэн  回鶻城, скорее всего, имеется ввиду Орду-балык.
70. ↑ Выражение тайлинь 蹛林, согласно комментарию словаря Grand Ricci, связано с обычаем племен сяньби 鮮卑 приносить осенние жертвы Луне, трижды объезжая верхом лесистое место (тай, собственно, и означает «объезжать вокруг»). Этот обычай впоследствии получил распространении в правление династии Тан (Grand dictionnaire Ricci de la langue chinoise. Vol. I-VI, Index. Paris-Taibei, 2001. Vol. V, p. 741, № 10287). Таким образом, данное выражение правильно было бы перевести как «Обряд объезжания вокруг леса». Однако в данной фразе (бай жи юй Тай-линь 拜日于蹛林) Тай-линь, кажется, представляет собой название места. Можно предположить, что, по мнению автора текста, существовал некий специальный лес, вокруг которого который объезжают при поклонении светилам.
71. ↑ Желтая река (Хуан-хэ 黃河), в данном случае, видимо, имеется ввиду Шара-мурэн (Шаламулуньхэ 沙拉木倫河, Силамулуньхэ 西喇沐淪河), истоки которой находятся на юго-востоке Внутренней Монголии. Эта река, сливаясь с рекой Лаохахэ 老哈河, даёт начало реке Силяохэ 西遼河, которая, в свою очередь, соединяясь с Дунляохэ 東遼河, образует реку Ляохэ 遼河. В киданьское время Желтой рекой называлась не только современная Шара-мурэн, но и современная Силяохэ (Чжунго лиши диту цзи (“Атлас истории Китая”) / Под ред. Тань Ци-сяна. Пекин, 1996, т. 1-8. T. 6, карта 7).
72. ↑ Муешань 木葉山 («Гора древесных листьев»), находится на месте слияния Шара-мурэн и Лаохахэ (в эпоху Ляо называлась Тухэ 土河 и считалась притоком Жёлтой реки) (Ibid. T. 6, карта 7). Согласно письменным источникам, гора Муешань считалась священной горой династии Ляо, здесь находились храмы основателей династии (Bretschneider E. Op. cit. Vol. I, p. 256). В 1979 г. в степях неподалеку от слияния рек Шара-мурэн и Лаохахэ китайские археологи раскопали ляоский город, определенный как Юнчжоу 永州. По предположению археологов, Муешань можно отождествить с горой Хайцзиньшань 海金山, находящейся на слиянии двух рек, неподалеку от города (Цзян Няньсы, Фэн Юнцзянь. Ляо-дай Юнчжоу дяоча цзи (Записки об исследовании ляоского Юнчжоу) // Вэньу. 1982, №7).
73. ↑ Э. Бретшнайдер полагает, что Абаоцзи приказал высечь надпись не о своих заслугах, а о заслугах уйгурского кагана (Bretschneider E. Op. cit. Vol. I, p. 256, note 640]). Этот вариант возможен, как со смысловой (стелу о своих заслугах Абаоцзи приказал поставить у уйгурской столицы месяцем раньше), так и с грамматической (сообщение об установке стелы, высеченной сразу по прибытии в уйгурские земли (лэ ши цзи гун 勒石級功) несколько отличается от информации о второй стеле (цзи ци гун 級其功), что, в принципе, может указывать на то, что речь идет о заслугах кого-то другого) точек зрения, однако не слишком понятно, зачем в таком случае необходимо было стирать со стелы уже имеющиеся надписи.
74. ↑ То-то и др. Ляо ши (История [династии] Ляо). Пекин, 1974. Цз. 2, с. 20. Переводы данного фрагмента были сделаны Э. Бретшнайдером (Bretschneider E. Op. cit. Vol. I, p. 256, note 640]) и В. П. Васильевым (Васильев В. П. Китайские надписи орхонских памятниках в Кошо-Цайдаме и Карабалгасуне. – Сборник трудов Орхонской экспедиции. III. СПб, 1897. С. 29). Впрочем, В. П. Васильев считает, что здесь речь идет не о долине Орхона, а о Ганьчжоу.
75. ↑ Конечно, несколько странно говорить о самом младшем, когда речь идет о чудесном рождении младенцев, которые были обретены в лопнувшем наросте дерева. Видимо, здесь используется популярный мотив, согласно которому легендарный основатель рода и государства обычно оказывается младшим сыном в семье (ср. с историей Бодоначара, основателя рода Борджигин (The Secret History of the Mongols. §§ 17-44, vol. I, р. 3-8)).
76. ↑ Что значит удань - не вполне ясно. Бугу близко к тюркскому слову buga, buka, «бык» (Clauson G. Op. cit. P. 312). Это слово довольно часто использовалось в качестве части имени или титула различных тюркских и монгольских правителей и вельмож, в том числе и мусульманских (‘Ata-Malik Juvaini. Op. cit. Vol. II, р. 736).
77. ↑ Явно имеется ввиду Элетмиш Бильге-каган, правда, объединяющий в себе всех сразу всех уйгурских каганов.
78. ↑ В китайских источниках имя этой принцессы, кажется, больше нигде не встречается.
79. ↑ Тегин – тюркский титул, часто добавлявшийся к именам сыновей и младших братьев правителей.
80. ↑ Вторая часть слова, возможно, указывает на тюркское слово «балык» , город (Clauson G. Op. cit. P. 335-336).
81. ↑ Видимо, тюркское Тэнгрихан-таг, Гора Царя-Неба.
82. ↑ Вероятно, тюркское Кут-таг, Гора Счастья.
83. ↑ Бешбалык («Пятиградие») – город в предгорьях Тяньшани, на северо-восток от Турфана (Гаочан). Он был летней столицей Турфанского уйгурского государства, поскольку земли вокруг него позволяли, в отличие от жаркого Турфана, вести кочевую жизнь (подробнее см. Долбежев Б.Е. В поисках развалин Бешбалыка // Записки Восточного отделения императорского Русского географического общества. Том ХХIII, Вып. I-II. Петроград, 1915; Pelliot, P. Notes on… Vol. I, р. 15 126, 163, 388]).
84. ↑ Хуан Вэнь-би. Op. cit. C. 40.
85. ↑ Подробнее об этом см. Чэнь Гаохуа. Юань-дай Вэйуэр, Халалу цзы-ляо цзи –лу (Сборник источников об уйгурах и карлуках юаньской эпохи). Урумчи, 1991; Ли Фу-тун. Хуэй-ху юй Юань-чао цзянь-го чжи гуан-си (Уйгуры и их связь с созданием государства династией Юань). – Ли Фу-тун лунь-чжу цюань-цзи (Полное собрание сочинений и выступлений Ли Фу-туна. Т. I-V. Тайбэй, 1992. Т. III; Ли Фу-тун. Вэй-у-эр жэнь дуй юй Юань-чао цзянь-го чжи гун-сян («Вклад уйгуров в создание государства династией Юань». - Ли Фу-тун лунь-чжу цюань-цзи (Полное собрание сочинений и выступлений Ли Фу-туна. Т. I-V. Тайбэй, 1992. Т. III.
86. ↑ de Rachewiltz, I. Turks in the China under Mongols : A Preliminary Investigation of Turco-Mongol Relations in the 13^th and 14^th Centuries. – China among Equals / Ed. by M. Rossabi. Berkeley-Los Angeles- London, 1983. Р. 283-285.
87. ↑ Легендарный правитель Турана, извечный враг Ирана в персидском эпосе.
88. ↑ Иранский герой Биджан был в заключении у Афрасияба, который заточил его в колодце.
89. ↑ Очень интересное сообщение, которое, правда, рождает больше вопросов, чем ответов. Э. Бретшнайдер полагает, что под « народом Каман» следует понимать шаманов, которые, как известно, в ряде языков (например, тувинском) называются кам (Bretschneider E. Op. cit. Vol. I, р. 257, note 641). Какими же письменами был написан текст на этой таинственной плите из Орду-балыка? Вероятно, орхонским руническим алфавитом, поскольку умеющих читать все иные письменности, которые можно было бы там встретить (уйгурский алфавит, китайские иероглифы), конечно, было бы несложно найти среди приближенных Угэдэя. Значит, в начале монгольского времени ещё оставались люди, понимавшие тюркские руны? Считается, что рунический алфавит стал пережитком уже в Х в. и даже в отдаленных областях тюркского мира, на Алтае и Енисее, вряд ли пережил ХI в (Восточный Туркестан… С. 329). Теоретически, впрочем, можно предположить, что отдельные группы, сохранявшие знание рун в ритуальных целях, могли там просуществовать и до ХIII в. Но почему тогда автор говорит, что этих «Каман» привезли из Китая? Конечно, нельзя полностью отрицать и вероятность того, что кагану не посмели сказать, что никто не может прочесть интересующий его текст, и какому-нибудь уйгурскому сановнику пришлось срочно импровизировать, предложив Угэдэю текст о происхождении уйгуров, являющийся вариацией представлений турфанских уйгуров о происхождении их далеких предков. Этим может объясняться удивительное сходство информации Джувейни и юнчанской стелы идикутов.
90. ↑ ‘Ata-Malik Juvaini. Op. cit. Vol. I, р. 54-56.
91. ↑ Ibid. Vol. I, р. 56-60.
92. ↑ The Secret History of the Mongols… Vol. II, p. 1201.
93. ↑ Ibid. § 103, vol. I, p. 33.
94. ↑ Ibid. vol. II, р. 981-982; Pelliot, P. Notes on…Vol. I, p. 329-363.
95. ↑ Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 3, с. 5.
96. ↑ Его биографию см. Ibid. Цз. 157, с. 291-292.
97. ↑ Ibid. Цз. 4, с. 6.
98. ↑ Рашид ад-Дин. Op. cit. T. II, с. 144.
99. ↑ В Азии город называли по-тюркски, Ханбалык, «город Хана», под этим же названием его упоминает и Марко Поло (Marco Polo. La description du monde. Paris, 1998. LXXV, p. 210), но в монгольских хрониках преимущественно фигурирует китайское наименование.
100. ↑ Сюй Пин-фан. Юань Даду и-чжи (Развалины юаньской [столицы] Даду). - Чжунго да байкэ цюаньшу. Каогусюэ. (Большая китайская энциклопедия. Археология). Пекин, 1998. C. 629.
101. ↑ Кучера С. Проблема преемственности китайской культурной традиции при династии Юань. - Роль традиции в истории и культуре Китая. М., 1972. C. 279.
102. ↑ Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 58, с. 124.
103. ↑ Внук Угэдэя, в 1266 г. отказался признавать власть Хубилая, в 1271 г. подчинил Чагатайский улус. Благодаря значительным военным дарованиям весьма успешно сражался с юаньскими войсками, только в 1301 г. был разбит войсками Тимура (1265-1307, великий хан с 1294 г.), внука и наследника Хубилая, и вскоре умер. Его наследники вскоре признали сюзеренитет юаньских императоров и прекратили сопротивление.
104. ↑ Рашид ад-Дин. Op. cit. T. II, с. 210; Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др.Op. cit.C. 176.
105. ↑ Сун Лянь, Ван Вэй и др. Op. cit. Цз. 58, с. 124.
106. ↑ Pelliot, P. Notes on… Vol. I, p. 168; Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др.Op. cit.C. 176.
107. ↑ Schmidt J. Geschichte der Ost-Mongolen und ihres Fürstenhauses, verfasst von Ssanang Ssetsen Chungtaidschi des Ordus. St-Petersburg, 1829. S. 144-146, 404.
108. ↑ Ibid. S. 211, 226.
109. ↑ Mongolian-English Dictionary… P. 716, 62.
110. ↑ Ibid. P. 908, 788.
111. ↑ История Эрдени-цзу / Пер. и комм. А. Д. Цендиной (Памятники письменности Востока. СХVIII). М., 1999. C. 202, 66.
112. ↑ Киселев С. В., Евтюхова Л.А. и др. Op. cit.C. 130.