«Символы и числа» Владимира Евстегнеевича Еремеева

 
Выдержавшая два издания (М., 2002, 2005) монография «Символы и числа „Книги перемен“» стала главным вкладом В.Е. Еремеева в изучение основополагающего феномена духовной культуры традиционного и даже современного Китая, который вот уже больше века пленяет умы и зарубежных и отечественных синологов, – «учения о символах и числах» (сян шу чжи сюэ). В этой, по глубине рассмотрения – фундаментальной, а по охвату тем – энциклопедической, книге автор проявляет себя не только как профессиональный синолог, скрупулёзнейшим образом анализирующий запутанные китайские философемы, но и как настоящий философ, выстраивающий оригинальную историко-философскую концепцию.
 
В работе содержится критика, уточнения и дополнения концепций, переводов, таблиц и графических построений известных зарубежных и отечественных синологов – М. Гране, Дж. Нидэма, Ю.К. Щуцкого, Л.С. Васильева, В.С. Спирина, А.М. Карапетьянца, А.И. Кобзева и др. Так, например, в известном споре отечественных китаеведов о том, какой термин лучше соответствует сути «учения о символах и числах» автор критикует А.М. Карапетьянца, отмечая, что, несмотря на отделение им «учения о символах и числах» как феномена си тун («числовой системологии», подлинного развивающегося с неолита до ханьского времени метанаучного аппарата китайской духовной культуры, альтернативного метаязыку европейской классической науки) от собственно сян шу чжи сюэ («нумерологии», по мысли А.М. Карапетьянца псевдонаучной игры с числами, появившейся в эпоху Хань), он пользуется всеми теми же символами, понятиями, а главное, источниками, которые относятся к сян шу чжи сюэ (с. 7 – здесь и далее ссылки на изд. 2005 г.). Поэтому В.Е. Еремеев предпочитает придерживаться классического и используемого А.И. Кобзевым перевода этого китайского словосочетания как «нумерологии», хотя признаёт, что все современные терминологические эквиваленты и буквальные переводы (соответственно и вкладываемые в них интерпретации) в значительной степени условны.
 
Также он дополняет и/или уточняет в своей книге перевод и схематизацию некоторых «нумерологических» философем и методологем, описанных ранее А.И. Кобзевым.
 
Впрочем, сам В.Е. Еремеев в личных беседах никогда не придавал большого значения своим критическим замечаниям в сторону других синологов. Гораздо более важным считал он то новое, что прибавил к самому осмыслению феномена «нумерологии».
 
Первое новшество его историко-философской концепции состоит в следующем. Обычно исследователи считают, что «нумерология» развивалась из неких неотрефлексированных полумифологических представлений мантического характера эпох Шан-Инь и Западной Чжоу, постепенно, во время Восточной Чжоу в период Чжань-го частично обретая теоретичность и эксплицитность, присущую подлинной методологии, а в дальнейшем, в средневековой китайской философии достигает разработанности и всеохватности подлинной методологии китайской духовной культуры в целом. В.Е. Еремеев же попытался показать, что «нумерология», складывавшаяся от периода Чжань-го и до своего расцвета в неоконфуцианстве эпохи Сун, на самом деле была несовершенной частью «неизвестного ранее древнего учения, которое <…> носило характер вполне рационального мировоззренческого и методологического комплекса, обслуживавшего религиозную, социально-политическую и научную деятельность древних китайцев, и содержало в себе теорию самосовершенствования, подобную до некоторой степени древнеиндийской йоге» (с. 5). Это древнее «учение о знаковых системах с арифметическим (математическим) компонентом» (с. 8), которое перекликается с возникшей в Европе в XVII в. концепцией «универсальной знаковой системы» «философского языка», в своих отдельных проявлениях вполне соответствующее науке и даже могущее многое дать современности, В.Е. Еремеев называет древнекитайским Mathesis Universalis, или «арифмосемиотикой» (с. 10). Но в эпоху Хань это «древнее» учение было порядком подзабыто и китайским философам приходилось его серьёзно переосмыслять, привнося и чуждые ему элементы, в результате чего возникло то, что современные и традиционные китайские учёные называют сян шу чжи сюэ (с. 10).
 
В.Е. Еремеев предпринял оригинальную попытку реконструировать «арифмосемиотику» как протонумерологию, которая бытовала в разработанной, отрефлексированной, теоретически осмысленной форме в среде китайских интеллектуалов уже намного раньше периода Чжань-го, складываясь примерно в XIII в. до н.э. (с. 464), а к эпохе Западной Чжоу существуя «на уровне элитарного умения, поддерживаемого администрацией при дворе вана» (с. 465), смысл и содержание которой со временем не развивались, а наоборот, затемнялись, что привело к возникновению «нумерологии» в её реальном историческом виде (например, уже в неоконфуцианстве): «<…> учение начинает приходить в упадок так быстро, что ко времени Конфуция уже практически никто в Китае не знает его первичных положений. Благодаря деятельности Конфуция и других мыслителей <…> на осколках величественного ранее учения создаются его упрощённые во многих отношениях и уступающие по целостности модификации, на долгие века определившие традиционные формы мировоззрения» (с. 465). «Нумерология» оказывается не высшей стадией развития «арифмосемиотики», но её вырождением. Или, если перефразировать, вопреки сложившимся синологическим стереотипам, «нумерология» на протяжении своей истории не развивалась, а скорее деградировала.
 
Вторая особенность историко-философской концепции В.Е. Еремеева в его собственно формулировке сводится к следующему: «Так сложилось, что востоковеды, занимавшиеся вопросами контактов Поднебесной с другими странами, по большей своей части выстраивали концепции происходившего в разное время духовного воздействия на китайскую цивилизацию месопотамской, иранской и индийской культур. В некоторых случаях этот факт очевиден. <…> В других случаях воздействия только угадываются на основании схожести идей тех или иных сопоставляемых учений. Сама гипотеза воздействия при этом выстраивается, исходя из мнения, что за пределами Китая эти идеи появились раньше. Исследования, предпринятые в монографии, привели к смещению хронологических рамок в представлении о времени зарождения китайской арифмосемиотики. Это заставляет по-новому взглянуть на проблему духовных контактов древнего Китая с другими культурами. <…> Достаточное количество тех или иных аналогий между арифмосемиотикой и философско-научными и религиозными представлениями иранцев, греков и индийцев рассматривалось в предыдущих книгах автора. Эти представления, как теперь выясняется, не только фиксируются исторически позже арифмосемиотики, но и менее структурированы и во многих случаях оказываются беднее по содержанию. Поэтому остаётся сделать вывод, что они прямо или косвенно являются производными от арифмосемиотики (курсив мой. – С.Р.)» (с. 465–466).
 
В.Е. Еремеев перевернул и второй синологический стереотип – не китайская «нумерология» складывалась под влиянием духовной мысли других культур, а, наоборот, смежные культуры и через них более дальние с искажениями заимствовали идеи из глубин древнекитайской мысли. Он выдвинул гипотезу, противоположную идее Л.С. Васильева – не Иран повлиял на Китай, а, напротив, китайские арифмосемиотические представления стимулировали зарождение зороастрийского учения (с. 467). Через контакты с иранской культурой китайская арифмосемиотика оставила след и в греческой мысли (парадоксально, замечает автор, но наиболее яркое свидетельство сохранилось в трудах Аристотеля, который не желал иметь ничего общего с восточной мудростью) (с. 477). Можно также предположить, что арифмосемиотика повлияла и на учение, к которому, по преданию, генетически восходит вся пестрота теоретической мысли древней Индии – санкхью (с. 488–492). Более того, подобный подход, подчёркивал В.Е. Еремеев, позволяет дополнить концепцию «осевого времени» К. Ясперса: почти одновременное зарождение на Западе, в Индии и Китае основополагающих религиозно-философских течений и идей можно легко объяснить, если проследить влияние на индийскую и зороастрийскую мысль (в свою очередь повлиявшую на древнееврейскую и древнегреческую) китайской, которая была полностью сформирована ещё до «осевого времени». Трансляция же арифмосемиотических идей из Китая могла произойти при посредничестве кочевых племен цюань-жунов, разрушивших Западное Чжоу и двинувшихся на Запад: «Со временем отдельные представления арифмосемиотики распространились через посреднические кочевые племена на запад до тех мест, где проживал Заратуштра и где они стали частью эзотерических знаний иранского жречества. Совершённая жрецом-еретиком Заратуштрой религиозная реформа <…> вывела на поверхность идею новой доктрины, вызвав <…> распространяющееся на соседние народы духовное брожение. Всё это оказало поворотное влияние на историю человечества, которое и фиксируется в концепции „осевого времени“» (с. 494).
 
Конечно, можно не соглашаться с некоторыми или со многими идеями В.Е. Еремеева, но нельзя сомневаться в том, что его работа «Символы и числа „Книги перемен“» – яркое явление в современной российской синологии, которое ни один подлинный китаист не может игнорировать.
 
Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XLII научная конференция: Часть. 1 / Ин-т востоковедения РАН. - М.: Учреждение Российской академии наук Институт востоковедения (ИВ РАН), 2012. - 395 стр. - Ученые записки Отдела Китая ИВ РАН. Вып. 6. С. 11-14.