Чжан Бинлинь

Письмо...

Письмо с опровержением рассуждений Кан Ювэя о революции¹

Господин Чансу², я прочитал Ваше «Письмо китайским торговцам-эмигрантам, проживающим в Северной и Южной Америке»³, в котором Вы, ссылаясь на древность и современность, многословно утверждаете, что в Китае возможно лишь принять конституцию, а революцию допустить нельзя. Ах, почему же Чансу так поступает? Страстно желая вернуться из ссылки после реставрации монархии⁴, он начал ради этого непрерывно и противоречиво разглагольствовать, дабы внести панику в стадо восточных инородцев⁵, лелея надежду в крайнем случае увильнуть от ответственности. Это письмо [на самом деле адресовано] не купцам, а маньчжурам. Ведь когда ради немедленного обретения богатства и почестей не отказываются бросать всем вызов, танцевать, сочинять стихи и увлеченно покрывать письменами дощечки, повергая в недоумение Поднебесную, это всего лишь прием главаря начётчиков-недоучек. Вас величают святым⁶, а сами себя вы именуете религиозным лидером⁷; но всё это — вздор; Вы скользкий и угодливый [человек], стремящийся лишь подольстись к маньчжурам. И если Поднебесная воспримет подобную демагогию, то она тем более превратится в страну болтовни главарей начётчиков-недоучек. Можем ли мы безоговорочно признать такое [положение] нормальным?

Наше скромное замечание касается основной идеи Чансу. Не будем рассуждать об инородности или родственности нации [маньчжуров], а примем в расчет лишь искренность и фальшь, плюсы и минусы его теоретических обоснований. Ведь национализм, начиная с отдаленной эпохи первобытных людей, в своих основных чертах несомненно уже существовал в скрытом виде. С глубокой старины до наших дней он постепенно развивался как врожденная способность народа, тем самым народ интуитивно обеспечивал себе существование. Чансу тоже понимает, что нацию ни в коем случае не следует разрушать, учитывая [это обстоятельство], он занимает со  своей теорией колеблющуюся, нерешительную позицию. Ссылаясь на раздел «Биографии основных героев сюнну»⁸ («Сюнну лечжуань»)⁹, он пришел к заключению, что сначала они назывались «чжуньвэй» и ведут происхождение от потомков Юя¹⁰. Но ведь маньчжурская нация¹¹ в действительности - «дун ху», эту отличную от сюнну разновидность [людей] на Западе именуют тунгусами.  Что касается сюнну, то они, безвозвратно покинув Китай¹², постоянно останавливались на необжитых землях; их язык, порядок управления, религия, пища и жилища явно отличались от местных [окружающих народов]; как же можно считать их одной и той же нацией? Чжи Го изменил [название рода] на Фу¹³, а Гуань изменил [название] рода на Инь (Инь цзя)¹⁴. Со сменой названий изменилась и родословная. Более того, сейчас, когда [инородцы] несут гибель нашей родине, являются ее врагами, поучать [соотечественников] придерживаться принципа братской помощи, проявлять доброту, как в отношении своих близких, неразрывно связанных узами родства, нет ничего тяжелее подобной ошибки и преступления! В современную эпоху при определении [понятия] нации следует ориентироваться на историческую нацию¹⁵, а не на естественную нацию¹⁶. Если же говорить о естественной [нации], то у каких народов шести материков и пяти рас не было единых корней в смысле жертвоприношения предкам, будь то морскими водорослями, либо мартышками. И зачем нужно распространяться на эту тему?

Чансу утверждает, что в племенах «ди», «цян», «сяньби» и других в период Северных Вэй подверглись изменению 96 фамилий¹⁷, а все племена «лююэ», «минь» и «янь»¹⁸, проживавшие к югу от р. Янцзы, ныне смешались с [народом] Китая и, вероятно, исключены из родословных списков из-за несоответствий. Но он не принимает во внимание, что «лююэ», «минь» и «янь», — все они признали себя подданными ханьцев. Пять варварских племен (у ху)¹⁹ и Дай бэй (Северные Вэй)²⁰ в своё время хозяйничали в Китае, а после объединения Китая в периоды правления Суй и Тан, когда ханьская нация стала самостоятельной, их земли присоединились к Китаю, а [народ] стал народом [Китая]; так когда-то бывшие иноплеменники перестали враждовать с ханьцами, что только облагородило их. В Японии был принят закон, согласно которому [народности] «фаньбе»²¹, незадолго до этого находившейся под управлением европейцев или американцев, также разрешалось признать себя подданными [Японии]. Так происходит, когда собственная нация, будучи независимой, вынуждает другую [нацию] принять свое управление, и когда по этому поводу не возникает разногласий. Ныне же, что касается посторонних маньчжуров, [спрашивается]: они покорились китайцам или, [напротив], угнетают китайцев? Зловещий дух [домашнего] храма [императорского дома]²² — это не [принятые китайцами] нормы поведения у алтаря²³; заплетение волос в косу, [ношение] ожерелья с подвесками из самоцветов²⁴ — это не [китайская] одежда с церемониальным головным убором²⁵; а государственный язык цинских документов²⁶ — это не [литературный] язык [Ли] Сы и [Чэн] Мяо²⁷. А почитание Кун-цзы, принятие конфуцианства, его возвеличивание и поощрение - всего лишь вынужденные [шаги], тем самым удобнее одурачивать народ их южной манерой изложения. Что же касается слияния наций, то маньчжуры ни в коем случае не станут ханьской нацией, а как раз [наоборот] — ханьцы станут маньчжурской нацией.

Чансу упрямо твердит, что принципы Датун ныне неосуществимы²⁸. Но ведь ныне, несомненно, наступила эпоха национализма, а [он] допускает смешивание маньчжуров с ханьцами, что означает хранение в одном сосуде ароматных и зловонных трав! В период хаоса он вещает о великом спокойствии; к чему же идти наперекор собственной теории о трех мирах?²⁹

Как сам Чансу понимает, его двусмысленные рассуждения не соответствуют действительности, поэтому для убедительности он вынужден, сославшись на «Весны и осени» («Чунь цю»), утверждать, что бывших чужаков [царств] У и Чу³⁰ в конце концов стали ставить на одну доску [с местным населением]. Но ему невдомек, что два района — Цзин и Ян³¹ в [разделе] «Налоги и дары при Юе»(«Юй гун»)³² были включены в состав девяти областей³³ и категория их родных земель никогда не отличалась [от исконно ханьских] по части вносимой дани. По мере ослабления собственного влияния правитель (ван) оставлял под своим управлением лишь 1000 ли [земли], и отдаленные территории, оказавшись изолированными, были обречены на превращение в [земли зон] яо [фу] и хуан [фу]³⁴. Их культура и язык не слишком различались. Так как [запись] родословных в «Томе предков» («Ши бэнь»)³⁵ зависела от историографов, то они, определив однажды  их (чужаков) прежние царства³⁶, по собственной инициативе восстановили их прежние названия³⁷. Но разве можно эти разъяснения  распространить  на маньчжуров?

Если говорить об одежде и плетении кос, то ханьцы уже приспособились к этому [обычаю] и примирились с ним. Новое изменение одежды по фасону периода Сун и Мин, напротив, заставит их почувствовать дискомфорт³⁸. Никому неведомо: [обычай] заплетения кос и [своеобразная] одежда северной народности сформировались по принуждению или мирным путем, по привычке? Когда Юй приехал в царство голых³⁹, он распустил волосы и сделал [на теле] татуировку⁴⁰; когда Мо-цзы посетил [царство] Чу, он стал носить одежду из парчи и играть на шэне⁴¹, хоть это ему и не нравилось. С течением времени подобное принуждение стало привычным и естественным, и не стоит доискиваться, правильно это или нет. Я слышал, что во времена Хун [Сюцюаня] и Ян [Сюцина]⁴² их сторонники отпускали волосы. А через 10 лет, когда дивизии Цзэн [Гофаня] и Цзо [Цзунтана]⁴³ сокрушили [повстанцев] Хуна, те снова сбрили на голове волосы. В то время между единомышленниками [Хуна] возникли разногласия, затем узнав, что их предводители уничтожены, а [многие] отважные воины сбежали, [оставшиеся тайпины] с перепугу изменили свой внешний вид. Но поскольку [обычай]отпускать волосы просуществовал длительное время, он вошел в привычку. Склонность маньчжуров носить одежду определенного фасона, [их обычай] чернить зубы, прокалывать нос для золотых украшений, мазать лицо белилами в качестве косметики придает странный, необыкновенный вид их наружности, которая напоминает чудовища, обитающие в горах, но поскольку так повелось уже на протяжении 260 лет, все относятся к этому спокойно, без удивления. Никто не интересуется, правильно это или нет, полезно или бесполезно, заботятся лишь об удобстве. Известно, что законы предков легко не меняются; так зачем же Чансу критикует их? У дикарей существует [обычай] удалять передние зубы, а тех, у кого имеются резцы, они в насмешку называют псами. Не близки ли к этому рассуждения Чансу?

Все эти разнообразные ошибки порождены его стремлением к высоким чинам и щедрому жалованию. Поэтому он признает родство  между собаками и баранами, а кабаний хвост⁴⁴ почитает как величайшее сокровище. Когда-то он преклонялся перед «Гунъяном»⁴⁵, превозносил как образец [произведение] «Обильные росы»⁴⁶, рассматривал все его слова и фразы как святыню, на которую нельзя покушаться; а ныне дискутирует по поводу так называемого возмездия до девятого колена⁴⁷. Он утверждает, что события 10 дней Янчжоу⁴⁸ ничем не отличаются от закапывания живьем чжаосцев, предпринятого Бай Ци, и закапывания в землю живых циньцев, предпринятого Сян Юем⁴⁹. Но если мы не обсуждаем [вопрос] о том, что потомки Цинь и Чжао не мстили потомкам Бая и Сяна, значит ли, что так же следует относиться и к маньчжурам? Разве неизвестно, что и Цинь, и Чжао, и Бай, и Сян по сути не являлись разными народностями; а победа в бою в какой-то момент и закапывание в землю осуществлялись по команде двух человек — Бая и Сяна, а не по единомыслию всех солдат и нижних чинов. Что касается маньчжуров, то они единодушно желали истребить ханьцев всех до единого, как известно, это не было волеизъявлением одного лишь Юй Ю⁵⁰. Именно поэтому месть циньцев и чжаосцев Баю и Сяну была бы местью лишь одному человеку, а возмездие ханьской нации маньчжурам должно быть возмездием им всем до единого. К тому же, разве потомки Бая и Сяна распоряжаются топографическими картами и прибрали к рукам верховную власть? Роды-фамилии (син) трех императоров⁵¹ встречаются уже у низших чиновников, а роды и ответвления (цзунчжи)⁵² [прослеживаются] неотчетливо, их невозможно определить; поэтому, если вдруг возникнет желание отомстить, то из чего исходить при возмездии? В случае же с маньчжурами нет необходимости интересоваться их родом, поскольку все они берут начало от одного корня; нет нужды проверять их фамилии и имена, так как их истоки в самом правительстве. Таким образом, дело лишь в том, чтобы положить оружие под голову и [ждать момента], чтобы вонзить клинок⁵³. Циньцы и чжаосцы не смогли осуществить подобное в отношении Бая и Сяна, а ханьская нация вполне способна так поступить в отношении маньчжуров. Это же очевидно для всех. Совершенно ясно, что одобрительное отношение Чансу [к мести], это не более чем спектакль для глухонемых. Он ратует за то, чтобы земля была общей, дабы самому получить содержание от [маньчжуров], и [ради этого]  готов пресмыкаться перед ними. Поэтому ему будет только лучше, если ханьская нация никогда не обретет независимость, а маньчжурские императоры [будут править] на протяжении десяти тысяч поколений и молить Небо о долголетии. Как же Чансу не по душе доискиваться до истины!

Чансу также изрекает⁵⁴: так называемое рабство представляет собой [например] зависимость Польши от России, Индии от Англии, [стран] южных морей⁵⁵ от Голландии, а Люйсуна⁵⁶ от Испании. [В этих странах] население наделено лишь обязанностями — по уплате аренды и налогов — но лишено всяких политических прав. Поэтому оно вынуждено страстно стремиться к обретению независимости. А при [нынешней] правящей династии маньчжуры и ханьцы наделены равными [правами]. Ханьцы, будь то даже простолюдины, при наличии таланта могут стать министрами. Со времени правления Тунчжи⁵⁷ у власти поочередно находились Чэнь [Гуйфэнь], Ли [Хунцзао], Вэнь [Тунхэ] и Сунь [Юйвэнь]⁵⁸, а Цзэн [Гофань], Цзо [Цзунтан] и Ли [Хунчжан] находились на положении внештатных министров⁵⁹, [в то время, как] князья Гун и Цин⁶⁰ покорно ожидали назначения [на должность]. И ныне, кто же из не-ханьцев, не считая Жун Лу и князя Цина⁶¹, находится у власти? Что же касается недоброкачественности управления, то оно имело место во все времена — и при династиях Хань, Тан, Сун и Мин, поэтому это явление нельзя считать чем-то специфическим, свойственным исключительно маньчжурам. Если же говорить о таких жестоких методах управления, существовавших при династии Мин, как наказание сановников батогами во дворце⁶², [контроль] со стороны верховного инспектора военно-полицейской службы⁶³, дополнительный налог на богатые семьи⁶⁴, [налог] на разработку недр⁶⁵, то все они были ликвидированы. Предки [нынешнего] императора ввели закон одной плетки⁶⁶ и установили, что [сумма] земельного налога с включенным в него подушным налогом впредь не подлежит увеличению⁶⁷. Такого [положения] никогда не существовало [в стране], начиная от Тана и Юя⁶⁸, вплоть до династии Мин и даже ни в одной стране в мире. Когда настанет время перемен⁶⁹, наш 400-миллионный народ непременно обретет власть и независимость, для этого нет необходимости в революции.

Однако, рассуждая о рабах, разве мы не имеем в виду формальные признаки? Несмотря на то, что такие генералы как Цзэн [Гофань] и Цзо [Цзунтан] считаются превосходными [военачальниками], они занимают незначительные должности — [всего лишь] правителей окраинных областей и не принимают участие в политике двора. Когда Фу Канъань⁷⁰ нанес поражение [повстанцам] на Тайване, он тут же был пожалован княжеским титулом «бэйсэ»; а когда Цзэн и Цзо, растерзав [сторонников] Хун [Сюцюаня], вручили маньчжурам скипетр и девять треножников⁷¹, они удостоились всего лишь титула «тун хоу» (почетный титул владетельного князя)⁷² и номинальной должности [члена] Государственной канцелярии. Цзэн [Гофань] всю жизнь должен был, скрепя сердце, прислуживать Гуань Вэню⁷³, который гарантировал безопасность командующего. Если сравнить  весомость и ценность их вклада [с маньчжурскими сановниками], то как можно поставить их на одну доску!

Ныне членами Военного Совета обязательно должны быть только родственники императора. А поскольку император не занимается [государственными] делами, то они управляют по своему произволу. Как руководителям им полагается множество помощников в качестве проводников их замыслов. Такие князья, как Гун [Исинь] и Тин [Ихуань (сюань?)] пришли на все готовое, а Чэнь [Гуйфэнь], Ли [Хунцзао], Вэнь [Тунхэ] и Сунь [Юйвэнь] [заняли должности] благодаря своим [выдающимся] достижениям. Если их сравнить, то станет ясно, кто из них рабы, а кто хозяева. Невзирая на занимаемую должность, и евнухи, и чиновники, и тот, кто падает ниц, и кто не пресмыкается, — все они желают быть пожалованными титулом, поэтому, конечно же, с надеждой ожидают императорские указы. Вот так-то! Разве же они могут поступать по собственной воле!

Что касается закона одной плетки, то формально он нацелен на то, чтобы никогда не увеличивать налоги. Но [такие формы поборов], как начисления на потери при переплавке серебра (хаосянь)⁷⁴, отчисления с налоговых поступлений в пользу провинциальной администрации (пинъюй)⁷⁵ ,— все они существовали помимо основного налога. Если удавалось избежать трудовой повинности, то не слышно было, чтобы народ возмущался; но при катастрофах лодочникам, возчикам и мастеровым не всегда удавалось избавиться [от повинностей]⁷⁶. Когда кто-нибудь занимался отправкой из южных провинций зерна (нань ми) для снабжения расквартированных гарнизонов, он представлял себе, что на душе у народа нерадостно, поэтому вынужден был прибегать [к такому способу, как объявление] об их хорошей репутации, что доставляло людям удовольствие. Совершая многочисленные инспекторские поездки, Сюань Хуа и Хун Ли насильно вымогали пожертвования. [Незаслуженно] претендуя на прекрасную репутацию, подобную Яо, Шуню, Тану и Вэню, они использовали таких ничтожных людишек, как их фавориты, чтобы косвенным путем вымогать поборы, еще более жестокие, нежели дополнительные налоги или [налоги] на разработку недр земли. О, как хорошо нам это известно из [таких произведений] как «Потаенная книга» («Цянь шу») Тан Чжэня⁷⁷ и «Письмо к Хуан Тингую» («Чжи Хуан Тингуй шу») Юань Мэя⁷⁸! При жизни Чжуан-цзы однажды изрек: «Царь обезьян предложил [выдавать своим] обезьянам утром по три каштана, а вечером — по четыре, но обезьяны возмутились; [тогда он предложил] утром по четыре каштана, а вечером — по три, и обезьяны остались довольны»⁷⁹. Форме и содержанию не был нанесен ущерб, но [в одном случае] это вызвало радость, а [в другом] — возмущение. Вот таков и подлинный облик управления маньчжуров.

Более того, пусть даже наказание сановников батогами при дворе  было ликвидировано, однако вред, причиненный во исполнение судебных решений [авторам сатирических] стихов и [составителям] историй⁸⁰, оказался во сто крат большим, нежели наказание батогами. Судебные процессы над [Дай] Минши⁸¹, [Чжа] Сытином⁸², [Ван] Цзинци⁸³, [Цзи] Чжоухуа⁸⁴; [Ху] Чжунцзао⁸⁵ и [Ван] Сихоу⁸⁶, состоявшиеся за время, начиная от правления Канси⁸⁷, преследовали цель разгромить ханьцев и заставить их замолчать. И хотя с Ли Фу и Сунь Цзяцзинем⁸⁸ не случилось серьезной беды, тем не менее они были опозорены тем, что их облачили в красное платье преступника и надели кангу. Что до ближайшего периода, то во время реформ 1898 г. Чансу сам лично пострадал; и несмотря на это, он уверяет, что [такого правления] как правление маньчжуров, никогда не было ни в одной стране на земле. Эх! Ничего подобного действительно не было ни в одной стране на земле! Ли Лин⁸⁹ как-то сказал: «Сударь, Вы же ханец, как же так можно [утверждать]?»

Ведь Чансу потому не признает [существования в Китае] рабства и упорно настаивает на введении конституции, которая бы ликвидировала ростки революции, что он всю жизнь, кривя душой и сдерживая волю, находится на рабском положении. Твердя об учреждении конституции, он вынужден считать императора мудрейшим [правителем]. Он ссылается на его указы, в которых [в частности] говорится: «Если сановник допускает упущения по службе, то он считает себя преступником»; «необходимо как можно скорее учредить парламент, предоставить народу всеобщие избирательные права, чтобы в Поднебесной [восторжествовала] справедливость, а это гуманно как само Небо и справедливо как сама Земля»; к трону же «нужно относиться как к рваным соломенным сандалиям». А после [подобных сентенций] можно утверждать, что, вернувшись на престол, император непременно позаботится о введении конституционного правления. В свое время в статье «Корректирую теорию мести маньчжурам» («Чжэн чоу мань лунь»)⁹⁰ я опроверг эти [рассуждения]. Ибо после 1895 г. все заботы о грядущем этого «мудрейшего владыки» сводились к опасениям, как бы не стало прохладно сидеть на циновке, то есть он боялся лишь того, как бы императрица его не свергла. Скорбя и предаваясь унынию, он строил заумные планы о спасении путем бегства за границу. Но он понимал, что без осуществления реформ не установить связей с иностранцами и не заслужить их благосклонность; а не установив связей с иностранцами и не заручившись их расположением, невозможно обрести серьезные возможности для противодействия императрице. Клоун Цзай Тянь⁹¹, не сумев отличить бобы от пшеницы, пошел на смертельный риск, действуя, безусловно, в интересах не всех маньчжуров. А Чансу воспользовался удобным случаем, и его предложения нашли свое применение. Поэтому правление в период ста дней реформ оказалось всего лишь надписью на блюде, гравировкой на колоколе и треножнике. Последствия его деятельности хоть и считаются положительными, но он лично стремился только к сохранению собственной власти. В стародавние времена, когда не удалось установить порядок, а вдовствующая императрица умерла, то попросили править государя. Когда он понял, что Поднебесной ничто не угрожает, то так называемое новое правление пустил на самотек, все [дела] оказались заброшенными. Когда [ситуация] не дошла еще до полного развала, Чансу [как-то] заявил: «Когда Наполеон III заново устанавливал демократию⁹², он действовал всецело в интересах народа; но впоследствии, устроив ночное пиршество и посадив в засаду солдат⁹³, он арестовал сотни членов парламента и тысячи известных [политических] деятелей, заточив всех в тюрьму». Этим высказыванием [Чансу] буквально напророчил нынешние события. Почему же так случилось? Потому что две нации — маньчжуры и ханьцы — никогда не смогут быть в равной степени великими.

Ныне пять миллионов маньчжуров управляют ханьской нацией, насчитывающей более 400 миллионов человек. Опираясь лишь на закоснелые методы, они оглупляют и замуровывают [ханьцев]. Если позволить ханьцам в один прекрасный день раскрепоститься, то маньчжуры не смогут спокойно обитать на нашей территории, подобно тому, как это произошло с Австрией, когда она овладела Венгрией, или с Турцией, когда она стала управлять Византией. Если говорить о человеческих чувствах: кто же не любит свою нацию, не мечтает о выгоде и карьере? А ведь мудрейший правитель тоже не лишён человеческих чувств. И в конце концов сможет ли он разломать императорскую карету с желтым верхом и отказаться от всего, что имеет, в пользу ханьцев? Даже если допустить, что он проявит высшую справедливость и не станет относиться к маньчжурам и ханьцам по-разному, все равно осуществить нововведения невозможно. Почему же? [Потому что] несмотря на глупость и несообразительность маньчжуров, они опасаются ханьцев и осознают, что нельзя приносить в дар драгоценный жертвенный сосуд⁹⁴; и так думают все [маньчжуры]. Чем тупее они становятся, тем теснее сплачиваются. Пять миллионов человек, объединенных общей моралью (дэ), подобны кочевью варваров. Поэтому-то ханьцы не обладают народовластием (минь цюань), а маньчжуры обладают, причем власть принадлежит аристократии. И даже если исчезнет вдовствующая императрица, то тот, кто будет сковывать [ханьцев], окажется вдесятеро деспотичнее императрицы; а если исчезнет Жун Лу⁹⁵, то тот, кто будет мешать [ханьцам], окажется вдесятеро деспотичнее Жун Лу.

Когда [монарх] учреждает правление или выдвигает какого-нибудь способного [человека], то толпы его родственников и приближенных затевают ожесточенный спор, а среди единомышленников возникают подозрительность, непримиримость и разногласия. Если [монарх] не является лидером и не способен единолично решать [дела], подобно тому, как поступал в России Петр Первый, то он не в состоянии одержать победу. Четверо деятелей, таких как Гун [Гун], Хуань [Доу] и другие,⁹⁶ являлись родственниками и свойственниками Юя, и как бы он ни хитрил⁹⁷, все равно вынужден был использовать их на службе⁹⁸. А разве нынешний мудрейший правитель своим умом и образом мыслей превосходит Юя? А своей решимостью единовластно вершить дела сравнится с российским Петром Первым? Когда проводились реформы 1898 г., он смог с легкостью упразднить пять приказов и сместить трех губернаторов⁹⁹, однако не посмел ликвидировать военные поселения. Сравним-ка силы мудрейшего правителя и всех маньчжур: кто же в конце концов оказался в привилегированном положении, а кто был изгнан? С этой точки зрения, исходя из частных интересов, он не стремился к реформам, а исходя из общих интересов, просто-таки не способен был осуществить реформы. Сторонники Чансу, обращаясь к такой излюбленной теме, как императорские декреты и рассматривая их как реальные деяния, всего-навсего вводили в заблуждение Поднебесную. Разве [никто] не читал раздел «Собранные документы» («Цзай вэнь») Лю Чжи-цзи¹⁰⁰? В нем сообщается, что во времена после [царств] Вэй и Цзинь во всех императорских указах обязанности возлагались на [народные] массы, а достигнутые успехи сильно преувеличивались. Поэтому, ознакомившись с этими указами, [все полагали], что [правящий император] лучше Синя и Гуя¹⁰¹, а вникнув в эти высочайшие указы, предполагали, что вновь появились Сюнь и Хуа¹⁰². Этого [примера] достаточно, чтобы понять, что именно в событиях периода 1898 г. было мнимым, а что реальным.

К тому же сторонники конституции непременно учредят верхнюю и нижнюю палаты. Нижняя палата станет вырабатывать законодательные акты, а верхняя должна будет их либо принимать, либо отвергать. Но кто же ныне станет членом высшего законодательного органа, призванного утверждать законы? Это члены царствующей фамилии, т. е. принцы (цин ваны) и князья (бэй сэ); это  аристократия, т. е. восемь великих [княжеских домов]¹⁰³, а также монголы из Внутренней и Внешней Монголии; это буддийские наставники высшего ранга, т. е. обосновавшиеся в Тибете Далай-лама и Панчен-лама. Среди них не будет [представителей] ханьской нации, а будут лишь сплошь инородцы. Таким образом, ханьцы по-прежнему окажутся лишенными законодательных прав. Так называемое равенство между маньчжурами и ханьцами, безусловно, подобно [отношениям] между такими двумя государствами как Австрия и Венгрия. Там исключительное [право] формирования правительства принадлежало одному императору, система двойного монархического правления стала возможной значительно позднее¹⁰⁴. Когда существовали Три восточные провинции и маньчжуры, считаясь могущественной [нацией], могли одновременно управлять ханьцами, наш народ, через силу сдерживая себя, [мирился] с таким положением. Но сегодня, когда маньчжуры утратили свои исконные земли, которыми овладели русские¹⁰⁵ (а за потерю территории полагается кара и непризнание маньчжурского правителя), разве может возникнуть [система] двух монархов? Ведь проявление уважения к высочайшему узнику, потерявшему свою территорию, признание его главой ханьской нации, - это всё равно что вызволить из тюрьмы преступника и почитать его как великого государя! А вдобавок еще и рассуждать: «Самое важное в дружеских отношениях  - никогда не забывать [друзей]; и тогда, несмотря на различие [в положении] между государем и подданным; несмотря на уважение, с которым относятся к ним симпатизирующие им люди, или опасность, в которой они оказываются не по своей вине; несмотря на любое неожиданное событие, случившееся на полпути, разве допустимы измена и отступничество?» При таком подходе [можно утверждать, что] Цзай Тянь, конечно, является личным другом Чансу, но он общий враг ханьской нации. Более того, все маньчжуры тупы как олени и свиньи, поэтому нельзя с ними не рассчитаться; не так ли?

Все это, конечно, так, но, как я уже указывал выше, у меня не было свободного времени досконально разобраться во всех вопросах, касающихся разновидностей наций, их истинности и фальшивости, их плюсов и минусов. Но в будущем я изложу их суть и перечислю [особенности] ханьской нации; согласны?

Чансу полагает, будто «трагедия революции в том, что проливаются реки крови, вырастают горы трупов¹⁰⁶, а [дело] в конце концов не завершается успехом». Однако разве учреждение конституции возможно без военных баталий? Общеизвестно, что во многих странах — Англии, Австрии, Германии, Италии — права на свободу и обсуждение вопросов управления были обретены [населением] в результате народных восстаний. А разве народные восстания свершаются посредством разговоров? Или же восстания сопровождаются пулями и снарядами, выпущенными длинными стволами и тугими арбалетами? Вспомните, с чего началось недавнее введение конституции в Японии. Хоть ее сторонники и добились цели с помощью разговоров¹⁰⁷, но этому предшествовали военные походы, в результате которых были изгнаны варвары и нанесены поражения воинским штабам¹⁰⁸. Без предварительных кровавых сражений и конституцию учредить невозможно. Поэтому рек крови и гор трупов не удастся избежать, если нацелиться на учреждение конституции. Чансу также это осознает, поэтому приспосабливает свои рассуждения к следующему тезису: «Проведение реформ с помощью императорской власти — это политический метод [стран] Европы и Америки; таким путем их можно полностью осуществить в течение нескольких лет». Но в таком случае наверняка сформируется абсолютная монархия, а не конституционное [правление]. Когда Копутунъу¹⁰⁹ обратился к [императору] с просьбой ввести конституцию, над его наивностью потешалась вся Поднебесная. Разве возможно обрести конституцию путем обращения с петицией к императору? Если допустимо выпрашивать конституцию, то почему бы не выпросить и революцию? Но когда конституция учреждается указом одного человека, она становится его личной конституцией, а не конституцией, которую жаждут обрести во всем мире. Несмотря на то, что Чансу давно ладит с Цзай Тянем, он не разобрался в его помыслах, в результате, пальпируя тело, он не смог определить болезнь. Цзай Тянь постоянно твердит о конституции, и Чансу верит, что тот обязательно введет конституцию. Однако если кто-то однажды станет уверять Чансу: «Я непременно переброжу в вино воду четырех огромных морей», Чансу так прямо и поверит, что некто непременно сумеет перебродить в вино воду четырех огромных морей? Результаты каких-либо деяний зависят не только от желания, но и от одаренности [личности]. Если же талант, человеколюбие и отвага императора именно таковы, [какие имеет в виду] Чансу, то почему же Ган И¹¹⁰, поддерживавший императрицу, смог пресечь реформы, а Жун Лу, распустив клеветнические слухи, сумел вызвать смятение среди людей¹¹¹? Губернаторы же и наместники, ознакомившись с многочисленными строгими указами¹¹², не выполняли их; более того, Чжанцзин подвергся казни¹¹³, да и сам [император] был отправлен в заточение на Иньтай¹¹⁴. Если государь самовластно вершит добрые и злые дела, то его могущество велико. Несмотря на сдержанную позицию матушки [императора] Вэнь [Дэ]¹¹⁵, и клевету льстецов, Цинь Шихуан, став правителем, не взял под защиту мать Вэня и Лао Ду¹¹⁶ и казнил их. Почему же Цзай Тянь не осмелился поступить аналогичным образом? В то время, когда его скрывали [на острове], он лишь твердил о неполноценности своих сторонников. А освободившись из заточения и отправившись на Запад в 1900 г.¹¹⁷,  за все долгое время в пути он так и не сумел улучить момент и сбежать на юг, но [вместо этого] постоянно находился при императрице. Такие его [черты], как слабохарактерность и нерешительность, присущи мягкотелым и неуверенным правителям, подобным [императорам] Хань Сяню и Тан Чжао¹¹⁸. Великий историограф¹¹⁹ утверждал: «Если [правящий] народом государь не осведомлен о содержании «Весен и осеней», он непременно обретет дурную славу». Поэтому патриоты, [осознающие] ответственность перед Поднебесной, не обязательно должны изучать успехи и неудачи, но император обязан быть в курсе успехов и неудач. Почему? Потому что если он не в состоянии использовать реальную власть, ему не пристало присваивать себе звание «император». В этом случае ему и самого себя не защитить, а он собирается разделить заботы всей Поднебесной; он не способен управлять наместниками и губернаторами, а намерен заставить все население соблюдать законы. Как это тривиально!

При таком положении дел Поднебесная ощущает полную  безысходность. Но Чансу предлагает свое объяснение: «Живя в уединении, [император] не лишился престола, а в поездке на Запад он, к счастью, не был убит; значит, такова воля Неба». Раз император остался жив, значит он обязательно когда-нибудь учредит конституцию. Эх! Ван Цзяо, находясь в Чжэтае¹²⁰, произнес такие слова: «Небо породило во мне благопристойность (дэ), зачем же ханьцы погубили ее, тягаясь со мной?» Какое счастье, что у Цзай Тяня сегодня имеется Чансу, который выступает в роли Ван Цзяо. Что касается толкования пророчеств, [содержащихся в книгах гаданий] или веры в благую волю Неба, то я тоже в свое время ознакомился в общих чертах с гадательными книгами. Гадательных книг ведь множество. В сочинении «[Учение] о срединном и неизменном [пути]» («Чжун юн»)¹²¹, естественно, собраны [ритуальные] гимны, прославляющие совершенномудрого. Некогда сторонники Вэй Юаня и Сун Сянфэна¹²² добавили еще [учения] о трех режимах и трех эрах¹²³, полагая, что будущее можно предсказать заранее. Похоже, что Чансу тоже верит в это. Но «Чжун юн» начинается со слов «Небесное предопределение (тянь мин)»¹²⁴, а заканчивается фразой: «[Если] вознесешься на Небо, [не обнаружишь там] ни звука, ни запаха»¹²⁵. [Выражение] «небесное предопределение» (тянь мин или «небесный мандат». — Н. К.) означает воцарение маньчжуров¹²⁶; а [слова] «если вознесешься на Небо» свидетельствуют, что Цзай Тянь является обреченным на смерть императором, завершающим  [эпоху] правления маньчжур. Такова судьба цзянь[чжоуских] варваров¹²⁷ — обрести конец [своего царствования в период правления] Гуансюя¹²⁸. Престол Нурхаци будет утрачен [маньчжурами] через 288 лет. Хоть я и не подсчитывал, но очевидно, что это именно так. Разве такой [конец] не лучше разглагольствований Чансу о небесном предопределении?

Но при подавлении мятежа и наведении порядка самое главное не в небесном предопределении, а в том, сумеют ли люди справиться со всем этим. Если сейчас сравнить такие [явления] как революция и конституция, то [станет очевидно], что революцию осуществить легко, а конституцию ввести трудно. [Спрашивается] почему? [Потому что] при учреждении конституции, с одной стороны, необходимо полагаться не только на талант одного человека, но и на совместную волю множества людей; а с другой стороны, нужно полагаться не только на общую волю множества людей, но и на талант одного человека. Когда взаимосвязаны [множество] людей и [одна] личность, то возникает много точек опоры. Хотя при осуществлении революции необходима единая воля множества людей, [я] не рискую судить об их таланте. Таким образом, при введении конституции появляются две трудности, а при совершении революции — только одна. Если сравнить трудности, сопоставить трудное и легкое, мы вынуждены будем прибегнуть к менее трудным и относительно легким [действиям]. Во всяком случае, [народ] Поднебесной убежден, что [такой] человек, как Цзай Тянь, лишен таланта. А то, что среди членов революционной партии отсутствуют талантливые люди, подобные Вашингтону и Наполеону, я бы не осмелился утверждать. Разве во времена безвестности Вашингтона и Наполеона в Поднебесной имели о них представление? Сторонники Чансу сравнивают [свое положение] с неудачами движения, [организованного] Агинальдо¹²⁹. Но разве может Чансу выстроить 400 миллионов человек Поднебесной по ранжиру. Можно допустить, что великие и выдающиеся дарования на сегодняшний день отсутствуют в Китае, но ведь Яо и Шунь -  китайцы. И я надеюсь, что в Китае появится правитель, подобный Яо и Шуню, который осуществит революцию и не допустит гибели нашей нации. И нужно ли нам возлагать надежды на [появление] таких исключительных [личностей] как Вашингтон и Наполеон?

Чансу считает, что «сегодня люди в Китае не имеют представления об универсальных законах (гун ли) и по-прежнему привержены старым привычкам, поэтому после революции они наверняка станут то и дело браться за оружие¹³⁰; как же можно [в таких условиях] осуществлять преобразования и оказывать помощь народу, приводить в порядок внутреннее управление!» Но разве народ, не имеющий представления об универсальных законах, не в состоянии осуществить революцию, а способен лишь ввести конституцию? Разве в обществах с действующей конституцией лишь один человек достаточно одарен, чтобы находиться у власти, а все остальные жители Поднебесной мужланы и дикари? Таким [аргументом] можно изобличить Чансу, однако [в конце концов] опять возникнет бесконечная перебранка и путаница: я буду говорить, что нельзя учредить конституцию, а Чансу станет твердить, что нельзя осуществить революцию. Я скажу так: сознание людей развивается в борьбе. Сознательность нашего народа непременно повысится, но не иначе как в ходе революции.

И нет необходимости приводить в пример двух таких выдающихся личностей, как Вашингтон и Наполеон, достаточно вспомнить Ли Цзычэна, деятеля конца династии Мин¹³¹. Когда возмущенный бесправием¹³² Ли Цзычэн поднял восстание, у него, разумеется не было никакой революционной идеологии в отличие от нынешних хуэйданов провинции Гуанси¹³³. Однако как только силы [его сторонников]  возросли, у них зародилась и революционная идеология. С появлением революционных идей они стали переходить к таким действиям, как нападения на [правительственные] войска, оказание помощи населению, поддержка голодающих и бедствующих. Разве такие порывы возникали при жизни Ли Цзычэна? В ходе продолжительной борьбы [они] все больше осознавали, что в таких действиях необходимо постоянство. Если во времена Ли Цзычэна не прекращалось оказание помощи голодающим и бедствующим, то в настоящее время нельзя прекращать [действия] по объединению масс (хэ чжун), а также [добиваться] всеобщего согласия (гун хэ]¹³⁴. Не исключено, что в результате объединения людей путем оказания помощи голодным и нуждающимся возникнет тирания (сяосюн), но сплачивание масс и [достижение] всеобщего согласия наверняка приведет к демократии (миньчжу). А когда появится демократия, то под влиянием [различных] обстоятельств и в ходе борьбы зародится то самое сознание. Свидетельством тому  - [события] сегодняшнего дня. В начальный период восстания ихэтуаней настаивали лишь на «поддержке Цин и уничтожении иностранцев»¹³⁵, а воинство Цзин Тинбина¹³⁶ уже осознало [необходимость провозглашения лозунга] «Долой Цин, смерть иностранцам». Ныне хуэйданы в Гуанси понимают, что не обязательно бороться против иностранцев, что достаточно сначала уничтожить маньчжур и истребить чиновников. Тан Цайчан в начальный период [подготовки] восстания¹³⁷ глубоко верил англичанам, но после разглашения [ими] секретного договора в конце концов осознал, что был ими предан. В настоящее время хуэйданы провинции Гуанси поняли, что являются субъектом[революционного процесса], а иностранцы — объектом. Люди эволюционируют упорно и непрерывно. Лозунги и стратегия от сражения к сражению становятся все плодотворнее. Неизвестно, добьются успеха или потерпят поражение нынешние гуансийские хуэйданы, но если восстание продолжится, то можно предсказать, что мы определенно станем свидетелями еще более успешных [действий] хуэйданов провинции Гуанси.

Пусть они и не имеют представления об универсальных законах, но уж о революции они имеют понятие. И если еще живы старые привычки, то революция их искоренит. Ведь революция — не только сильнодействующий препарат вроде аконита китайского или ревеня лекарственного¹³⁸, но еще и превосходное слабительное!

Чансу полагает, что рассуждающие о революции «[рассчитывают] либо поручить иностранцам снабжение оружием; либо обратиться к иностранным державам с просьбой об обучении войск; либо заключить с иностранными державами договор; либо просить иностранные государства о военной помощи»; «но какая же из великих держав согласится заключить союз с партией смутьянов? Они ведь помогают только тем, кто заслуживает их одобрение». Мне кажется, что во время нынешней революции нельзя не подлизываться к иностранным державам, но если подлизываться слишком рьяно, то не избежать иностранной интервенции. Это [обстоятельство] прекрасно осознают [члены] революционной партии, а [представители] нереволюционных партий его не принимают во внимание. Когда в Японии свергали сёгунат, французы, сочувствуя крупным генералам, предлагали им [свою помощь] для усмирения внутренних беспорядков. Конечно, партия свержения сёгуната не могла предвидеть, согласятся на это крупные генералы или нет. Однако, руководствуясь собственными настроениями и выгодой, большинство согласилось, а меньшинство воспротивилось.  Партия свержения сёгуната не ожидала и того, что, к счастью, появятся и несогласные. Когда [члены партии] мазали кровью углы рта¹³⁹, приступая к справедливому делу, они наверняка еще не были уверены, примут ли они в нем участие или устранятся [от него]. Однако сегодня, когда все признают, что возрождение [Китая]¹⁴⁰ уже дает первые ростки, разве не жестоко со стороны Чансу заявлением о возможной неудаче ослаблять дух [стремления] к обновлению? Эх! Среди трудоемких дел 20-го века известны проблемы, [связанные] с наличием границ между нациями, проблемы, связанные с появлением новых учений, но это не помешало людям с воодушевлением взяться за эти многотрудные дела. В прежние времена мудрым философам, пожалуй, не выпадало столь подходящего случая; а народ нашего государства, к счастью, становится свидетелем прекрасных событий. Почему же [представители] бедной ханьской нации,  и сироты, и даже не особые смельчаки и энтузиасты, в этот момент отдают себя без остатка, умирая молодыми? [Потому что] любят своих соплеменников, пребывающих в рабстве и [пытаются] заставить их верить в успех [возрождения]! Что касается снабжения оружием, то это не стоит отвергать; а просьба о военной помощи не обязательно даст [отрицательный] результат. Ныне в нескольких провинциях, имеющих выход к морю и труднодоступный рельеф, можно использовать иностранцев, не опасаясь их интервенции, но и не позволяя им отторгнуть данную местность. Когда мы освободим [от маньчжурской зависимости] несколько округов (дао), то сформируем там правительство и станем последовательно проводить реформы, а также обстоятельно вести все государственные дела. В этом случае иностранцы поступят в зависимости от развития ситуации: если мы не добьемся успеха, они пожелают отторгнуть эти [округа], если же появятся хотя бы незначительные успехи, они, возможно, признают нас союзниками и тогда незачем будет следить [за ними] и опасаться их!

Почувствовав, что великое дело осуществить нелегко, рассуждающие о революции заговорили о разделе страны и независимости¹⁴¹. Это конечно односторонний подход, [взгляд] лягушки, сидящей на дне колодца и не ведающей [о существовании] Восточного моря; но Чансу в качестве предостережения обращается [за примером] к событиям в Индии¹⁴². Я, безусловно, не сторонник раздела, а что касается рассуждений об отделении, то [его сторонники считают], что раздел разумнее конституции. Когда Индия несла на своих плечах бремя монгольской династии [Великих] Моголов, она была разделена на различные провинции¹⁴³ и в конце концов поглощена Англией; этот [факт] Чансу использовал в качестве поучительного примера. Однако даже если бы династия Моголов не погибла, разве можно было предотвратить завоевание Индии англичанами? В период правления Моголов Индия уже принадлежала иноплеменникам. Так какая разница, кто владел [Индией] — Монголия или англичане? Допустим, не было бы раздела на провинции, все равно, как в период [правления] Монголии, так и в период [правления] Англии коренная нация Индии в течение нескольких десятилетий была лишена государственной власти. Ведь в древности она не смогла обрести государственную власть и если впоследствии, временно добившись ее, снова бы потеряла,  - не все ли равно? Существует изречение: «Свобода или смерть!»¹⁴⁴. Однако, если в один прекрасный день обретешь временную свободу, а назавтра сам перережешь себе горло, то [осуществление] заветной мечты оттянешь на 30–40 лет! К тому же ситуация в Индии значительно отличается от Китая. В «Письме по вопросу гибели государства Индии»¹⁴⁵ Чансу заявляет, что ее литература, науки и ремёсла намного превосходят китайские, о чем свидетельствуют книги прошлых лет. Но ему невдомек, что в тропических районах не боятся холода и голода, поэтому многие тамошние жители пребывают в лености; а так как продукты и вещи легко портятся, у них слабо развито представление о собственности. Поэтому такие учения, как брахманизм и буддизм появились в Индии, но не в иных местах. Основываясь на идее отсутствия собственности, [эти учения] рассматривают все вещи и явления как нечто непостоянное и нестабильное. Этот вывод подтверждают социологи, и от него никуда не денешься. Ведь те, у кого слабо развито представление о собственности, конечно же, не в состоянии решить, владеют они государством или потеряли его, процветает их нация или хиреет. Когда в мире появился буддизм, индийские государства оказались областями, зависимыми от Персии¹⁴⁶. В [буддийских] сутрах можно обнаружить [упоминания] о правителях соседних государств, но [сведений] о персидских императорах мы там не найдем; похоже, что их [авторам] не было известно, что их государство принадлежало Персии. В то время только одно семейство — Aшoкa¹⁴⁷ — прониклось сознанием возможности добиться самоуправления. В новое время отделение провинций [объясняется] случайными [обстоятельствами], но никак не подлинным желанием. А если отсутствует твердая воля, и такое положение существует в течение нескольких веков, то государство обречено на гибель. Стремление к усилению своего государства и нации опирается не на литературу, науку и ремёсла, а лишь на дух собственности. Что касается характера населения Китая, то большинству свойственна твердость и лишь меньшинству — неустойчивость, оно намного мудрее, чем [население] Индии. С момента гибели [государства] в 1644 г.¹⁴⁸ до настоящего времени не найти такого места, где бы [китайцы] не испытывали [лютой] ненависти к вонючей подлой нации? Воля [китайцев] тверже, чем [жителей] Индии, поэтому и свершения, бесспорно, окажутся успешнее, чем в Индии; чтобы осознать это, нет нужды обращаться к гаданиям!

Говорят о разобщенности ханьцев и отсутствии [сложившегося] общества, отмечают, что они преследуют только [частные] интересы, а их индивидуализм проявляется сильнее, нежели в периоды [династий] Хань, Тан, Сун и Мин¹⁴⁹, это действительно так. [Спрашивается] однако, кто довел их до этого [состояния], кто вынудил их так жить?  Моя точка зрения такова: люди все равно не утратили стремления к основной цели — изгнанию маньчжур; не рискуя заявлять об этом публично,  они [в глубине души] презирают татар¹⁵⁰, считают их подлой нацией иноплеменников,  - эта двухсотлетняя традиция, безусловно, сохранилась до сегодняшнего дня. Некогда такие, как Чэнь Минся и Цянь Цзяньи¹⁵¹, сдаваясь в плен, руководствовались желанием получить [пост] в кабинете министров, но не строили планов по поводу общественных дел. Такая позиция подобна [действиям] Вэй Чжэна¹⁵² по отношению к Тай-цзуну¹⁵³ и Фань Чжи¹⁵⁴ по отношению к И-цзу¹⁵⁵. Они наверняка считали иноплеменников презренной нацией, не относили их к числу совершенномудрых потомков [древних правителей] Китая, а их служба новой династии [объясняется] всего лишь [стремлением] обрести головной убор с соболиным хвостом и крылышками цикады¹⁵⁶ и [платье] сине-фиолетового цвета¹⁵⁷, поэтому они были лояльны и к существующей [династии], и к погибшей. Что до их добровольной службы [цинской династии], то они ее несли не искренне, имея целью лишь продление благополучия своего рода. Многие философы-неоконфуцианцы, например, Сюн Сылюй¹⁵⁸, Вэй Сяншу¹⁵⁹, Лу Лунци¹⁶⁰, Чжу Ши¹⁶¹ и другие иногда выражали инакомыслие, но отнюдь не планировали последовательных перемен. Если говорить о деятельности Цзэн [Гофаня], Ху [Линьи], Цзо [Цзунтана] и Ли [Хунчжана], то они тоже стремились обрести почетные титулы «сюнь» и «бо»¹⁶², а получив их, уже не беспокоились, процветает или хиреет управление, пребывает трон царствующей династии в спокойствии или опасности, у них также не было никаких личных устремлений, кроме как защитить свой род. Одни придворные чиновники, находясь при должности, обвиняют в служебных проступках влиятельных и знатных [особ], а лишившись поста, осуждают тиранов и деспотов; лишь попав в бедственное положение, они в состоянии понять, что почём. Другие [чиновники] ради собственного благополучия и многих лет веселья и праздности ведут себя сдержанно, занимая положение отшельников при дворе¹⁶³. А третьим свойственна безграничная алчность, трусливость и бесстыдство; и вот так обстоят дела повсюду. Чиновники этих трёх [групп] могут быть наделены высокими рангами, но даже самые высокопоставленные из них не имеют представления о бухгалтерии, о прибылях и убытках. А те, что пониже [рангом], не могут запомнить количество [принятых] судебных решений; и все их искусство сводится к тому, чтобы, получив жалование, полностью потратить его на свою семью — жену и детей. Не иначе как умонастроения, свойственные Чэнь Минся и Цянь Цяньи, в течение 200 лет совершенно не изменились.

Во времена пяти смен династий¹⁶⁴, случившихся в конце [правления] Мин, вся интеллигенция, начиная от ученых самых низших степеней¹⁶⁵ до высокообразованных эрудитов, подняла знамена справедливости в борьбе против врага, а простой [люд] вплоть до лавочников и нищих, а тем более молодежь, становились воинами, проявляя непреклонность и несгибаемость; если же не добивались победы, то принимали яд или пронзали себя клинком, чтобы умереть. А ныне, когда Пекин потерпел поражение¹⁶⁶, население предпочло покориться иностранцам, а чиновничество — пойти на службу к иностранным государствам, получая от них содержание и защиту. Во всем Шуньтяне¹⁶⁷ не оказалось таких [жителей], которые бы не вели на поводке овец и не держали в руках охапки тростника¹⁶⁸, мирясь с [положением] ренегатов¹⁶⁹. Среди ученой интеллигенции не нашлось ни одного человека, который бы не пошел на службу иноплеменникам или, признав [свою] вину, покончил бы жизнь самоубийством. Наверняка они тоже твердили, что презренная нация иноплеменников не является совершенномудрым потомком Китая, и что они служат этой династии только ради головного парадного убора с собольим хвостом и крылышками цикады, а также одежды синего и фиолетового цвета. Они повинуются как маньчжурским правителям, так и европейским и американским хозяевам. И впрямь умонастроения, присущие Чэнь Минся и Цянь Цяньи, ничуть не изменились за 200 лет. В таком случае без изгнания маньчжур невозможно надеяться, что у широких слоев интеллигенции появится стремление к самосовершенствованию, а у всего народа — [дух] сопротивления врагу и желание не щадить своей жизни во имя достижения полной независимости и свободы. [Иначе] мало помалу мы превратимся в рабов Европы и Америки. Если не выполоть гнилой росток, не вызреет хороший; если не выбраковать больное стадо, не вырастить доброкачественное. Пока мы сами не возьмем большую метлу и не вычистим прежние недостойные нравы, разве появится надежда сохранить в целостности владения Юя¹⁷⁰? (Вышеизложенное содержится также в ранее написанном сочинении «О правомерности мщения маньчжурам» («Чжэн чоу мань лунь»).

В понятие родства и инородства наций вкладывается совершенно определенный [смысл]; а [такие категории] как искренность и фальшь, плюсы и минусы толкуются несколько иначе. А разве Чансу не хватает ума и не достает знаний, когда он уклончиво рассуждает о конституции и всячески отвергает революцию? Я наблюдал, как в течение 20 лет Чансу неоднократно менял [свои позиции]. Вначале, когда Сунь Вэнь поднял восстание в Гуанчжоу¹⁷¹, Чансу  направил к нему Чэнь Цяньцю и Линь Куя¹⁷², чтобы по секрету выразить ему   чувство солидарности. А создав «Союз защиты государства» («Бао го хуэй»)¹⁷³,  и провозгласив [лозунг] защиты государства, а не защиты маньчжурской [династии], он, конечно же, выражал желание [осуществить] революцию. Но вскоре, втайне тяготея к богатству, знатности, выгоде и карьере и пытаясь совместить [помыслы о богатстве] со своим заветным желанием [перемен], он, обретя в 1898 г. власть¹⁷⁴, предложил осуществить реформы. Но когда это дело провалилось, а ему самому пришлось эмигрировать, он, [спрятав] в кушаке инструкции¹⁷⁵, образовал «Союз защиты императора» («Бао хуан хуэй»)¹⁷⁶, ради объединения сторонников. Далее, во время событий в Ханькоу в 1900 г.¹⁷⁷ под предлогом выражения почтения к власти императора он вступил в секретное соглашение с Тан Цайчаном, но в конце концов Чжан Чжидун расстроил этот [заговор]. В то время он еще сохранил свое заветное желание, оно еще не полностью иссякло. А когда Тан [Цайчан] погиб, «Союз защиты императора» тоже постепенно распался. И вот тогда Чансу решил для себя, что революция неосуществима, им снова овладели помыслы добиться богатства, знатности, выгоды и карьеры; но [он понимал], что теперь уже этой цели будет достичь не так легко, как прежде, поэтому и опубликовал это письмо. Неужели его планы в конечном счете сводятся лишь к защите императора и учреждению конституции? Или он надеется, что когда маньчжуры узнают о [его письме], то убедятся, что он верный и честный [подданный], а никакой не двурушник, что он изо всех сил, не щадя жизни, стоит на защите их, маньчжур, а приписываемые ему слова о почитании власти императора, о защите государства, а не великих Цинов, — это клевета на Чансу, что он этого никогда не говорил? Поскольку Жун Лу уже умер, а Нала[ши]¹⁷⁸ находится в преклонных годах, то Цзай Тянь, только что достигший зрелого возраста, рано или поздно вернет себе престол. И когда маньчжуры снова укрепятся у кормила власти, то, хотя его авторитет не так высок, как у хитроумного Жун Лу, все же есть возможность снова получить [пост] управляющего делами Министерства промышленности, а может быть даже домогаться поста в кабинете министров или в Военном Совете. Чансу не раз утверждал: «Когда бедственное положение становится известным [высшим властям], они не меняют заставы; возможно такое и случалось, но мне не приходилось такое наблюдать».

Пожалуй, я испытываю озабоченность в отношении Чансу: ведь в прошлом он растрезвонил свои суждения о революции среди современников, в том же духе ведет себя и поныне. И хоть Чэнь Цяньцю умер, но Сунь Вэнь и Линь Куй еще в полном здравии, и хоть Тан Цайчана нет в живых, но Чжан Чжидун полон жизни. Несмотря на то, что тайнопись «Союза защиты государства» не проявилась на бамбуке и шелке¹⁷⁹, однако еще живы господа - члены Союза. И подобного рода доказательств намерений Чансу осуществить революцию не счесть. Хотя маньчжуры и глупы, но не настолько, чтобы Чансу с ходу их ввел в заблуждение. Эх, как грустно!  Благотворная панацея «Святого из Наньхая»¹⁸⁰, оказалась всего лишь пятью скромными возможностями белки-летяги¹⁸¹, да и те временами истощались. Если ему не удастся обмануть маньчжуров, ему не вернуть богатство и знатность, а с другой стороны, [его суждения] введут в заблуждение потомков Янь[-ди] и Хуан[-ди]¹⁸² и нарушат их планы [обретения] независимости. Как жаль, что он и сам себя обманывает и наносит ущерб другим людям. Одним словом, он всего лишь перепутал фоу с чжуном¹⁸³. Вот почему я был вынужден [выступить] с опровержением.

Если Чансу сможет немедленно раскаяться, приободрить себя, взвесить свое положение и [степень] популярности, а также [реально] оценить обстановку, то его репутация мужественного старца вновь укрепится во всей стране, а его ученики, пространно рассуждавшие о революции, в скором времени изменят [к нему отношение] и сохранят [почтение] как к совершенномудрому святому¹⁸⁴. Когда император вступит на престол и объявит высочайшую волю [считать Чансу] национальной гордостью, образ Чансу навеки будет запечатлён в небесном созвездии; книги Чансу будут храниться в библиотеках; его прах упокоится в монастыре, а семейные предания выгравируют на медной колонне¹⁸⁵. Возможно, тогда он утешится. Что касается его мечты обрести власть даже ценою жизни, пожертвовать собой ради славы, то ему придется успокоиться и смириться в ожидании нового императора. И хотя Чансу [к тому времени] уже станет [глубоким старцем] со сморщенной шеей и выцветшим лицом, он с уверенностью сможет, не занимая никаких [постов], обрести славу Чжао Мао¹⁸⁶ и заполучить превосходное содержание [как] Сюй Цзин¹⁸⁷. Когда утрачены имя и сущность, каково быть осмеянным [народом] Поднебесной? Почтительно интересуюсь житьем-бытьем. На этом кончаю. Чжан Бинлинь.