Чудодеев Ю.В.

Крах монархии в Китае

Глава 6

Попытки  реставрации  монархии  и  отмирание  монархических  структур

Свержение Цинской династии и провозглашение республики не означало, однако, что была похоронена монархическая идея. Она оказалась, как выяснилось из последующих событий, достаточно живучей в китайском общественном сознании, и вплоть до 1945 г. предпринимались даже попытки ее частичной реставрации. Идея эта уходила в глубины китайского традиционного сознания, восприятия исторических событий и смены династийно-монархических структур. Если император был «плохим», Небо лишало его своего «мандата» и тогда на смену ему приходил новый, «хороший, добрый» правитель. Для немалой части китайского общества идея республики пришла с Запада, от западных «варваров», которые стремились таким образом навязать Китаю свою модель управления и соответственно свое господство.

Еще накануне синьхайских событий, напомним, идея конституционной монархии была чрезвычайно популярна в высших бюрократических кругах, причем она была гораздо более органична для их политического мироощущения, чем республиканские идеи Сунь Ятсена и его единомышленников. Характерно, что сторонники конституционных монархистов были представлены и во временном парламенте, созданном в Пекине в апреле 1912 г. После Синьхая различные политические силы (Север – Юг) боролись за установление в Китае своего господства, которое смогло бы стать столь же стабильным, каким было длительное правление свергнутой Цинской монархии. Китайские традиционалисты фактически раскололись на сторонников централизации (их представляла Бэйянская группировка Юань Шикая в Пекине) и приверженцев децентрализации (они были представлены военными губернаторами на местах). Первые выступали за сильную авторитарную власть, способную покончить со смутой и остановить начавшийся территориальный распад былой имперской державы. Идеи имперского великодержавия лежали в глубинах китайского традиционного восприятия мира. Но весной – летом 1912 г. оно подверглось серьезному испытанию – Внешняя Монголия провозгласила свою независимость; вооруженную борьбу против Китая развернули и получившие поддержку Великобритании тибетцы во главе с Далай-ламой VIII.

То, что Китай утратил свои позиции в Монголии и Тибете, заставило все имперски настроенные круги Поднебесной спешить с ликвидацией «анархии» и «смуты» и требовать установления четкой вертикали власти. Этим не преминул воспользоваться Юань Шикай. Он разрушил наиболее опасные для единовластия республиканские институты и открыл себе дорогу к полномасштабной диктатуре. В январе 1914 г. он издал указы о роспуске обеих палат парламента (заменив его так называемым Законодательным советом) и всех провинциальных собраний и органов местного самоуправления. Считая разработанную Нанкинским правительством Временную конституцию 1912 г. «опасной для республики», Юань Шикай в мае 1914 г. заменил ее новой Временной конституцией, которая делала президента полновластным хозяином страны, так как вся власть в стране – исполнительная, законодательная и судебная – оказывалась в его руках. Вводилась, таким образом, президентская система правления, т. е. правительство подчинялось только главе государства. Он назначал чиновников, распоряжался государственными финансами и, будучи верховным главнокомандующим – определял численность и структуру вооруженных сил. Юань Шикай продлил срок своих президентских полномочий до десяти лет, получил право назначать себе преемника. Фактически он становился некоронованным монархом в обличье президента.

В этой связи стоит проследить, как складывались в эти годы отношения Юань Шикая с цинским двором и с отстраненным от власти маньчжурским императором Пу И, жившими на основании «Льготных условий» в Пекине буквально бок о бок с президентом на территории Запретного города (Зимнего императорского дворца) и продолжавшими получать от республиканских властей значительные средства на свое содержание. В изданных впоследствии воспоминаниях Пу И воспроизвел картины своей жизни во дворце в эти годы: «В этом маленьком мирке я прожил почти тринадцать лет… Здесь я провел самое нелепое в мире детство. Ведь когда в Китае была установлена республика, человечество уже вступило в XX век, а я жил прежней жизнью императора и дышал пылью прошлого, XIX столетия».

Как уже говорилось, на содержание императорского двора казначейство республики ежегодно тратило 4 миллиона лянов серебра (правда, к концу пребывания Пу И в Пекине, т. е. к 1924 г., эти расходы были сокращены наполовину). Императорскую семью ежедневно обслуживало до 600 человек: евнухи, стража, наставники, повара, члены Государственного совета, художники, каллиграфы, а также приходившие для ежедневных жертвоприношений жрецы. Для выполнения специальных ритуалов и церемоний при дворе были сохранены особые учреждения и персонал. Например, всеми внутренними делами императорской семьи занимался, как и до 1911 г., Департамент двора, в ведении которого находилось семь ведомств, подразделявшиеся на 48 отделов. Среди них был даже «отдел желаний», который существовал, как пишет Пу И, специально для того, чтобы прислуживать императорским наложницам, когда они желали рисовать или заниматься живописью. Естественно, речь шла не о «наложницах» Пу И, а о наложницах бывших маньчжурских императоров, которые после смерти своих «повелителей» оставались при императорской семье. После 1911 г. в «корпусе наложниц» остались лишь две старушки.

Любое телодвижение малолетнего императора находило моментальный отклик у его многочисленных слуг. «Каждый день, шел ли я во дворец Юйцингун заниматься, – писал Пу И, – свидетельствовал ли свое почтение императорским наложницам или отправлялся гулять в сад, за мной следовал целый «хвост». Всякий раз, когда я ездил гулять в летний дворец Ихэюань, меня сопровождал не только кортеж из нескольких десятков автомобилей, но и специально приглашенная республиканская полиция, которая стояла вдоль улиц. Когда я ехал в паланкине, то с обеих сторон шли два младших евнуха, готовых выполнить любое мое желание. Следом шествовала большая группа слуг и евнухов, несущих всякую утварь. За ними шли евнухи из императорской кухни…». Цинский двор ненавидел все «заморское» и «республиканское». Пу И рассказывал, какое негодование вызвало у придворного окружения, когда он, мальчишка, однажды нацепил на себя куртку республиканского генерала и заморские чулки, купленные евнухами.

Таким образом, после событий 1911 г. в Пекине параллельно сосуществовали администрация президента Китайской республики и двор «императора великой Цинской династии». Императорский двор, естественно, не имея никакой политической власти, жил своей автономной жизнью, испытывая благосклонное внимание со стороны Юань Шикая и его окружения. На западное восприятие, взаимоотношения Юаня с отстраненным от власти цинским двором были неоднозначны и, в какой-то степени, даже оригинальны. Юань Шикай, в частности, целенаправленно культивировал монархическое начало, оказывая знаки внимания и подчеркнутого уважения свергнутому Пу И, вдовствующей императрице и их окружению. Став официальным президентом республики, он счел своим долгом официально известить об этом событии Пу И, принести при этом «благодарность вдовствующей императрице великой Цинской династии Лун Юй и великому цинскому императору за благосклонное внимание». А в заключение следовало: «Почтительно докладываю и имею честь пожелать великого счастья». Юань специально присылал в Запретный город своих сановников, которые каждый раз поздравляли вдовствующую императрицу и «великого цинского императора» с днем рождения. В марте 1914 г., когда умерла Лун Юй, по приказу Юань Шикая были приспущены республиканские флаги, а гражданские и военные чиновники должны были в течение 27 дней носить траур. Члены императорской семьи и маньчжурская знать носила траур 100 дней. Всем женам членов кабинета было предписано проводить императрицу в последний путь, а соратнику Юаня генералу Дуань Цижую–провести траурный митинг среди военных. Вслед за тем по его приказу республиканские министры участвовали в церемонии захоронения останков императора Цзай Тяня и императрицы Лун Юй.

1914 – 1915-е годы ознаменовались нарастанием монархических амбиций Юань Шикая. Начали восстанавливаться прежние имперские чины и ранги, архаичная экзаменационная система для получения «ученых» степеней и подбора чиновников. В государственный аппарат широко привлекались бывшие цинские бюрократы. Пу И впоследствии вспоминал, как соратник Юаня Сюй Шичан «примчался из Циндао, чтобы принять почетную награду цинского двора–разрешение носить шапку с двухочковыми павлиньими перьями». Внедрялась конфуцианская традиция и имперский ритуал чинопочитания. Например, 23 декабря 1914 г. Юань Шикай, облаченный в императорские одежды, вместе со своими министрами и сановниками совершил в Храме Неба торжественное жертвоприношение в честь Небесного Владыки. Согласно древнему ритуалу он отмечал и дни рождения Конфуция. Параллельно специальным указом был учрежден Институт изучения истории Цинской династии, главой которого был назначен бывший цинский губернатор трех Северо-Восточных провинций (т. е. Маньчжурии) Чжао Эрсюнь, а «Льготные условия» были положены в государственный архив на вечное хранение. Даже государственную печать президента Юань Шикай скопировал с образца нефритовой императорской печати цинской династии. Снова, как в имперские времена, были введены телесные наказания для населения.

Появление промонархических тенденций на верхних этажах власти, естественно, стимулировало реставраторские настроения, причем не только в окружении свергнутого цинского императора, но и у части пекинских бюрократов и конфуцианских интеллектуалов. Монархисты даже попытались развернуть широкую агитацию, в том числе в печати, за «возвращение власти династии Цин», стремясь доказать непригодность западной республиканской системы для Китая с его традициями.

Сторонники возвращения к власти Цинской династии не учли только одного–поощряя промонархические настроения, Юань Шикай имел в виду отнюдь не Цинов, а собственные амбиции. Он надеялся восстановить в Китае монархический режим и стать основателем новой династии. При этом он вел двойную игру, стараясь найти общий язык и с республиканцами и со сторонниками монархии, причем в игру был вовлечен и цинский двор. С одной стороны, под угрозой строгих наказаний он запретил процинскую пропаганду, приказав расследовать «распускаемые слухи о реставрации». Одного из таких пропагандистов (Сун Юйжэня) он даже выслал в провинцию, приказав, однако, «не очень строго» карать его сторонников, и даже одарив Суна подарком – тремя тысячами юаней.

Однако гораздо активнее Юань Шикай в это время проводил идеологическую подготовку к задуманному им монархическому перевороту. Важную роль в пропаганде промонархических настроений, инспирированных Юань Шикаем, сыграл его политический советник в вопросах конституции американец Фрэнк Дж. Гудноу. С его помощью был разработан проект новой конституции и некоторые законодательные акты Юань Шикая, расширявшие диктаторские полномочия временного президента. В октябре–ноябре 1914 г. Гудноу выступил со статьей «О новой конституции», опубликованной на страницах нескольких пекинских газет. Автор заявлял о несоответствии парламентской системы национальным традициям китайского народа, который-де аполитичен и полностью подвержен семейным и родовым обычаям. В августе 1915 г. Гудноу по заданию Юань Шикая опубликовал специальный трактат «О республике и монархии», в котором продолжал выдвигать доводы в подтверждение якобы неготовности китайского народа к республиканскому строю и вновь утверждал, что монархический строй более соответствует духу и традициям Китая. Все дело в том, утверждал американский советник, что в стране «низкий уровень народного образования», «народ не сталкивался еще в своей повседневной жизни с политическими делами, и китайцы совершенно не умеют политически мыслить». По существу, статья и трактат Ф. Гудноу обосновывали тот тезис, что республиканская форма правления стала для Китая «забеганием вперед».

Что ж, в теоретическом отношении рассуждения американского советника не были, конечно, лишены смысла. Об отсталости китайского народа в разное время и в разных формах рассуждали и Сунь Ятсен, и Лян Цичао, в дальнейшем и Чан Кайши. Вспомним хотя бы их тезисы о необходимости подготовительных этапов для «совершенствования народа» и т.п. В данном случае важно, в какой момент прозвучали тезисы Ф. Гудноу и чей политический заказ он выполнял. Тезисы Гудноу послужили отправной точкой пропагандистской кампании за принятие Юань Шикаем императорского титула и отказа от республики.

Вскоре после появления трактата Гудноу в Пекине группой либералов-конституционалистов и даже бывшими членами Объединенного союза была образована конституционно-монархическая организация Общество изучения государственного благоустройства (Чоуаньхуй), ставившая своей целью идеологическую подготовку реставрации конституционной монархии. В программном документе под названием «Спасение страны через конституционную монархию» утверждалось, что провозглашение республики привело к кризису и хаосу и для спасения страны необходимо установление конституционно-монархического строя во главе с сильным монархом. По-существу, возрождалась конституционно-монархическая петиционная кампания, принявшая довольно широкий размах накануне октябрьских событий 1911 г. В частности, предлагалось созвать в Пекине гражданских и военных представителей всех провинций для обсуждения вопроса о государственном устройстве страны и от имени совещания представить петицию в Центральную совещательную палату (Цаньчжэнъюань) для утверждения закона о восстановлении в Китае конституционной монархии. 1 сентября 1915 г. такая петиция была представлена на рассмотрение совещательной палаты.

В то же время Юань Шикай «работал» и с цинским двором. Естественно, ни о каком возрождении Минской династии и речи быть не могло. (Последний император Минской династии Чжу Ю-цзянь – девиз правления Чун-чжэнь – покончил с собой в 1644 г. после вступления в Пекин войск крестьянской повстанческой армии Ли Цзычена, и все его потомки также физически сошли со сцены в XVII в.). Но были сторонники восстановления династии Цин. Юаню было необходимо нейтрализовать именно это направление. Как это ни парадоксально, но, руководствуясь традиционалистскими представлениями, он хотел получить «благословение» для восхождения на трон от свергнутого цинского императорского дома. И ему это удалось.

Чтобы предупредить претензии Цинской династии на императорскую власть и нейтрализовать ее сторонников, Юань Шикай пошел на заключение сделки с цинской аристократией. В частности, он дал цинскому двору письменное обещание, что став императором, будет строго соблюдать «Льготные условия», навечно сохранит привилегии цинского двора, более того, включит текст «Льготных условий» в будущую конституцию. Не довольствуясь этим, он даже предложил породниться с императорской семьей и выдать свою дочь за свергнутого императора Пу И. В конечном счете Юань получил от Цинов то, что хотел – двоюродный брат свергнутого императора князь Пу Лунь от имени династии Цин и личного состава восьми маньчжурских «знамен» выразил поддержку будущему восхождению Юаня на трон. Правда, «Льготные условия» так и не были включены в конституцию, а Пу И не женился на дочери Юань Шикая, потому что тот процарствовал всего 83 дня и вскоре умер при загадочных обстоятельствах.

Естественно поставить вопрос–почему Юань Шикай захотел стать императором? Разве ему не хватало диктаторских полномочий президента Китайской республики? Конечно, понятно, что атрибутика абсолютной императорской власти не могла не льстить его честолюбию. «Юань Шикай–человек честолюбивый и умеет вовремя воспользоваться моментом», – вспоминал впоследствии Пу И слова друга и помошника Юаня. В свою очередь, структура республиканского режима (выборность президента, определенная зависимость от парламента и т.д.) не могла дать ему как традиционалисту такого ощущения силы, поклонения и почти абсолютного господства над подданными, какую давала власть китайского императора, тем более окруженного ореолом небесного величия.

Но дело, конечно, не только и не столько в этом. Что касается внутриполитических мотивов, – следует иметь в виду, что режим Юань Шикая функционировал в условиях, когда усилились региональные центробежные тенденции и давление со стороны оппозиционных сил. Ведь главную угрозу Китаю консерваторы-традиционалисты типа Юань Шикая ждали не извне (от западных держав или Японии – поскольку исходили из убеждения, что Китай никогда не погибнет в результате внешней агрессии), а видели в развитии внутренней смуты, которая, по их мнению, и приведет страну к гибели. Юань Шикай пытался задержать развитие центробежных тенденций, ведущих к развалу единой государственности, сцементировать единство страны, укрепить устои своего господства, наконец, консолидировать нацию на традиционной монархической основе. Ослабление центральной власти всегда в прошлом приводило в Китае к пробуждению центробежных сил, базой которых была неизжитая экономическая разобщенность. Поэтому вряд ли правомерно давать однобокую оценку монархическим устремлениям Юань Шикая. К тому же, как показывает мировая история, в частности, история европейского Запада, тенденции современного развития вполне могут получить простор и при существовании монархии, тем более если она не абсолютная, а конституционная.

Летом 1915 г. пекинское руководство, конечно, не без участия Юань Шикая, организовало петиционную кампанию за провозглашение в Китае монархии. 2 октября 1915 г. Центральная совещательная палата приняла решение о созыве во всех провинциях так называемых народных собраний для обсуждения вопроса о государственном строе. Естественно, это не было всенародным референдумом. Делегаты собраний представляли в основном бюрократические круги, в которых идея восстановления монархического режима–разумеется, во главе с китайским (ханьским) императором–была чрезвычайно сильна. Все 1993 делегата единогласно высказались за установление конституционной монархии. Вслед за тем Центральная совещательная палата приняла решение об установлении в стране конституционно-монархической формы правления, отменила закон об избрании президента Китайской республики и обратилась к Юань Шикаю с предложением принять титул императора. Следуя неписаным традиционным установкам, Юань сначала ответил отказом, заявив, что не хочет нарушать присяги, данной при вступлении на пост президента, и оскорблять чувства бывшего цинского императора, который отрекся от престола (потому что добровольное отречение – это ведь не свержение!). Только после второго обращения Совещательной палаты Юань Шикай 12 декабря 1915 г. объявил о своем решении принять императорский титул и одновременно пожаловал разные придворные титулы 128 крупным сановникам. Был создан специальный комитет по подготовке коронации (она намечалась на 1 января 1916 г.) и даже объявлен девиз правления нового императора – Хунсянь (Всеобъемлющая законность). Впредь 1916 год должен был называться «1-м годом эры Хунсянь».

Стремление Юань Шикая реставрировать монархию в Китае, как отмечалось выше, отражало определенные настроения в обществе, по крайней мере его традиционалистской части. В этих кругах превалировала идея верховенства государства как главной объединяющей силы общества, о подчинении интересов индивида интересам государства, интересов «малого Я» (китайца как личности) интересам «большого Я» (нации). Именно на эти настроения рассчитывал прежде всего новый монарх. Он начал восстанавливать структуры, существовавшие при цинском режиме, окружать себя кадрами старой цинской бюрократии. Однако восстановить имперскую вертикаль власти, которая должна была строиться на абсолютном подчинении провинциальных анклавов центральному правителю, ему не удалось. Как это ни парадоксально, Юань Шикай не понял, что в новой изменившейся постсиньхайской ситуации главной политической силой Китая стала армия. Как известно, винтовка рождает власть. Но она же сплошь и рядом ее и губит. Между тем, восстанавливая монархию, Юань старался поставить вооруженные силы под контроль бюрократических структур. Это вызывало неизбежное противодействие новой армейской верхушки как в центре, так и особенно на периферии. В частности, даже ближайшие соратники новоиспеченного императора – Сюй Шичан, Дуань Цижуй и другие, занимавшие важные государственные и военные посты в центре и провинциях (Дуань Цижуй, например, был военным министром в правительстве Юаня и т. п.), отнюдь не были горячими сторонниками реставрации монархического строя. И понятно, почему. При сохранении республиканского режима каждый из них имел шанс не только оставаться полным хозяином в «своем» анклаве, но и пробиться на самые верхние этажи власти, допустим, стать президентом или премьер-министром (кстати, в последующие годы и Сюй, и Дуань заняли именно эти посты). При монархии же они попадали под жесткий контроль единовластного правителя и в унизительную зависимость от его окружения. Это и определило позицию «новой армии», которая в целом оказалась на стороне республики. Когда же Юань Шикай, чувствуя, что генералы настроены против монархии, попытался заменить сильных военных губернаторов более слабыми своими выдвиженцами, это лишь усугубило ситуацию, окончательно оттолкнув «новую армию» от ее «отца» и создателя.

Между тем, империалистические державы Запада, которые реалистичнее Юань Шикая оценивали обстановку в Китае (обострение соперничества между центром и провинциями, правительством и оппозицией, между военными группировками, борющимися за власть), советовали ему «временно отложить изменение формы правления во избежание возможных беспорядков». Сдержанное отношение Запада к перспективе «изменения форм правления» в Китае во многом объяснялось их оценками китайской реакции на экспансионистский вызов Японии, предъявившей в ультимативной форме правительству Юань Шикая в 1915 г. «21 требование». Япония претендовала не только на все бывшие германские владения в Шаньдуне, но и на южную Маньчжурию и Внутреннюю Монголию и даже требовала, чтобы своими советниками по политическим, финансовым и военным вопросам центральное правительство Китая приглашало «авторитетных японцев». Для правительства Юань Шикая проблема состояла в том, чтобы найти выход из внешнеполитического кризиса, грозившего подорвать сложившуюся структуру власти над китайским народом в условиях, когда Япония, нарушив определенный «баланс присутствия» держав в Китае, пыталась резким броском выдвинуться на доминирующие позиции, когда надежды использовать межимпериалистические противоречия для ослабления японского давления были сведены к минимуму. Япония, с одной стороны, угрожала расширением вооруженной агрессии и даже захватом Пекина, поддержкой оппозиции против Юань Шикая, а с другой – прикрывая свои агрессивные намерения ссылками на паназиатскую солидарность японцев и китайцев, давала понять, что в случае успешного продвижения переговоров относительно «21 требования» она могла бы поддержать монархические устремления самого Юань Шикая. Пойдя на существенные уступки японской стороне (кроме пункта о приглашении японских советников, который Япония в конце концов сняла) и не получив ожидаемой поддержки западных держав, Юань Шикай 9 мая 1915 г. был вынужден принять японский ультиматум.

Скажем сразу: силе японского натиска Юань Шикай уступил вынужденно, фактически под угрозой прямой военной интервенции он добился лишь снятия наиболее унизительных для Китая условий японского ультиматума. Как представитель консервативного национализма, он, безусловно, видел в Японии агрессивную силу, покушавшуюся разрушить китайскую государственность. Насколько болезненно остро стоял для Юань Шикая вопрос об оправдании перед общественным мнением своих действий как вынужденных, как уступку грубой силе во имя «спасения государства от гибели» («жертвуя малым, спасать большое»), свидетельствует и критика его в адрес оппозиции, в частности, Сунь Ятсена. В то время Сунь Ятсен не выразил открытого протеста по поводу японских агрессивных притязаний, и правительственные круги даже обвиняли его в потворстве Японии; правительство же призывало народ «не забывать день 7 мая» (дату предъявления японского ультиматума) и т. д.

Стоит отметить, что в сложной обстановке, отмеченной противостоянием разных политических сил в постсиньхайский период, существенно изменился и подход к Японии: кроме националистического восприятия ее как агрессора, появилось еще и отношение к ней как к внешней силе, которую можно привлечь на свою сторону в борьбе с соперниками. Соединение противоречивых потоков восприятия Японии оказалось характерным для различных направлений китайского национализма. На протяжении последующих десятилетий это стало своего рода общим знаменателем отношения к ней различных представителей политизированной верхушки китайского общества. Этот стратагемный подход предполагал, что «сильный Китай», созданный при поддержке Японии, в конце концов выйдет на уровень равноправных отношений с ней (равно как и с другими странами мира) и в конечном счете компенсирует уступки, сделанные Японии на пути к этой цели.

Прежде всего, приняв ультиматум Японии и подписав с этой страной соответствующие соглашения, на ее поддержку в реализации своих планов реставрации монархии рассчитывал Юань Шикай. Однако одновременно помощь Японии в борьбе против диктатуры Юань Шикая стремилась использовать и оппозиция – в лице Сунь Ятсена (который, кстати, в тот момент был готов предоставить Японии даже большие уступки, чем Юань) и соперничавших с Юань Шикаем милитаристов.

Преследуя свои агрессивные цели, Япония не оправдала надежд ни одной из сторон. В конечном счете она выразила отрицательное отношение к планам Юаня реставрировать монархический режим–сильный человек в Китае, тем более в императорском ореоле, ей был не нужен. Она готова была поддержать оппозицию и сначала даже стимулировала противников Юань Шикая в конце 1915 – начале 1916 гг., но тут уже сама антимонархическая оппозиция отнеслась сдержанно к предложенной помощи, начав понимать, что за ней кроется расширение экспансионистских намерений Японии.

Восхождение Юань Шикая на монарший престол происходило при нараставших оппозиционных антимонархических настроениях как в военных кругах, так и в среде китайской интеллектуальной элиты. Его стремление стать очередным китайским императором и восстановить монархический режим вызвало отрицательную реакцию в первую очередь провинциальной армейской верхушки, особенно – среди командного состава Южной (Наньянской) армии. Инициативу антимонархического движения взял на себя генералитет окраинных юго-западных и южных провинций Китая. Именно эти генералы (Цай Э, Тан Цзияо и др.) в декабре 1915 г. еще до намеченной на 1 января 1916 г. инаугурации будущего монарха открыто выступили против Юань Шикая.

Накануне официального вступления на престол нового императора в провинции Юньнань началось восстание, ознаменовавшее начало «движения в защиту республики» (хуго юньдун), которое в прессе стали называть «третьей революцией». Под «второй революцией» в китайской историографии имеется в виду вооруженное выступление в Центральном и Южном Китае летом 1913 г., организованное сторонниками Национальной партии (Гоминьдан) против диктаторских поползновений Юань Шикая. Во главе восстания встал бежавший из столицы генерал Цай Э. Активную политическую поддержку антимонархическому движению оказал лидер так называемой Прогрессивной партии (Цзиньбудан) Лян Цичао, который, кстати, при поддержке японцев, в начале марта 1916 г. добрался до провинции Гуанси, одного из очагов движения противников Юань Шикая.

Любопытно проследить эволюцию отношения к фигуре Юань Шикая этих двух видных деятелей постсиньхайского периода: одного – представителя новой генерации военно-политических деятелей Китая, другого – известного и влиятельного  политика общекитайского масштаба.

Накануне 1911 г. Цай Э (он же – Цай Гэньинь, он же Цай Сунпо), получив военное образование в Японии и став губернатором провинции Юньнань, первое время верноподданнически служил цинскому режиму. Его национализм, обращенный прежде всего против агрессивных поползновений иностранных держав, был ориентирован на сохранение Китаем устойчивой государственности. Однако во время Синьхайской революции он принял участие в выступлении «новых войск» в Юньнани и провозглашении независимости этой провинции(стал ее военным губернатором). Он стал активным сторонником Юань Шикая и постоянно подчеркивал необходимость укрепления «власти центра». В период «второй революции» он выступил как антагонист Гоминьдана, активно помогая Юань Шикаю военными средствами преодолеть политический кризис и раскол страны. В тот момент он отражал настроения тех общественных сил, которые в сложившихся условиях именно в сильной авторитарной власти Юань Шикая видели гарантию единства и благополучия Китая. В октябре 1913 г., вызванный в Пекин, чтобы занять высокие должности в столичных учреждениях (члена Канцелярии при верховном главнокомандующем, Верховного комиссара по управлению пограничной службой и др.), он вошел в ближайшее окружение Юаня. Возникает вопрос: почему он выступил против реставраторских планов своего шефа в конце 1915 г.?

Отношение Цай Э к монархическим планам Юань Шикая во многом совпадало с позицией большинства военачальников «новой армии», считавших именно республику политиканствующих генералов гарантией сохранения лидерства армейской элиты. Это и решило судьбу реставраторских планов Юань Шикая. Не исключено, что и своими диктаторскими поползновениями Юань Шикай нарушил традиционно конфуцианский принцип взаимоотношений вершителя власти и подданных и подписал себе тем самым приговор в глазах традиционалистов. Подпортило его престиж и то, что он вынужденно принял японский ультиматум, надеясь на поддержку Токио его плебисцитарной монархии. А это был уже предел…

Реакция интеллектуала Лян Цичао была более сложной. В то время он был уже широко известен в китайских общественно-политических кругах. Вернувшись в Китай после вынужденной японской эмиграции (1898 – 1911), он также вошел в окружение Юань Шикая, который стремился использовать его политический и интеллектуальный авторитет. Лян был одним из создателей Прогрессивной партии, на базе которой в сентябре 1913 г. был образован кабинет министров Юань Шикая, в котором сам Лян Цичао занял пост министра юстиции. В этот период он проявил себя как апологет сильной центральной власти. Даже после разгона Юань Шикаем республиканского парламента Лян не стал противиться его диктаторским поползновениям, считая, что фигура Юаня может послужить цементирующим фактором единства государства. Позиция Лян Цичао, как, впрочем, и Цай Э, кардинально изменилась лишь после создания Общества изучения государственного благоустройства (Чоуань хуй) и других организаций, ратовавших за восстановление монархии.  В своей статье «Странная постановка вопроса о государственном строе» Лян Цичао публично выступил против движения за реставрацию монархии.

Реакция Лян Цичао как интеллектуала основывалась на его размышлениях о судьбах Китая, которые рассматривались и в связи с западными теориями либерализма, в частности, идеями Дж. Милля, Ж. Ж. Руссо, И. Канта. Он пытался соединить китайскую традицию с гуманистическими идеалами западных мыслителей. В принципе, Лян Цичао, как и прежде, не возражал против конституционной монархии, однако перспектива возможного революционного «хаоса» была для него неприемлема. «Я всегда в любое время против революции»,–повторял Лян Цичао. И добавлял: «У меня до сих пор нет иллюзий в отношении республики».

Реакция на попытки Юань Шикая реставрировать в Китае монархический режим выявила, таким образом, раскол мнений китайской интеллектуальной элиты. Выступивший в поддержку «третьей революции» Лян Цичао ни идейно, ни политически не примыкал к единому фронту так называемых новых интеллектуалов-западников, приверженцев идей Сунь Ятсена.

Так в лице Цай Э и Лян Цичао произошло своеобразное объединение военных и политических структур как противовеса юаньшикаевской монархии. Впрочем, в дальнейшем Лян Цичао не отказался и от армейской должности, приняв пост начальника Генерального штаба «Армии защиты республики» в Гуандуне и Гуанси.

В Европе, включая Россию, судьба монархий, как правило, решалась в центре, в столицах. В Китае судьба плебисцитарной монархии, как и монархических структур в прошлом, решалась на периферии, в отдаленных провинциях, которые объявляли свою независимость от центра, провоцируя тем самым развал имперской структуры. Так, 25 декабря 1915 г. после отказа Юань Шикая пойти навстречу ультимативному требованию Цай Э и отказаться от провозглашения новой династии, в Юньнани была объявлена независимость провинции. А дальше уже началась «цепная реакция» провозглашения независимости провинций, по сути – «второе издание» синьхайских событий 1911 г. Военный губернатор провинции Гуйчжоу провозгласил ее независимость от Пекина 26 января 1916 г., а 15 марта объявила свою автономность и потребовала отречения Юань Шикая провинция Гуанси.

Хотя к середине марта 1916 г. провозгласили свою независимость и потребовали от Юань Шикая отказаться от его монархических планов только три Юго-Западные провинции, положение диктатора явно пошатнулось. Разбить войска восставших ему не удалось. Даже несколько из его бэйянских соратников (генералы Фэн Гочжан, Чжан Сюнь и др.) открыто советовали ему отказаться от монархической затеи. Отрицательно отнеслись к его планам европейские державы. В конце концов Юань Шикаю отказала в поддержке и Япония, демонстративно не принявшая в Токио его специального посланника и даже намекнувшая о намерении поддержать мятеж юго-западных провинций. Юань Шикай был вынужден отступить. 22 марта 1916 г. спешно созванная им Законодательная палата объявила об отмене монархии и восстановлении республики. Так окончилось монархическое правление Хунсянь, которое продолжалось всего 83 дня – с 1 января по 22 марта 1916 г. Вкусил ли сам Юань за эти неполные три месяца бразды своего императорского правления? Трудно сказать, ведь даже никаких инаугурационных торжеств по случаю его восхождения на трон в Пекине не проводилось.

Движение в защиту республики все же не вылилось в крупномасштабную гражданскую войну. По крайней мере, крупных вооруженных столкновений между Севером и Югом в то время зафиксировано не было. Междоусобные милитаристские войны разразятся позднее, уже после смерти Юань Шикая, в 1917 – 1918 и в последующие годы. Отметим также, что Сунь Ятсен, один из главных политических антагонистов Юань Шикая, в этот период не принимал непосредственного участия в подготовке и организации начавшегося на юго-западе Движения в защиту республики. Его политическая группировка так и не стала во главе развернувшегося антимонархического движения, в то время как одну из мятежных армий повел за собой член Гоминьдана (Ли Лецзюнь). Сунь Ятсен вернулся из Японии только летом 1916 г., уже после смерти Юань Шикая. В Шанхае он, опираясь, в частности, и на поддержку криминально-гангстерских структур, пытался организовать массовые выступления, включая террористические акты в поддержку республики. В июле 1917 г. он перебрался в Гуанчжоу, начав при военной поддержке гуансийских и гуандунских милитаристов, а в дальнейшем и при советской помощи (посылка военных советников) подготовку вооруженного похода на Север для очередного объединения Китая.

После отмены монархии Юань Шикай пытался сохранить за собой пост президента республики. Его вчерашние соратники получили очередные назначения: Сюй Шичан–пост государственного секретаря, Дуань Цижуй – начальника Генерального штаба. Ли Юаньхун был восстановлен на посту вице-президента. От их имени Юань обратился к руководителям мятежного Юга с предложением о перемирии и отказа от независимости провинций. 22 апреля 1916 г. он предпринял последний жест – объявил о реорганизации правительства, подотчетности кабинета министров парламенту и даже ограничении прерогатив президента.

Однако мятежные республиканские генералы «закусили удила», отвергнув предложение Юань Шикая и решительно настаивая на его отставке со всех постов, включая президентский, и даже объявлении его вне закона. В довершение в апреле-мае 1916 г. еще четыре провинции объявили о своей независимости – Гуандун, Чжэцзян, Хунань, Сычуань. 8 мая генералитет мятежных провинций заявил о создании Военного совета, который фактически взял на себя функции военного правительства на юге Китая. Власти Юань Шикая практически противостояла вся Южная (Наньянская) армия, да и многие бэйянские генералы, почувствовав возможность проявить неповиновение своему вчерашнему господину, были далеко не столь уже надежны в преданности режиму. Для Юаня это был удар, который он не смог пережить. 6 июня 1916 г. в возрасте 56 лет Юань Шикай скоропостижно скончался. Есть предположение, что он принял яд. Так закончилась его мирская слава…

Юань Шикай, безусловно, принадлежит к числу крупных политических фигур новой истории Китая. Фигура репрезентативная и неоднозначная. Он был крупным военно-политическим сановником, вышедшим из горнила Цинской монархии и сыгравшим не последнюю роль в ее свержении. Его оценку со знаком минус (в противовес положительной характеристике его политического противника и оппонента Сунь Ятсена), в течение многих лет повторяемую в отечественной историографии, нельзя на сто процентов считать правомерной и объективной. Юань был типичным представителем своей эпохи и своего социального круга, типичным националистом консервативно-традиционалистского толка. Думается, нельзя исключать, что его попытки утвердить в своем лице авторитарный режим и даже возродить монархию можно рассматривать и как стремление сцементировать единство страны, предотвратить «хаос» и наладить «порядок». Во всяком случае, то, что он хотел увидеть Китай сильной державой, бесспорно. Ничьей марионеткой Юань не был.

История, в том числе китайская, как известно, развивается своим путем, причем далеко не однозначным. Армия, которую цинский режим создавал, чтобы укрепить свое господство, в конце концов, свергла маньчжурскую династию. И эта же армия, которую создавал и пестовал Юань Шикай, выступила против его вертикали власти, продемонстрировав свой статус господствующей политической силы.

Смерть Юань Шикая обозначила начало нового этапа истории Китая постсиньхайского времени, отмеченного военно-политической междоусобицей, – борьбой различных милитаристских группировок и революционными потрясениями. Как неоднократно уже было в китайской истории, централизованный деспотический «порядок» сменялся политическим «хаосом». И то, что на этом фоне вплоть до 1945 г. продолжались попытки в той или иной форме возродить цинские монархические структуры или в масштабе страны, или на части китайской территории (в Северо-Восточных провинциях с помощью японцев), весьма показательно. Эти попытки были окончательно пресечены лишь внешним (опять-таки!) силовым воздействием: в августе 1945 г. Советский Союз объявил войну Японии, была разгромлена японская Квантунская армия, освобождены Северо-Восточные провинции и свергнутый император Пу И был пленен частями Красной армии.

После смерти Юань Шикая президентом восстановленной Республики стал генерал Ли Юаньхун, вице-президентом – Фэн Гочжан, премьер-министром – Дуань Цижуй. Была возвращена даже внешняя атрибутика республиканского правления. Президент Ли Юаньхун объявил действующей временную конституцию 1912 г., был созван разогнанный парламент старого состава, перед которым Ли Юаньхун и принес присягу. На Юге было объявлено о ликвидации Военного совета «Армии защиты республики», что должно было символизировать установление временного мира между Югом и Севером. Несомненно, мир этот был хрупким и непрочным и в конце концов оказался взорван междуусобной вооруженной борьбой между возникшими милитаристскими группировками.

Китай фактически был разорван на части. В Северных и Восточных провинциях господстовали так называемая чжилийская милитаристская группировка Фэн Гочжана и аньхуйская (аньфуская) группировка Дуань Цижуя. На северо-востоке господствовала так называемая фынтяньская группировка бывшего бандита, но при Юань Шикае облаченного в генеральский мундир–Чжан Цзолиня. Юг оказался в подчинении юньнаньских (Тан Цзияо, Цай Э) и гуансийских (Лу Жунтин) милитаристов (последний, кстати, тоже был выходцем из бандитов-туфэев). Между группировками шла ожесточенная, беспринципная борьба, подогреваемая стремлением с плацдарма своих провинциальных «вотчин», прорваться на верхние этажи государственной власти. Развитие китайского милитаризма, как это ни удивительно, характеризовалось сочетанием центробежных и центростремительных тенденций. Ни один из названных генералов – главарей клик – не был марионеткой империалистических держав, но при этом стремился использовать свои связи с ними для укрепления своей силы и своего влияния как в центре, так и на провинциальном уровне. Державы, разумеется, со своей стороны пользовались этим для продвижения своего влияния в Китае.

Весной – летом 1917 г. в Пекине резко обострились разногласия между президентом Ли Юаньхуном и премьером Дуань Цижуем по вопросу о вступлении Китая в мировую войну на стороне Антанты. Выявилось явное стремление Дуань Цижуя получить диктаторские полномочия. Возникший конфликт сопровождался очередными японскими демаршами в отношении Китая. Япония, вступившая в Первую мировую войну на стороне Антанты и захватившая германскую колонию в Китае (порт Циндао), стремилась закрепить свое фактическое господство во всей провинции Шаньдун.

Именно к этому моменту и была приурочена очередная попытка восстановления цинского монархического режима. Ее предпринял один из генералов чжилийской группировки Чжан Сюнь (Чжан Шаосюань) (1854 – 1923). При Цинах он был императорским наместником провинций Цзянсу и Чжэцзян, и после свержения династии остался убежденным монархистом. В знак преданности цинскому императору он сам, офицеры и солдаты его армии демонстративно носили косы (их называли «армией с косами»). В 1913 г. во время путча против Юань Шикая («вторая революция») Чжан Сюнь нанес поражение республиканским войскам, став одним из ближайших соратников Юаня. Тем не менее он не поддержал монархические замыслы своего шефа, более того, совместно с видным столичным сановником Сюй Шичаном – организовал заговор с целью захвата верховной власти под прикрытием восстановления власти Цин во главе с Пу И. Реализации этих планов в то время помешало соперничество между Чжан Сюнем и Сюй Шичаном: они не могли решить, кто станет регентом при малолетнем императоре.

В 1914 г. после смерти вдовствующей  императрицы Лун Юй Чжан Сюнь прислал в Запретный город телеграмму с соболезнованием по случаю «национального трура», заявив, что «все чиновники республики являются подданными великой династии Цин». Чжан Сюню уже после смерти Юань Шикая удалось организовать несколько встреч с представителями провинциального генералитета и добиться от них одобрения своих планов ликвидировать республиканское правительство и реставрировать Цинскую монархию. Одна из таких встреч состоялась, между прочим, на церемонии похоронных жертвоприношений в Чжэндэ (пров. Аньхуй) – родовом имении Юань Шикая, куда было перенесено его тело для захоронения. Получил Чжан Сюнь одобрение и более высоких персон–Дуань Цижуя и Фэн Гочжана. Реставрация Цин, разумеется, воспринималась генералами как декорация для реализации своих замыслов. Смещенный с поста премьера Дуань Цижуй, например, хотел воспользоваться ситуацией, чтобы выступить против Ли Юаньхуна, а сам Чжан Сюнь уже мыслил себя военным диктатором страны при малолетнем Пу И.

Чжан Сюнь был типичным политическим хамелеоном. Он принимал оружие и боеприпасы от немцев, а немецкие офицеры служили в его армии советниками. Но при этом во взаимоотношениях с Дуань Цижуем он не пренебрегал и посредническими услугами японцев, которые как раз хотели ликвидировать немецкое присутствие в пров. Шаньдун. Обещая помочь президенту Ли Юаньхуну, он тут же за его спиной вступал в тайный сговор с его оппонентом – премьером Дуанем.

8 июня 1917 г. по приглашению Ли Юаньхуна Чжан Сюнь со своими войсками прибыл в Тяньцзинь и создал там свой штаб. Он требовал от президента включения «Льготных условий» в конституцию, признания конфуцианства национальной религией и значительного увеличения численности своей армии. Под давлением Чжан Сюня Ли Юаньхун был вынужден объявить о роспуске парламента. Буквально на следующий день «войска с косами» вступили в Пекин, куда по приглашению генерала-монархиста тайно прибыл Кан Ювэй, загримированный под крестьянина. После учреждения Республики Кан Ювэй оставался адептом конфуцианства как самобытной доктрины, наиболее соответствующей национальной специфике Китая. Он по-прежнему не оставлял своих планов реставрации кого-либо из «гуманных» и «добродетельных» императоров и с энтузиазмом воспринял планы Чжан Сюня снова посадить на престол малолетнего Пу И. Многие старые цинские сановники, совместно с Чжан Сюнем разработавшие план реставрации монархии, съехались в Пекин. Были установлены связи с действующей при цинском дворе монархической Партией предков (Цзуншэдан), один из членов которой стал даже личным секретарем Чжан Сюня. Через некоторое время генерал явился на аудиенцию к десятилетнему Пу И, который принял его во дворце Янсиньдянь, сидя на троне, а Чжан Сюнь, стоя на коленях, отвешивал ему земные поклоны. Некоторые республиканские генералы сочли за честь получить право въезда во дворец верхом или носить желтые куртки (т.е. императорского цвета).

События дальше разворачивались, как в детективном романе. Первого июля 1917 г. ряд видных военных по поручению Чжан Сюня обратился к Ли Юаньхуну с предложением подписать составленное ими заявление о «возвращении власти Цинской династии». Ли Юаньхун наотрез отказался и вместе с президентской печатью поспешил скрыться в японском посольстве. В тот же день Чжан Сюнь вместе с Кан Ювэем прибыли в императорский дворец и предложили малолетнему Пу И поставить все еще остававшуюся в Запретном городе цинскую императорскую печать на заранее заготовленном манифесте и нескольких указах о возвращении власти Цинской династии, введении конституционно-монархического строя и восстановлении цинского кодекса законов.

В указах было предписано считать 1917 год 9-м годом эпохи Сюаньтун, т. е. 9-м годом правления императора Пу И (вместо 6-го года республики). Восстанавливались не только лунный календарь, но и вся цинская государственно-административная система, титулы и наименования учреждений. В частности, Чжан Сюню был пожалован титул «Доблестного князя» (он был назначен на должность министра по делам Северного Китая и наместником столичной провинции Чжили); генерал Фэн Гочжан получил титул князя и пост наместника Южного Китая и т. д. Многие политические деятели были назначены на почетные должности, правда, без наделения какой-либо фактической властью. На роль князя-гегемона, единоличного правителя Китая претендовал сам Чжан Сюнь, организатор переворота.

В Пекине спешно восстанавливалась цинская атрибутика: пятицветный национальный флаг повсеместно заменялся флагом с изображением дракона – символа монархии. Выплывшие на политическую поверхность старые политики-монархисты вновь облачились в мундиры и официальные одеяния прежнего времени, цены на которые в лавках старьевщиков резко подскочили. Появился огромный спрос на парики и фальшивые косы. В пошивочных мастерских срочно стали шить и продавать флаги с драконами, в магазинах антикварной одежды и театральной бутафории цинские одеяния и конский волос вдруг стали самым дефицитным товаром.

В Запретном городе императорская родня и вчерашние царедворцы заметно оживились, рассчитывая вернуть себе реальную власть. Особенно уповал на это отец Пу И – князь-регент Цзай Фэн. Однако Чжан Сюнь не оправдал их надежд–буквально на следующий день после объявления реставрации он издал указ, запрещавший маньчжурским князьям и знати вмешиваться в государственные дела. Тем временем его «вояки с косами» повели себя в Пекине, как в завоеванном городе. И не удивительно–все они были в основном южанами, а грабили дома, магазины, склады китайцев-северян.

Придя к власти, Чжан Сюнь не учел возможности разворота на 180 градусов своих вчерашних, как ему казалось, сторонников–генералов-сановников Сюй Шичана, Фэн Гочжана, особенно Дуань Цижуя, каждый из которых имел в виду свои собственные планы и интересы. Например, Сюй Шичана далеко не устраивал пожалованный ему ничего не значащий титул помощника президента императорской Академии наук. Угроза появления в столице новоявленного диктатора побудила столичный и провинциальный генералитет мгновенно превратиться из сторонников монархии в защитников республики. Наибольшую активность проявил вчерашний сторонник Чжан Сюня генерал Дуань Цижуй, который при поддержке японцев, давших ему заем на подавление монархического путча, двинул на Пекин верные ему части, поклявшись покарать предателей. Любопытно, что политическим советником Дуань Цижуя стал Лян Цичао, который теперь всю вину за монархический переворот возлагал на Чжан Сюня и своего бывшего учителя Кан Ювэя, называя первого «ненасытно алчным военным», а второго – «хвастливым ученым».

В своих обращениях к народу Дуань Цижуй всю вину за путч возлагал на «предателя и узурпатора» Чжан Сюня, который, по его словам, и стал «главным виновником всех беспорядков». Всячески выгораживая Пу И и цинский двор, Дуань Цижуй заверял, что военный поход против Чжан Сюня и его «армии с косами» предпринят не столько из «сочувствия республике», сколько из необходимости «спасти цинскую династию от тяжелого положения». В своих телеграммах Дуань Цижуй заявлял: «Предатель Чжан Сюнь собрал вокруг себя преступников и около тридцати с лишним армейских офицеров. Цинский император еще мал. Что он мог предпринять против такого насилия?!» Дуань Цижуй обещал строго соблюдать «Льготные условия» и оправдать всех участников путча, кроме Чжан Сюня.

Одиннадцатого июля 1917 г. войска Дуань Цижуя достигли Пекина. В «армии с косами» началась паника. Срезая косы, солдаты обратились в бегство. К 12 июля монархический путч был подавлен. Сам его инициатор Чжан Сюнь по договоренности с представителями держав получил убежище в голландском посольстве. Таинственным образом исчез из Пекина и Кан Ювэй. Впрочем, генералы, восстановившие свою власть в Пекине, не подвергали каким-либо репрессиям организаторов и участников монархического путча. Не исключено, что их шантажировал сам Чжан Сюнь, грозя предать гласности компрометирующие их документы. В связи с этим следует отметить, что бэйянские генералы, следуя конфуцианской традиции, не допускали физического уничтожения своих побежденных политических противников и их армий. Впрочем, в исключительных случаях применялись и казнь, и политические убийства.

Власть «великой Цинской династии» во второй раз была свергнута, продержавшись всего 12 дней. Монархический же режим в Китае был, таким образом, свергнут в третий раз (после 1912 и 1916 г.). По всей стране была окончательно установлена республика.

После занятия Пекина Дуань Цижуй вновь занял пост премьер-министра; исполнять обязанности президента стал генерал Фэн Гочжан (1859 – 1919). С приходом к власти между ними возникли трения, и созданная Юань Шикаем Бэйянская группировка раскололась на чжилийскую (Фэн Гочжан) и аньхуйскую (Дуань Цижуй) группы. На положении цинского двора это никак не сказалось. Цины продолжали пользоваться почетом и всеми привилегиями согласно «Льготным условиям». Пу И, его семья и приближенные продолжали жить в Зимнем дворце в Запретном городе, сохранив за собой также летний дворец Ихэюань и получая колоссальное денежное содержание от республиканских властей.

В сентябре 1918 г. очередным президентом Китайской республики стал один из влиятельнейших пекинских сановников 63-летний Сюй Шичан. Еще при Цинах он стал министром внутренних дел, наместником Северо-Восточных провинций и даже старшим императорским наставником. После прихода к власти Юань Шикая он много сделал для укрепления его авторитарной власти, но его монархических планов не одобрил. Впрочем, милитаристом он так и не стал, поскольку не имел собственных вооруженных сил. Однако, став президентом, Сюй Шичан, казалось бы, неожиданно стал предпринимать шаги, которые вызвали очередные надежды у представителей цинского двора. В дальнейшем Пу И довольно подробно и красочно рассказал об этом в своих воспоминаниях. Оказывается, Сюй Шичан никогда не оставлял мечты о возможности реставрации Цинской монархии. Он недаром немедленно амнистировал Чжан Сюня, стал совершать жертвоприношения в Храме Неба и проповедовать изучение конфуцианских классиков и почитание Конфуция. По его указанию некоторые князья маньчжурского императорского двора даже стали членами Государственного совета, а некоторые были произведены в генералы. Установив контакты с представителями Департамента цинского двора в Запретном городе, Сюй позволял себе прямо высказываться в неофициальной обстановке: «Цель моего нынешнего президентства заключается только в том, чтобы действовать в качестве регента от имени юного монарха».

Сюй Шичан стал именовать Цинов «нынешней династией», а Пу И–«высочайшим». Не желая «оскорблять» малолетнего императора «сожительством» с республиканским президентом, Сюй даже перенес свою резиденцию из дворцово-паркового ансамбля Чжуннаньхай, вплотную примыкавшего к Запретному городу, в свой личный пекинский особняк. Весной 1919 г. по рекомендации сына Ли Хунчжана (Ли Цзинмая) Сюй Шичан пригласил англичанина Р. Ф. Джонстона, магистра литературы Оксфордского университета, на должность наставника тринадцатилетнего Пу И.

Р. Ф. Джонстон был в своем роде незаурядной личностью. Типичный англичанин, шотландец, он в прошлом служил секретарем английского генерал-губернатора в Гонконге, хорошо знал Китай, его историю, традиционную философию, был поклонником танской поэзии. Он учил Пу И английскому языку, знакомил с современными достижениями науки и техники и одновременно приобщал к европейским манерам. Стоит упомянуть, что начиная со второго года республики, т. е. с 1912 г., республиканское Министерство внутренних дел не раз письменно обращалось в Департамент цинского двора в Запретном городе с просьбой побудить маньчжуров остричь косы. И только под влиянием нескольких иронических фраз своего английского наставника сам Пу И, наконец, отрезал свою косу, и этот поступок потом долго оплакивали бышие императорские наложницы–старушки-приживалки, жившие при цинском дворе.

Впрочем, реставраторское оживление в придворных и монархически настроенных столичных кругах длилось недолго. Да и сам Сюй Шичан в качестве одного из лидеров Бэйянской группировки далеко не был фигурой масштаба Юань Шикая. А когда в 1918 г. эта группировка окончательно раскололась на две враждовавшие между собой клики (Чжилийскую и Аньхуйскую), – положение Сюй Шичана сильно пошатнулось, и пришел конец его монархическим поползновениям.

В последующие годы тенденции к реставрации власти Цинской монархии становятся все слабее. Однако это отнюдь не значит, что произошел резкий спад промонархических настроений, особенно в социальных слоях традиционного мировоззрения. Милитаристский произвол, распад страны на генеральские «вотчины», отсутствие единой сильной власти–все это порождало разочарование в республиканском режиме и подпитывало мечты о монархической реставрации. Свергнутый режим Цинов превращался чуть ли не в образец государственного единства, отсутствия произвола и беспорядков. Малолетний Пу И и его ближайшее окружение постоянно оказывались в фокусе политической борьбы и противостояния милитаристов. Благополучие цинского двора, напишет впоследствии Пу И, «непосредственно решали солдаты и винтовки».

В частности, во второй половине 1919 г. цинский двор установил тесные  отношения с военными чинами вне Бэйянской группировки, прежде всего с генерал-инспектором Чжан Цзолинем (1873 – 1928), главарем Фэнтяньской (Мукденской) милитаристской группировки в Маньчжурии. Среди китайских милитаристов это была не ординарная фигура. Выйдя из низших слоев китайского общества, Чжан Цзолинь добрался до самых верхних этажей власти. Начав как предводитель банды хунхузов, действовавших на стороне Японии в лесах Маньчжурии во время русско-японской войны, он в конце своей карьеры был уже генералиссимусом объединенной армии северных милитаристов.

Надежды цинского двора, особенно отца Пу И, бывшего князя-регента Цзай Фэна, связанные с Чжан Цзолинем, возродились, когда тот неожиданно прислал цинскому двору деньги, вырученные от продажи императорских земельных угодий в Маньчжурии. Цины, естественно, восприняли это как добрый знак, рассчитывая на поддержку своих маньчжурских собратьев, наивно забывая, что управляли Маньчжурией уже китайские генералы, преследовавшие свои интересы.

В начавшейся затем милитаристской чехарде надежды  цинского двора на реставрацию монархии уже не особенно интересовали враждовавших между собой генералов. Возникшие было ожидания, вызванные тем, что лидеры Чжилийской (Цао Кунь, 1862 – 1938) и Фэнтяньской (Чжан Цзолинь) милитаристских группировок разгромили своих соперников из Аньхуйской группы и совместно вошли в Пекин, быстро сменились разочарованиями: бывшие союзники разорвали отношения и начали войну друг против друга. В этой войне в 1922 г. Фэнтяньская группировка потерпела поражение, и ставка цинского двора на Чжан Цзолиня оказалось битой.

В конце 1922 г. шестнадцатилетний Пу И женился на Вань Жун, дочери видного маньчжура из корпуса «белого знамени». С этого, казалось бы, частного события в личной жизни свергнутого маньчжурского императора начался всплеск монархической активности цинского двора. Любопытно, что согласие на свадьбу дало республиканское правительство (после сошедшего со сцены Сюй Шичана президентом на короткое время стал Ли Юаньхун), более того, оно выделило 20 тысяч юаней как свадебный подарок молодоженам. Не остался в долгу и Сюй Шичан, также выделив новобрачным аналогичную сумму. Богатые подарки и крупные денежные суммы Пу И и Вань Жун получили и от республиканских руководителей и генералов-милитаристов–Чжан Цзолиня, У Пэйфу, Чжан Сюня, Цао Куня и др. Правительственные войска, жандармерия и полиция обеспечивали охрану свадебной церемонии. Всплеск монархических настроений у цинских князей, сановников, старых и молодых приверженцев монархии стимулировало появление в Запретном городе впервые после 1911 г. представителей дипломатического корпуса, прибывших, правда, в частном порядке. Впрочем, этот всплеск стал кульминацией монархических страстей в Китае.

Тем не менее, в 1923 г. Цины предприняли очередную попытку реализовать свои ожидания реставрации династии, сделав ставку на одного из генералов Чжилийской клики – У Пэйфу (1874 – 1939), которому Цао Кунь, став очередным президентом Китайской республики, передал командование Бэйянской армией. Однако как ни уговаривали чжилийского главнокомандующего, – прибегая и к дорогим подаркам, и к посредничеству Кан Ювэя, специально прибывшего в Пекин и лично обращавшегося к У Пэйфу, склонить его на этот шаг не удалось. Генерал не проявил никакого интереса к переговорам с цинским двором.

В конце 1924 г. судьба Пу И и цинских сановников существенно изменилась. В очередной раз она оказалась связана с продолжавшейся милитаристской междоусобицей.

К тому времени повзрослевший Пу И под влиянием своего английского наставника пытался несколько европеизировать свой облик и даже обстановку в Запретном городе. Он не только срезал себе косу, но и стал одеваться по-европейски, обзавелся телефоном, читал газеты, иностранные журналы, приказывал готовить ему европейскую еду. Став чрезвычайно подозрительным и опасаясь репрессий, Пу И выражал желание перебраться в посольский квартал, уехать за границу, в частности, на учебу в Англию, что было категорически отвергнуто его родственниками и окружением, которые боялись лишиться «Льготных условий». По его указанию были распущены евнухи и сделана попытка реорганизовать так называемый Департамент двора, в частности, сокращено число работников различных отделов с 700 до 300 человек, а число поваров–с 300 (!) до 30. К этому времени разложение, деградация императорского дома, ближайшего окружения Пу И достигли предельной степени. Шло повальное разграбление императорских драгоценностей, включая ценные вещи самого Пу И. Служащие Департамента двора продавали, закладывали, выпрашивали драгоценности в качестве подарков. Распродавалась древняя посуда, бронза, собрание старых картин, которые до поры были не государственным достоянием, а собственностью императорского дома. Фактически шло разграбление общенационального достояния. Чтобы скрыть хищения, устраивались пожары. Вопиющим случаем оказалась попытка вывоза из дворца для отправки в Шанхай фундаментального собрания текстов – Сы ку цюань шу («Коллекция книг по четырем разделам»), одного из высших достижений официальной письменной культуры императорского Китая. Дело приняло такой оборот, что пекинское Министерство внутренних дел было вынуждено издать законопроект об охране древних книг, антикварных изделий и реликвий, запретив вывоз и продажу дворцовых драгоценностей.

Более резкой была реакция республиканского парламента, где стали раздаваться голоса, предлагавшие аннулировать «Льготные условия» и передать Запретный город республиканским властям. Депутаты заговорили о продаже императорских антикварных изделий японским торговцам, о закладе императорских драгоценностей крупным банкам, о награждении цинским двором республиканских чиновников различными посмертными титулами. Вспомнили и пожалование императором в 1923 г. посмертного имени «преступнику» Чжан Сюню («виновник реставрации» в том же году скончался).

В октябре 1924 г. во время очередной междоусобной войны между Чжилийской и Фэнтяньской группировками один из чжилийских генералов Фэн Юйсян (1882 – 1948) выступил против своего патрона У Пэйфу, занял своими силами Пекин и совершил государственный переворот. Фэн Юйсян посадил президента Цао Куня под домашний арест, распустил парламент, разогнал правительство, сместил У Пэйфу со всех постов и преобразовал свои войска в три Национальные армии (Гоминьцзюнь). Фэн призвал к прекращению гражданской войны и созыву национального собрания для разработки планов мирного объединения страны.

Фэн Юйсян всегда был категорическим противником реставрации Цинской династии в Китае. В 1917 г. он присоединился к Армии защиты республики, когда Чжан Сюнь пытался реставрировать цинский монархический режим. Впоследствии Фэн Юйсян неоднократно призывал Дуань Цижуя изгнать цинский двор из Запретного города.

Пятого ноября 1924 г. Фэн Юйсян, блокировав своими частями Запретный город, передал в императорский дворец Пу И ультиматум под названием «Пересмотр Льготных условий для цинского двора». В этом документе объявлялось, что «титул императора великих Цинов Сюаньтун отныне упраздняется навечно», а Пу И становится гражданином Китайской республики. Ежегодные выплаты на нужды цинского двора сокращались в восемь раз – с 4 миллионов до 500 тысяч юаней. Цинскому двору предписывалось срочно покинуть Запретный город и перебраться по своему выбору в новую резиденцию, которую республиканские власти брали обязательство охранять. Республика брала также на себя охрану гробниц цинского дома и оставила за Цинами неизменное право совершать жертвоприношения в храмах своих предков. Кроме частного имущества членов императорского дома (неприкосновенность которого также обеспечивалась республиканской охраной) все остальное имущество переходило в собственность республики.

В тот же день Пу И и цинские сановники были изгнаны из своего Зимнего дворца (т. е. с территории нынешнего музейного комплекса Гугун) и перебрались в один из районов Пекина, в так называемую Северную резиденцию, где жил отец Пу И–великий князь Чунь (Цзай Фэн). Кстати, после образования КНР эта резиденция была подарена премьером Чжоу Эньлаем вдове Сунь Ятсена–Сун Цинлин (1893 – 1981), которая в 1949 г. переехала в Китайскую Народную Республику, вернулась в Пекин и была избрана заместителем председателя Центрального народного правительственного совета (ЦНПС).

С какими мыслями и настроениями Пу И покидал Запретный город, в который ему никогда уже не довелось вернуться? О своих настроениях в тот момент он много лет спустя напишет довольно откровенно в своих воспоминаниях: «Я хотел свободы, хотел свободно, по своему усмотрению, осуществить свою мечту – вновь сесть на потерянный трон». Как видим, честолюбивые мысли, даже в момент полного краха, не оставляли свергнутого маньчжурского императора. Этим честолюбием Пу И не преминули воспользоваться японские агрессоры, когда через десять лет посадили его на трон созданного ими марионеточного государства Маньчжоу-го…

После зимней резиденции войска Фэн Юйсяна заняли загородный летний дворец Ихэюань. Лишившись императорских дворцов, Пу И не перестал быть богатейшим человеком Китая. Даже после пересмотра «Льготных условий» в его руках оставались имущество императорского дома и огромные земельные угодья в различных районах страны, на которые республиканские власти даже не думали покушаться, продолжая выплачивать из казны крупные суммы на содержание двора. Более того, республиканские власти совместно с сановниками экс-императора создали специальное управление, ведавшее арендой и продажей земель, принадлежавших цинскому дому. Пу И владел ценнейшим антиквариатом и множеством драгоценностей, накопленных цинскими императорами за века правления в Китае. Немалая часть имущества, вывезенная Пу И из императорского дворца, была обращена в деньги, которые хранились в иностранных банках, принося ему солидные проценты. Часть средств экс-император вложил в приобретение доходных домов, с которых ежемесячно взимал арендную плату.

Однако после изгнания из Запретного города и самого Пу И и его многочисленное окружение не оставляло беспокойство за свою дальнейшую судьбу. Впрочем, после заявлений голландского, английского и японского посланников в Пекине республиканские власти гарантировали Пу И безопасность его жизни и имущества. Из-за царившей в стране милитаристской междоусобицы и непрекращавшейся смены пекинских премьеров Пу И и его окружение уже уповали не на обещания республиканских властей, а на симпатии Посольского квартала. Как ни парадоксально, но именно в Посольском квартале Пекина чаще всего искали прибежище многие китайские политики и даже генералы, потерпевшие фиаско в борьбе со своими противниками. В японской миссии одно время проживал Ли Юаньхун, изгнанный Чжан Сюнем, а затем сам Чжан Сюнь, которого сместил Дуань Цижуй, оказался гостем уже голландской миссии. После изгнания Пу И из Запретного города в Посольский квартал потоком хлынула маньчжурская знать.

После того как англичане отказались принять его в своем представительстве (сославшись на нехватку помещений), экс-император тайком перебрался в Посольский квартал и отдался в руки японцев. Ему было предоставлено специальное здание в японской миссии, где он и получил политическое убежище. Вскоре сюда перебрались его жена Вань Жун, сановники двора, а также несколько десятков телохранителей, евнухов, дворцовых слуг, поваров и т. д. Вновь стали функционировать канцелярия, принимавшая доклады «на высочайшее имя» и другие отделы «императора великой династии Цин». Иными словами, в чисто китайской манере Пу И и его окружение максимально стремились создать у окружающих впечатление, что у них снова сложился маленький «императорский двор». И доля правды в этом была: в окружении Пу И в тот момент оказались весьма известные фигуры китайской общественно-политической, исторической  и философской мысли, в частности, Ху Ши (1891 – 1962), Ван Говэй (1877 – 1927), Ло Чжэньюй (1866 – 1940).

Ху Ши, видный китайский философ, выпускник Корнелльского и Колумбийского университетов США, ученик американского философа Дьюи, гневно клеймил Национальную армию и выражал сожаление по поводу вооруженного пути изменения «Льготных условий».

Ван Говэй, крупный археолог, историк, филолог, профессор китайского языка в университете Цинхуа, один из первых дешифровщиков древних китайских гадательных надписей. Изучал философию А. Шопенгауэра, И. Канта и Ф. Ницше. После Синьхайской революции Ван Говэй предостерегал китайцев против гибельного влияния западных идей и выражал благодарность японскому посланнику, который, по его словам, учитывал прошлую славу «его величества». В 1927 г. Ван Говэй трагически погиб – покончил жизнь самоубийством, утопившись в оз. Куньминху в парке летнего дворца Ихэюань.

Наконец, Ло Чжэньюй, китайский историк-археолог, был активным сторонником реставрации монархии с помощью японцев. В те годы он входил в ближайшее окружение Пу И, был одним из его советников, оказывал на Пу И сильное влияние.

«Забота», проявленная японцами по отношению к Пу И, воодушевила некоторых китайских сторонников реставрации монархии, которые осыпали премьера Дуань Цижуя телеграммами с просьбой восстановить «Льготные условия» в их первоначальном виде. Впрочем, другую часть китайской общественности возмущало, что цинский двор принял покровительство японцев. Одна из пекинских газет, разоблачая тайные замыслы японцев, пророчески предположила, что те будут «держать его (т. е. Пу И. – Ю.Ч.) до тех пор, пока в одной из провинций не произойдет какой-нибудь инцидент и определенная держава не пошлет его туда и не восстановит силой оружия титул его далеких предков». В то же время в Пекине появилась и развернула активную деятельность организация под названием «Лига борьбы против благосклонного отношения к цинскому дому». Созданный в эти годы в Пекине Комитет реорганизации цинского двора, проводя инвентаризацию дворцового имущества, обнаружил положительную резолюцию, наложенную рукой Юань Шикая на текст «Льготных условий», а также документы, касавшиеся заклада, продажи и вывоза за границу ряда антикварных изделий. Эти материалы были опубликованы в пекинской печати и получили большой резонанс в обществе.

Вскоре японские покровители Пу И под предлогом «неустойчивой обстановки в Пекине» организовали его переезд в Тяньцзинь. Дуань Цижуй предлагал Пу И прислать своих солдат для охраны, но японцы отказались от его услуг–они уже взяли экс-императора под свою опеку. В феврале 1925 г. под охраной японских полицейских, жандармов и агентов японских секретных служб Пу И был помещен в особняк на территории японской концессии в Тяньцзине. Здесь он пробыл до ноября 1931 г., оставаясь под неусыпным наблюдением японской полиции и войск. Японская наружная слежка сопровождала Пу И даже в редких случаях его выезда за пределы концессии для встреч с китайскими генералами, например, с Чжан Цзолинем. Кстати, особняк на территории японской концессии, в котором поселили Пу И и сопровождавших его лиц, в прошлом принадлежал цинскому наместнику и командующему войсками в г. Учане, бежавшему после Учанского восстания в Тяньцзинь и купившему особняк с садом на территории японской концессии. «Знаменитый цинский полководец» наотрез отказался брать с Пу И деньги за постой, и более того, каждый день по утрам приходил с метлой и подметал двор в знак своей преданности экс-императору. Удивительно, но слова «император» (пусть даже бывший), «империя», «цинский двор» и прочие подобные термины прошлого продолжали оказывать какое-то магическое, почти сакральное воздействие на часть бывших подданных Пу И, включая милитаристов. Именно это и подпитывало его честолюбивые планы.

Начавшееся пребывание Пу И в Тяньцзине ознаменовалось важными переменами в политической ситуации в Китае. В 1926 г. начался Северный поход Национально-революционной армии (НРА), главнокомандующим которой стал лидер партии Гоминьдан Чан Кайши. К началу 1927 г. НРА уже овладела бассейном р. Янцзы и строила планы дальнейшего продвижения на север. Между тем на севере Китая вспыхнула очередная милитаристская междоусобица. В 1926 г. лидер фэнтяньской группировки Чжан Цзолинь неожиданно объединился с чжилийским генералом-милитаристом У Пэйфу и выступил против своего бывшего союзника Фэн Юйсяна, которому пришлось вывести свои армии из Тяньцзиня и Пекина и отойти на юг. В итоге лидеры фэнтяньской и чжилийской группировок встретились в Пекине, чем вызвали прилив надежд у окружения Пу И, рассчитывавшего по крайней мере на восстановление «Льготных условий». В окружении Пу И активизировался и Кан Ювэй. Он почти ежедневно встречался с экс-императором и осыпал телеграммами генералов-милитаристов, пока в марте 1927 г. не скончался в Циндао.

Сам Пу И продолжал делать ставку на китайских милитаристов. «В течение семилетнего пребывания в Тяньцзине,–честно признавался он впоследствии в своих воспоминаниях,–я пробовал привлечь на свою сторону всех тех милитаристов, которых мне хотелось использовать. Каждый из них в той или иной степени давал мне повод надеяться. У Пэйфу называл себя моим подданным, Чжан Цзолинь бил мне челом, а Дуань Цижуй по собственной инициативе просил у меня аудиенцию. Чтобы привлечь их на свою сторону, мне пришлось потратить немало сил и времени».

Больше всего надежд Пу И возлагал на лидеров фэнтяньской группировки. Он непосредственно контактировал с генералами Чжан Цзолинем, Чжан Цзунчаном, Чжан Сюэляном и другими, для подкупа которых он истратил много денег и императорских драгоценностей. Чжан Цзолинь, как и большая часть китайских милитаристов, будучи националистом, выступал за объединение Китая, естественно, под своим началом, сочетая свой протест против неравноправных договоров с активной антикоммунистической позицией. Отметим, что уже в это время о своей антикоммунистической позиции заявил и Пу И. Противостояние Чжан Цзолиня и Чан Кайши в политической борьбе за объединение Китая охладило их интерес к проблеме, которая волновала Пу И–перспектива восстановления его на монархическом троне. После победы Гоминьдана в 1927 – 1928 гг. над бэйянскими и фэнтяньскими милитаристами (в июне 1928 г. прогоминьдановские войска под командованием генерала Янь Сишаня заняли Пекин) надежды на реставрацию Цинской монархии стали вообще беспочвенными. О какой реставрации Цинов могла идти речь, когда Китай снова объединялся под республиканскими знаменами?

Между тем вокруг Пу И продолжала крутиться, наращивая свою активность, толпа авантюристов, проходимцев, мелких политиканов, выманивая у него деньги, играя на его честолюбивых надеждах увидеть себя на троне. Одним из таких авантюристов в окружении Пу И оказался белогвардейский  атаман Г. М. Семенов (1890 – 1946), один из организаторов белого движения в Восточной Сибири. Он беззастенчиво рисовал перед экс-императором радужные картины грядущей реставрации и содержание его стоило Пу И больших средств. Кстати, японцы поощряли контакты Пу И с атаманом, помогая тому и оружием, и в формировании его бандитских отрядов. Японцев, естественно, интересовала. прежде всего, антисоветская деятельность этого проходимца.

В 1928 г. планам Пу И и его окружения был нанесен сильный удар. Во-первых, в июне 1928 г. при взрыве поезда погиб Чжан Цзолинь, на которого и Пу И, и окружавшие его сановники, как уже говорилось, делали ставку. По одной версии, взрыв был организован японской разведкой, по другой – советскими спецслужбами. Если рассматривать обе версии, то первая (именно она превалирует в литературе), скорее всего, исходила из того, что японцы не желали упустить Чжан Цзолиня из-под своего контроля и дать ему возможность повернуть к сближению с англо-американцами; вторая же версия – о причастности к гибели Чжан Цзолиня советских спецслужб – основывалась на том, что советская сторона тем самым стремилась помешать дальнейшему закреплению позиций Японии на северо-востоке Китая.

Вторым ударом, сказавшимся на моральном самоощущении Цинов и их престиже, было разграбление в июле 1928 г. в столичной провинции Чжили (Хэбэй) Дунлинских усыпальниц маньчжурского императора Цянь-луна (Хун Ли) и императорицы Цы Си.

Гробницу, расположенную в Восточных горах, в 70 км от Пекина, Цы Си начала сооружать за 20 лет до своей смерти, потратив более 2,3 миллионов лянов серебра. Правда, похоронили ее только через год после смерти – 9 ноября 1909 г. Грабеж совершил гоминьдановский генерал Сунь Дяньин, в прошлом аферист и торговец опиумом. Объявив, что в этом районе будут проводиться военные маневры, и блокировав ближайшие пути сообщения, генерал в течение трех дней полностью очистил эти богатейшие усыпальницы, забрал все находившиеся там драгоценности – слитки золота, серебра, изумруды, бриллианты, жемчуг, нефрит, золотую и серебряную похоронную утварь. Похищенные сокровища оценивались в огромную сумму – более 750 милллионов долларов. За это преступление грабители так и не понесли наказания–Чан Кайши снял с них всякую ответственность, тем более что главный виновник послал в подарок его новой жене драгоценности и жемчужины с короны императрицы Цы Си, ставшие украшением туфель мадам Чан – Сун Мэйлин.

Смерть Чжан Цзолиня, военная победа Гоминьдана, последовавшее затем безнаказанное разграбление Дунлинских гробниц гоминьдановскими солдатами, которое Пу И и его окружение не без основания оценили как надругательство над памятью их маньчжурских предков – все это в совокупности побуждало экс-императора и его двор еще сильнее искать покровительства японцев. По его словам, он все больше убеждался, что «японцы послужат главной опорой в осуществлении реставрации». Его контакты с японскими военными и периодическое присутствие на парадах японских войск в Тяньцзине заставляли его «поверить в могущество японской армии и в то, что она поддержит реставрацию».

В эти годы Пу И через своих сановников познакомился с деятельностью японского шовинистического Общества черного дракона, которое создало огромную разветвленную шпионскую сеть во всех слоях китайского общества. Пу И и его окружение не составляли исключение. Японские полицейские и агенты спецслужб жили непосредственно на территории, которую занимал Пу И. «Они фиксировали каждого приходящего и уходящего,  и всякий раз, когда я (Пу И. – Ю.Ч.) выходил, за мной следовал японский полицейский в штатском». Сановники Пу И (например, Ло Чжэньюй) поддерживали тесные связи со штабом японской Квантунской армии, откуда и получали соответствующие указания.

Для Пу И и его окружения судьбоносными стали события осени 1931 г. После гибели Чжан Цзолиня японцам не удалось договориться с его сыном Чжан Сюэляном, который все более склонялся к намерению вывести регион из-под японского контроля и наладить связи с Чан Кайши. Тогда на третьем году мирового экономического кризиса Япония, пользуясь ослаблением позиций ее основных конкурентов на Дальнем Востоке, приступила к практической реализации своих планов колониальной экспансии в Азии. Почувствовав себя гегемоном целого региона, Япония решила предпринять новые шаги для реализации своей идеи о создании «сферы сопроцветания Великой Восточной Азии». 18 сентября 1931 г. Квантунская армия, подстроив провокационный «маньчжурский инцидент», захватила Шэньян и начала оккупацию Северо-Восточных провинций Китая. Видя неравенство сил, Нанкинское правительство не решилось противостоять японцам, а Чжан Сюэляну рекомендовало «ни в коем случае не сопротивляться» и отойти в Северный Китай. В стиле правоверного традиционалиста Чан Кайши заявлял, что Китай должен «справедливостью встречать насилие, миром встречать варварство, без гнева терпеть унижения, временно всему покориться». Чан Кайши, полагая, что японцы могут использовать Пу И для реализации своих агрессивных планов, обратился к нему с явно неосуществимым предложением восстановить «Льготные условия» и переехать в Шанхай. При этом он прекрасно понимал, что даже если бы экс-император согласился, то фактически оставаясь в японской западне, он не смог бы воспользоваться  предложением гоминьдановского лидера.

Между тем Япония готовилась закрепить за собой захваченный ею Северо-Восток Китая, образовав здесь марионеточное государство. Первого марта 1932 г. она объявила о создании государства Маньчжоу-го, во главе которого японский генералитет решил поставить Пу И. У Японии были вполне понятные, можно сказать примитивные, но в то же время далекоидущие планы. В самом деле, Пу И – маньчжур, Маньчжурия (Северо-Восток Китая) – прародина его предков. Почему бы не воспользоваться упованиями Пу И на реставрацию Цинской монархии, хотя бы в масштабах Маньчжурии? А затем, рассчитывая уже не только на желания 26-летнего экс-императора и его окружения, но и на поддержку определенных монархических кругов в самом Китае, восстановить династию Цин на всей территории Срединного государства (конечно, поставив ее под японский контроль).

С этой целью они организовали «похищение» Пу И в багажнике гоночной автомашины из его резиденции в Тяньцзине, а затем перевезли его в порт Инкоу (пров. Ляонин) и в Люйшунь (Порт-Артур). Эта тайная переправа была организована еще в ноябре 1931 г. по поручению командующего японской Квантунской армии известным японским разведчиком Кэндзи Доихара (1883 – 1948). Это был крупный «знаток» Китая, где до событий 18 сентября 1931 г. он прожил 18 лет и тесно сотрудничал с Чжан Цзолинем. Доихара стал начальником разведки Квантунской армии. После 1937 г. он вернулся к военной деятельности, получил звание генерала и даже занял пост главнокомандующего японской армии в Китае и Юго-Восточной Азии. По словам самого Пу И, К. Доихара был из тех  тех японских военных, которые «сделали карьеру на агрессии против Китая». После Второй мировой войны вместе с группой японских военных преступников он предстал перед Международным военным трибуналом для Дальнего Востока и был приговорен к повешению.

В марте 1932 г. Пу И принял от японцев пост «верховного правителя» Маньчжоу-го. Столицей этого марионеточного государства был объявлен Чанчунь, переименованный в Синьцзин («Новая столица»). Чтобы приподнять статус посаженного ими на трон Пу И, японцы построили для него в Чанчуни «императорский дворец», где тот занимался служебными делами, устраивал дворцовые церемонии и даже приносил жертвы предкам династии Цин. В сентябре 1932 г. японское правительство, «признав» Маньчжоу-го, подписало с ним договор, который легализовал японские военные, политические и экономические притязания в этом районе китайского государства. Стороны даже обменялись послами, причем японским послом в Маньчжоу-го стал командующий Квантунской армией Муто Нобуеси.

В своих воспоминаниях Пу И так рассказывал об организации этого нового государственного образования: «Японцы продиктовали мне структуру государственных органов и назначили везде своих советников. При мне постоянно находился политический советник, он же военный советник генерал Есиока». Именно эти «советники» и командование японской Квантунской армии были реальной администрацией оккупированных территорий Северо-Востока. Экс-императору Китая по велению его японских покровителей пришлось назначить начальником своей дворцовой охраны японца. В сохранявшем прежние функции Департаменте двора при Пу И служили теперь японцы, которые просматривали всю получаемую им корреспонденцию, и только после этого советник Есиока разрешал или запрещал передавать ее «верховному правителю» Маньчжоу-го. Следуя указаниям своего японского советника, Пу И фактически превращался в послушную марионетку японцев. «Куда ехать на прием, кому отдавать честь, каких принимать гостей, – признавался он потом, – как инструктировать чиновников и народ, когда поднять рюмку с тостом, даже как улыбаться и кивать головой – все это я делал по указанию Есиока. С какими людьми я мог встречаться и с какими нет, на каких собраниях присутствовать и что говорить – во всем я слушался его. Текст моего выступления он заранее писал мне на бумаге на своем японизированном китайском языке».

Оккупация Маньчжурии и создание на ее территории марионеточного государства стали важными шагами в укреплении стратегических позиций Японии на азиатском материке. Ее дипломатия и военщина вели себя все более нагло. Обзаведясь плацдармом на Северо-Востоке, Япония позволила себе заявить о новых притязаниях, уже в Северном Китае. Чтобы развязать себе руки, она вышла из Лиги наций, начала наращивать свои вооруженные силы и открыто готовиться к войне. В январе 1933 г. японские войска через проходы в Великой китайской стене ворвались в Северный Китай, захватили Шаньхайгуань, а в марте – провинцию Жэхэ. По «соглашению о перемирии», заключенному в мае 1933 г. в г. Тангу, из пров. Хэбэй были выведены войска Чжан Сюэляна. Северная часть этой провинции объявлялась «демилитаризованной зоной», в которой Нанкинское правительство фактически утрачивало свой контроль. Крупнейшие центры Северного Китая–Пекин и Тяньцзинь – оказались в кольце японской блокады практически без прикрытия.

Первого марта 1934 г. японцы инсценировали провозглашение Пу И императором Великой Маньчжурской империи (Маньчжоу диго). В пригороде Чанчуня на искусственно насыпанном холме, изображавшем «храм неба», Пу И, облаченный в императорский халат, принес жертвы предкам и совершил древний ритуал вступления на престол. Был объявлен девиз его правления – «Процветающая добродетель» (Кандэ). Так Пу И в третий раз стал императором, а фактически – марионеткой в руках Японии, которая использовала его для осуществления своих агрессивных планов завоевания Китая.

Пу И с самого начала дали понять, что он находится в подчинении у более высокого «верховного императора», т.е. японского микадо. Правда, первое время японцы старались внушить Пу И иллюзию его «имперского» правления в Маньчжурии и даже выказывали знаки почтения. Например, когда в апреле 1935 г. он впервые посетил Японию, то на вокзал приехал его встречать сам японский император Хирохито (Сева: 1901 – 1989). Однако тотчас по возвращении на северо-восток японцы объявили Пу И, что вместо Чжан Сяосюя, назначенного им на должность премьер-министра, «Квантунская армия подобрала более подходящего человека». Им стал Чжан Цзинхуэй, в прошлом хунхуз, военный министр в кабинете Чжан Сяосюя. Сам Чжан Сяосюй, до этого активный сторонник сближения с Японией и «совместного управления», через три года вместе с сыном погиб насильственной смертью. По слухам, дошедшим до Пу И, они были тайно убиты японцами.

Пу И вынужден был вместо традиционного императорского халата с изображениями драконов носить японскую форму «генералиссимуса» вооруженных сил марионеточного государства, что лишний раз подчеркивало его полную зависимость от оккупантов. Шло активное внедрение японского языка как государственного языка Маньчжоу-го (правда, наряду с китайским). Пу И внушали, что «во имя японо-маньчжурской дружбы, их духовного единства религия двух стран тоже должна быть единой». В конце концов, в качестве государственной в Маньчжурии была введена японская религия «пути богов» (синтоизм).

Все учащиеся маньчжурских школ, студенты, солдаты были обязаны учить наизусть манифесты, которые в те годы (1934 – 1945) писал Пу И под диктовку японцев. Эти манифесты (всего их было издано шесть) не только побуждали население к рабской покорности, но и могли служить правовым основанием для судебного преследования и подавления оппозиции. «Если жители Северо-Востока проявляли хоть малейшее недовольство колониальным господством,–писал впоследствии Пу И,–их можно было обвинить в нарушении какой-либо фразы этих манифестов и судить». В окружении Пу И Японию стали называть не союзником или дружественной державой, а «страной-родителем». В Маньчжоу-го было построено множество специальных «храмов укрепления основ нации», в которых сам Пу И ежемесячно молился за победу японской армии и в которых совершались обряды жертвоприношения. Кроме всего прочего, японцы всячески пытались женить Пу И на японке. Впрочем, он отказался (как он напишет впоследствии, «это было равносильно тому, чтобы иметь в своей кровати чужие глаза и уши»). Тогда японцы взялись за младшего брата Пу И – Пу Цзе, побуждая теперь его жениться на японке и через родственные связи, таким образом, окончательно прибрать императора к рукам. И им это удалось.

Пу И активно помогал японцам как в выкачивании материальных ценностей из Маньчжурии, так и в организации карательных акций против любых проявлений недовольства режимом. Впрочем, имея в виду превратить Маньчжоу-го в свою военно-промышленную базу, японцы активно вкладывали капиталы в индустриализацию этого края. В 1936 – 1945 гг., например, их капиталовложения в экономику Маньчжоу-го выросли в 4 раза – с 1,4 до 5,6 миллиардов долларов США.

Как сам Пу И ощущал и оценивал себя в своем новом состоянии? Об этом он напишет много позднее. Правда, писались его воспоминания совсем в другой обстановке и при участии китайских консультантов-историков. «С тех пор как в Люйшуне я поддался влиянию Итагаки, – признавался он, – каждый мой поступок фактически был предательством по отношению к моей нации и моим предкам». И все же он продолжал считать, оправдывая свое поведение, что поступает так «только ради реставрации дела моих предков». Особенно болезненно он воспринял то, что ему и народу Маньчжоу-го навязывалась синтоистская вера. «Я рассматривал это как осквернение веры моих предков и чувствовал себя еще более подавленным, чем после случая с ограблением гробниц». Но параллельно в нем развивалось еще одно чувство, которое со временем становилось все более навязчивым – элементарный страх за свою жизнь и безопасность, в случае невыполнения каких-либо японских требований.

Седьмого июля 1937 г., спровоцировав «инцидент» у моста Лугоуцяо (известного также как мост Марко Поло, в 10 км к юго-западу от Пекина), Япония развернула широкомасштабную агрессию против Китая. Когда 28 июля ее войска захватили Пекин (в то время Бэйпин) и целый ряд других районов страны, у некоторых маньчжурских князей, цинских ветеранов и приверженцев монархии появилась надежда уговорить Токио установить на оккупированной территории власть «последней династии Цин». Но даже для самого Пу И «стало ясно, что это теперь невозможно». Во-первых, на оккупированной территории японцы стали создавать лоскутные марионеточные государства – не только Маньчжоу-го во главе с Пу И, но и во внутренней Монголии – во главе с  князем Дэваном, наконец, политический совет Северного Китая во главе с Ван Итаном (так называемое «автономное» восточно-хэбэйское правительство). Японцы неоднократно предлагали возглавить создаваемое ими правительство на севере Китая генералу У Пэйфу. Судя по всему, они учитывали огромную популярность этой фигуры в то время. Генерал отказался, а через два года при весьма загадочных обстоятельствах скончался. Но главное – японцы стремились расколоть Гоминьдан и его армии. И им это удалось.

Ставка была сделана на прояпонски настроенного Ван Цзинвэя, который соперничал с Чан Кайши за лидерство в партии. Выступая под лозунгом «национального сохранения», Ван ради «спасения страны» стоял на позициях сотрудничества с Японией, признавая за ней право на руководящую роль в построении «нового порядка в Восточной Азии». Ван Цзинвэй исходил из идеологии паназиатизма, которую в те годы пропагандировали японские шовинисты и которая, кстати, в свое время находила поддержку у Сунь Ятсена (в частности, в его речах в Кобэ в ноябре 1924 г.). Японская разведка (в лице уже знакомого нам полковника Доихара Кэндзи) связалась с Ван Цзинвэем и от имени правительства Японии предложила ему возглавить «временное правительство». В декабре 1938 г. Ван Цзинвэй бежал из Чунцина, где базировалось гоминьдановское правительство, в Ханой, а оттуда через Шанхай был доставлен японцами в Токио. Там он принял все японские условия, и, спустя год, 30 марта 1940 г., возглавил марионеточное «центральное правительство Китая» в оккупированном японцами Нанкине. В этой обстановке предприниматьеставрацию Цинской монархии на территории Китая, тем более на Юге  и Юго-Западе, было бы затеей никому не нужной, да и невозможной.

В 1939 г. правительство Маньчжоу-го поставило свою подпись под так называемым договором против коммунизма, заключенным Японией, Италией и Германией. Присоединившись к установлению «нового порядка в Восточной Азии» под эгитой Японии, «Великая Маньчжурская империя», возглавляемая Пу И, поддержала Токио и в войне против США и Великобритании. 8 декабря 1941 г. правительство Маньчжоу-го издало Манифест о современном положении, в котором выражало свою поддержку Японии и призывало подданных активно помогать ей в этой войне. Пу И скрепил этот манифест личной подписью и императорской печатью.

Став орудием в руках японцев, Пу И с годами деградировал как личность. Тот политический дискомфорт, который он непрерывно испытывал (японские опекуны запрещали императору Маньчжоу-го выходить из дворца, фактически сделав его затворником, встречаться без их санкции с членами его кабинета министров и т. д.), естественно, не мог не сказаться и на личной жизни Пу И, на его взаимоотношениях с родственниками, приближенными, слугами. Он стал мнительным, подозрительным. Его раздражительность часто граничила с жестокостью по отношению к окружающим. Впоследствии он признавался, что «дома чинил настоящий произвол» и так ожесточился, что «начал бить людей и даже прибегать к пыткам». Пу И мог приказать любому человеку из своего окружения избить провинившегося: «Он должен был бить очень сильно, чтобы я не заподозрил его в сговоре с осужденным». Постоянный страх за свою жизнь, боязнь, что его убьют или японцы, или китайцы, привели императора Маньчжоу-го к крайнему суеверию и чрезмерному увлечению буддизмом.

Вместе с крахом Японии рухнула и «Великая Маньчжурская империя». 15 августа 1945 г. Пу И подписал свой последний указ об отречении от «престола», текст которого, кстати, был подготовлен тоже японцами. Они планировали вывезти Пу И и его ближайших родственников в Японию, однако эти планы были сорваны советскими десантниками, которые в ночь с 18 на 19 августа 1945 г. в Шэньяне (Мукдене) взяли в плен Пу И, его свиту, а также сопровождавших Пу И японских генералов. По прибытии пленных в Читу Пу И был арестован советскими властями и затем направлен в спецлагерь под Хабаровском, где провел в заключении 5 лет. За это время он дал пространные показания о деятельности правительства Маньчжоу-го и о японской политике в Маньчжурии.

В августе 1946 г. Пу И выступил в качестве свидетеля и одного из главных обвинителей в Международном военном трибунале для Дальнего Востока в Токио, сообщив разные сведения о политике японцев в Маньчжурии. Разумеется, стремясь избежать возможного возмездия, Пу И всячески старался обелить себя и своих приближенных, снять с себя ответственность за пособничество японским агрессорам, «ибо боялся, что меня самого будут судить».

В эти годы Пу И больше всего боялся, что его выдадут китайской стороне, считая, что тогда его ждет неминуемая казнь. «Единственным моим желанием, – напишет он позднее, – было никогда не возвращаться на родину». Говорят, что когда по окончании Токийского трибунала его вернули обратно в СССР, он очень обрадовался и даже поцеловал русскую землю. В 1945 – 1946 гг. Пу И трижды направлял письма И. В. Сталину, в которых просил оставить его в СССР и дать возможность изучать социализм. Он мечтал даже перебраться из СССР в Англию или Америку и стать там иммигрантом. Чтобы расположить к себе советские власти, Пу И, находясь в хабаровском спецлагере, под предлогом помощи послевоенному экономическому строительству СССР часть оставшихся при нем драгоценностей и украшений (просто трудно себе представить, как в условиях заключения ему позволили все это держать у себя!) передал в дар СССР (дар этот потом был оценен в 0,5 миллионов рублей). От имени И. В. Сталина В. М. Молотов поблагодарил Пу И, прислав ему в ответ сочинения К. Маркса.

В 1945 – 1949 гг., за время пребывания Пу И в СССР, гоминьдановское руководство неоднократно обращалось к советским властям с просьбой передать им бывшего императора. Эти просьбы оставались без ответа. В июле 1950 г. советская сторона согласилась передать Пу И, но уже властям КНР. 1 августа 1950 г. на ст. Пограничная он был передан китайским спецслужбам. Сначала Пу И и его ближайшее окружение находились в тюремном заключении в Фушуне и Харбине, а затем, с конца 1952 г., – на режиме спецпоселения.

Тюремный и лагерный режимы, в которых отбывал заключение Пу И в КНР, были исключительно льготными. Он имел возможность знакомиться с периодической печатью, получать книги, смотреть кинофильмы и театральные постановки, заниматься спортом. Специально для него власти КНР организовывали экскурсии на предприятия, стройки, школы и в сельскохозяйственные коммуны. В процессе «перевоспитания» Пу И слушал лекции и политбеседы, изучал пропагандистскую литературу. Китайцы исходили из своего известного конфуцианского принципа – «Лечить, чтобы спасти больного». Устраивать показательный суд над Пу И китайские власти не стали…

За 10 лет пребывания Пу И в заключении в КНР китайские руководители высшего звена время от временинеоднократно проявляли интерес к его личности. В лагерь, где он находился, приезжали маршалы Хэ Лун и Не Жунчжэнь. Сообщалось, что его посещали Дэн Сяопин и Ли Сяньнянь. Интерес к процессу «перевоспитания» Пу И проявляли Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай.

В 1959 г., по случаю 10-летия КНР, Пу И, просидев в заключении 10 лет, как «военный преступник Маньчжоу-го», был амнистирован, освобожден, получил статус рядового гражданина КНР и ему было разрешено проживание в Пекине. После освобождения его принял Чжоу Эньлай, который, впрочем, в связи с амнистией Пу И сказал, что власти «амнистировали бывшего императора, но не его преступления». Так что цену экс-императору и его преступлениям китайцы знали, но поступили по-своему, по-китайски. И тем более устраивать показательный суд над Пу И или вешать его на площади Тяньаньмэнь они не стали, как, может быть, ожидал этого кое-кто из внешних наблюдателей!

В марте 1960 г. Пу И стал работать в Пекинском ботаническом саду Института ботаники при Академии наук КНР. В апреле 1962 г. он стал депутатом Всекитайского Народно-Политического Консультативного Совета (ВНПКС). Тогда же он начал писать свою автобиографию. Нельзя исключить, что это была инициатива китайских властей, тем более что в помощь «автору» была придана целая группа высококвалифицированных специалистов-историков. В результате в 1964 г. в Пекине вышла в свет книга «Первая половина моей жизни. Воспоминания Пу И – последнего императора Китая». Она произвела фурор, получила положительный отзыв Чжоу Эньлая, была переведена на многие языки. Только в КНР к 1987 г. ее тираж достиг небывалых для Китая величин – 1,7 миллионов экземпляров. Китайская и мировая общественность получила важный и чрезвычайно интересный исторический документ политической истории Китая последней четверти XIX – первой половины XX века. Книга дает достаточно четкое представление о личности Пу И и мотивах его поведения в те или иные периоды его жизни. Для китайской общественности было чрезвычайно важно услышать самокритичные признания самого экс-императора о темных сторонах своей биографии. «Я из-за своей бесхарактерности, – написал Пу И, – а также потому, что мечтал о реставрации трона, открыто вступил на этот подлый и низменный путь, стал главным предателем своей страны, фиговым листком для кровавых правителей… С тех пор как в Люйшуне я поддался влиянию Итагаки, каждый мой поступок фактически был предательством по отношению к моей нации и моим предкам… Я знал, что перед законом я совершил преступление, именуемое государственной изменой…». Вот что было важно услышать китайцам из уст экс-императора Пу И и что они в конце концов услышали. А это – «потеря лица» (дю лянь), что для китайца хуже любой казни…

Пу И – неоднозначная и, как представляется, трагическая фигура китайской истории. Посаженный младенцем на императорский трон, воспитанный в традициях величия монаршей власти, слабохарактерный, трусливый и вместе с тем преисполненный огромного тщеслания, он, в конце концов, стал игрушкой в руках внутренних и внешних сил, использовавших его в собственных интересах. Биография Пу И привлекла внимание крупного итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи, который в 1987 г. при участии кинематографистов Франции, Англии и Китая снял фильм «Последний император» (получивший главный приз американской киноакадемии – «Оскар»), в котором жизнь Пу И была представлена как драма одной личности.

В мае 1962 г. у Пу И обнаружили онкологическое заболевание. !7 октября 1967 г. он умер от рака печени. В 1980 г. урну с его прахом поместили в мемориальном Зале героев революции на правительственном кладбище Бабаошань, а через 15 лет, в 1995 г. на пожертвования, сделанные крупным гонконгским предпринимателем-китайцем, ее перезахоронили в районе Западных гробниц маньчжурских императоров (близ Шэньяна), недалеко от места погребения императора Гуан-сюя, предшественника Пу И на цинском троне.

Так проходит мирская слава…