Кучера С.

Проблемы питания и культа в чжоуском Китае

(по материалам «Чжоу ли»)

Приём пищи членами царствовавшего в Китае в I тысячелетии до н. э. дома Чжоу^[1], а именно о нём и пойдёт речь в настоящей статье, являлся, естественно, важной частью жизни и забот как их самих, так и их окружения. Это было связано не только с вполне понятным вниманием к собственному здоровью или с удовлетворением стремления к обжорству и пьянству, но и с определёнными, сложившимися к тому времени нормами поведения, традициями и даже культовыми постулатами, которые определяли жизнь в какой-то мере всего общества, и уж конечно — его элиты. Процесс сложения чётких предписаний в данной сфере был длительным и в течение многих веков и тысячелетий вполне спонтанным, отражавшим естественные условия жизни. Лишь со временем стали складываться какие-то более или менее устойчивые нормы, как правило, получавшие сакральное одобрение, затем они фиксировались в письменном виде, образуя наборы правил, и их целые системы осмысливались философами и, наконец, превращались во всеобъемлющий устойчивый комплекс религиозно-политических и этико-моральных принципов.

В Китае некоторые начала указанных процессов стали складываться, по-види­мому, уже в неолите, но проследить их на археологическом материале практически невозможно^[2], ибо обнаруживаемые на стоянках кости животных и, реже, остатки растений^[3] говорят лишь о том, что употреблялось (могло употребляться) в пищу, но не отвечают на вопрос, как это происходило: с учётом каких правил, обычаев, поверий совершался приём пищи. Между тем известно, что ещё в доисторические времена последняя имела не только жизнеобеспечивающее значение. «Помимо своей основной роли удовлетворения витальной потребности организма,— пишет известный специалист в этой области С. Арутюнов,— пища в любой культуре играет также огромную знаковую роль. Любое совместное принятие или непринятие пищи выражает определённыйуровень взаимного приятия, близости или отчуждённости людей, выступающих в той или иной социальной роли. Совместная трапеза и пища определённого рода — почти непременный компонент любого празднества или события жизненного цикла. Бывает пища ритуальная, праздничная, жертвенная, похоронно-поминальная, престижная и непрестижная. Без пищевых предписаний и запретов не обходится никакая религиозная система. Помимо обрядово-религиозных существуют разнообразные бытовые символические представления о пище — об уместности или неуместности определённых её видов в различных ситуациях, о совместимости или несовместимости различных видов пищи, об их полезности или вредности для людей различных категорий — детей, рожениц, беременных, стариков, о целебных свойствах пищи. К числу общечеловеческих универсалий относятся представления о пище горячащей и охлаждающей, возбуждающей и успокаивающей, лёгкой и тяжёлой. Классовые различия в пище имеют почти такую же давность, что и обычай потреблять и предлагать в виде угощения пищу с престижным значением... Это определяло пути повышения социального статуса индивида и его семьи. Классовую окраску имеют и способы приготовления... Пищевые табу или, наоборот, исключительные права на определённые виды пищи или части туши и т. д. повсюду играют роль маркеров определённой социальной роли или статуса» [34, с. 137–138].

Ряд высказанных положений относится также к потребляемым человеком жидкостям, особенно к спиртосодержащим: «Приготовление алкогольных напитков часто связано с различными ритуальными предписаниями и манипуляциями и в традиционной культуре производится обычно коллективно. Напитки употребляются по каким-то общим культовым или другим праздничным поводам. Невысокая крепость натуральных (не перегнанных) традиционных напитков, жёсткие обрядово-этикетные рамки их употребления ставили определённую преграду на пути возникновения алкоголических патологий в традиционалистском обществе» [35, с. 86].

В приложении к Китаю приведённые наблюдения специалистов-этнологов можно бы попытаться проследить на материале, относящемся к династии Шан-Инь (XVIII/XVII–XII/XI вв. до н. э.), однако его разрозненность, а также филологические сложности, связанные с интерпретацией надписей на гадательных костях, нередко требующей пространных примечаний, не могут быть выполнены в рамках настоящей работы, поэтому мы сразу перейдём к династии Чжоу (XII/XI–III вв. до н. э.).

К этому времени в Китае уже вполне сложились чётко структурированные формы государственной и общественной жизни и появился разветвлённый бюрократический аппарат, призванный устанавливать конкретные принципы и затем наблюдать за их исполнением, карая за нарушения, поощряя правильное поведение и награждая за достижения. Конечно, вне поля зрения этой машины не могли остаться проблемы, связанные с комплексом жизнеобеспечения правителя и его двора. Основой этого комплекса являлось сельское хозяйство, которому издревле придавалось большое значение, поэтому неудивительно, что забота о нём была поручена чжунцзаю 冢宰, первому советнику вана, именовавшемуся также тайцзай 太宰^[4]. В описании его обязанностей в «Чжоу ли» отмечается: «[Тайцзай] возлагал на народ (ваньминь 萬民) девять [видов] трудовой деятельности. Первый означал, [что] три [категории] крестьян (сань нун 三農)^[5] выращивали девять [видов] растений^[6]; второй означал, [что] садовники (юаньпу 園圃) выращивали травы и деревья; третий означал, [что] смотрители гор, лесов, рек и озёр (юйхэн 虞衡) заготовляли^[7] богатства гор и вод (шань цзэ чжи цай 山澤之材); четвёртый означал, [что] смотрители степей и пастбищ (соуму 籔牧)^[8] выращивали^[9] птиц и зверей; пятый означал, [что] ремесленники (байгун 百工) обрабатывали^[10]  восемь [разновидностей] материала^[11]; шестой означал, [что] купцы в изобилии перевозили товары и ценности (фу тун хохуэй 阜通貨賄); седьмой означал, [что] добропорядочные женщины перерабатывали шёлк и коноплю (пиньфу хуачжи сы и 嬪婦化治絲枲); восьмой означал, [что] слуги и служанки (рабы и рабыни? — чэнь це 臣妾) собирали [дикорастущие] плоды и овощи; девятый означал, [что тайцзай] перемещал бродячий люд без постоянных занятий (сяньминь у чан чжи 間民無常職) [в согласии с потребностями, чтобы он] занимался делами, [замещая других]» [28, т. 1, цз. 1, с. 9б–10а; 16, т. 1, цз. 2, с. 78–89].

Как видно, в процитированном отрывке отражены все виды хозяйственной деятельности жителей чжоуского государства, которые обеспечивали двор и страну всем необходимым для существования, а тот факт, что руководство ими находилось в руках самого тайцзая, второго лица в стране, указывает на то, сколь важны они были для правящего дома. Однако этим экономические заботы тайцзая не исчерпывались. Девять видов трудовой деятельности создавали сырьевую базу, часть которой в виде налогов (их сбором ведал чжунцзай) попадала в казну. Затем происходило разделение исходных материалов в соответствии с их предназначением. Последний процесс нашёл отражение в одном из фрагментов «Чжоу ли». В нём говорится: «[Тайцзай] при помощи девяти установленных норм (ши 式) регулировал использование средств. Первая [из них] называлась нормой, [установленной для] жертвоприношений; вторая — для гостей; третья — для похорон/траура и неурожая (сан хуан 喪荒); четвёртая — для изысканных яств и одежды (сю фу 羞服); пятая — для ремесленных работ (гун ши 工事); шестая — для драгоценных подарков (бибо 幣帛); седьмая — для кормления животных^[12]; восьмая — для пожалования даров (фэйбань 匪頒); девятая — для милостивых подарков [приближённым чиновникам во время пира] (хао юн 好用)» [28, т. 1, цз. 1, с. 10б; 16, т. 1, цз. 3, с. 100–103].

После завершения распределения основных средств в соответствии с приведённой выше схемой можно было приступить к изготовлению вещей, требовавшихся двору, в том числе интересующих нас продуктов питания.

Для выполнения хозяйственно-экономических функций чжунцзаю, имевшему ранг цин 卿, был придан внушительный штат чиновников. Согласно «Чжоу ли», в него входили: 2 сяоцзая 小宰 в ранге чжундафу 中大夫; 4 цзайфу 宰夫 в ранге сядафу 下大夫; 8 шанши 上士; 16 чжунши 中士; 32 люя 旅 в ранге сяши 下士; 6 фу 府; 12 ши 史; 12 сюев 胥; 120 ту 徒^[13] [28, т. 1, цз. 1, с. 1б–2а; 16, т. 1, цз. 1, с. 16–23] — всего 212 человек. Вряд ли эти цифры отражают реальное положение вещей, но то, что тайцзаю были подведомственны многочисленные служащие, работавшие непосредственно в его собственной канцелярии, сомневаться не приходится.

Что же касается питания, то в ведении чжунцзая, вне пределов его собственной канцелярии, имелись группы специальных чиновников, занимавшихся конкретными делами.

Первую из них в порядке их перечисления и описания в «Чжоу ли» возглавляли 2 шаньфу 膳夫 в ранге шанши 上士. Их ближайшими помощниками являлись 4 чжунши и 8 сяши, затем шли 2 фу и 4 ши, а простые работы выполняли 12 сюев и 120 ту (см. [28, т. 1, цз.1, с. 2б; 16, т. 1, цз. 1, с. 25–26]).

Передача наименований китайских чиновников на русский сопряжена с большими трудностями, а порою просто невозможна в силу исторических различий и отсутствия в России соответствующих должностей, поэтому, на наш взгляд, лучше их не переводить, а лишь пояснить, о чём идёт речь. Шань означает «пища, стол, еда, [лучшие] кушанья, приём пищи», фу здесь является «словообразующей родовой морфемой, входящей в названия профессий главным образом физического труда», отсюда шаньфу — это «повар, шеф царского стола» [57, № 1987, 8722]. В принципе приведённые пояснения близки к действительности, но всё же не совсем верны. Данный термин встречается уже в надписях на ранней западночжоуской бронзе начиная, по меньшей мере, с Х в. до н. э.^[14] Характерным примером могут служить несколько сосудов, созданных шаньфу Кэ (см. [6, т. 7, с. 121а–123а]). Среди них особый интерес с точки зрения настоящей статьи представляет Сяо Кэ дин (小克鼎; отлит в правление Ли-вана, 878–842 или 857–842 гг. до н. э.). Инскрипция на нём гласит: «На 23-м году правления вана, в девятой луне, ван находился в [столице] Цзунчжоу 宗周. В год, [когда] ван приказал [мне], шаньфу [по имени] Кэ, отдать приказ (шэлин 舍令) в Чэнчжоу 成周^[15] [о том, что надо] проверить подвиги восьми отрядов армии (ба тунь 八屯)^[16], [я], Кэ, изготовил драгоценный ритуальный сосуд в честь моего почтенного предка Ли-цзи. [Я], Кэ, буду ежедневно им пользоваться для приготовления пищи моему господину/государю (шан чжэнь би 坎朕辟) [в благодарность за его] великую милость^[17]. Буду использовать [его, чтобы] просить/молить (гай 匄) о процветании и радости, о бескорыстной помощи/поддержке (тунь ю 屯右 = чунь ю 純右 или 祐), о долголетии (мэйшоу 眉壽) и долгой жизни (юнмин 永命), завершающейся естественной смертью (лин дун 霝冬 = лин чжун 靈終)^[18]. [Пусть всё это] длится десять тысяч лет, бесконечно. [Пусть мои], Кэ, дети и внуки вечно пользуются им как драгоценностью» [6, т. 7, с. 123б; 25, с. 248, № 3996, с. 249, № 3999]^[19].

Из приведённой надписи явствует, что Кэ, по-видимому, кроме профессиональных обязанностей, проистекавших из его должности шаньфу, выполнял ещё и другие поручения вана, в частности военного характера. Думается, однако, что из этого не следует вывод о широком и разнообразном диапазоне служебных дел шаньфу как таковых. Скорее всего, это был особый случай, связанный с личностью Кэ и его отношениями с Ли-ваном, который щедро и неоднократно его одарял, что вытекает из инскрипций на Да Кэ дине 大克鼎 и Кэ сюе 克盨 (см. [6, т. 4, с. 121а–123а; 25, с. 253, № 4023]). Реальный же круг занятий шаньфу рисует «Чжоу ли», где сказано: «Шаньфу. [Этот пост занимали] 2 человека в ранге шанши. Им подчинялись 4 человека в ранге чжунши, 8 человек в ранге сяши, 2 фу, 4 ши, 12 сюев и 120 ту.

[Они] ведали едой, питьём, жертвенным мясом и изысканными яствами^[20]  (ши инь шань сю 食飲膳羞), [предназначенными для] правителя, обеспечивая пищей (ян 養) вана, [его] супругу и наследника престола^[21]. Все приёмы пищи правителем [имели установленный порядок]:

[при приготовлении] еды использовали шесть [видов] злаков^[22];

[при приготовлении] жертвенного мяса использовали шесть [видов] животных^[23];

[при приготовлении] напитков использовали шесть очищенных жидкостей^[24];

[при приготовлении] изысканных яств использовали сто двадцать [различных] продуктов (пинь 品)^[25];

[при приготовлении] деликатесных кушаний (чжэнь 珍) использовали восемь изделий^[26];

[при приготовлении] соевой подливки использовали сто двадцать бутылей (вэн 罋)^[27].

Ван [каждый] день устраивал [лишь] одну крупную трапезу цзюй [28]. [Во время неё использовали] двенадцать [наполненных] мясом разных животных^[29] треножников дин,  при  каждом [из которых] имелся столик  цзу^[30].  При  помощи музыки [шаньфу создавали настроение] и призывали к столу. [Потом] они предоставляли жертвы для жертвоприношений, [непременно предшествовавших каждому приёму пищи в согласии с установленными правилами благопристойности — ли]. [Они] пробовали, вкушая [каждое] блюдо, [подаваемое к столу, на предмет его свежести и вкуса] ^[31], и только затем [его начинал] есть [сам] правитель. [После] завершения трапезы, [вновь] звучала музыка [и несъеденную пищу] убирали на кухню.

[Когда] правитель проводил ритуальное очищение (чжай 齊), [то в течение] дня принимал обильную пищу трижды (жи сань цзюй 日三舉)^[32]. [Во время] государственных похорон/траура (да сан 大喪)^[33] обильная трапеза не устраивалась (бу цзюй 不舉); [во время] великого голода (да хуан 大荒) обильная трапеза не устраивалась; [во время] великой эпидемии (да чжа 大札) обильная трапеза не устраивалась; [если] на небе и земле происходили (ю 有) стихийные бедствия^[34], обильная трапеза не устраивалась; [если] в государстве случались (ю 有) крупные несчастья (да гу 大故)^[35], обильная трапеза не устраивалась.

[Когда] правитель принимал полуденную и вечернюю пищу, то [шаньфу] преподносили [к столу] яства, [оставшиеся от утренней трапезы]^[36]. Во всех случаях, когда правитель осуществлял жертвоприношение или [устраивал церемониальный] банкет для гостей, [шаньфу] уносили столик правителя, [поставленный] на почётной восточной стороне (цзоцзу 胙俎). Во всех случаях, [когда] правитель устраивал лёгкое угощение (шаоши 稍事), [шаньфу] преподносили [к столу] мясную и рыбную закуску [к вину] (фу хай 脯醢). [Когда] правитель устраивал приём и [гостей] угощали вином, то [шаньфу] выступали в качестве сяньчжу^[37].

[Шаньфу] ведали [вопросами] питания (шаньсю 膳羞) супруги правителя и наследника престола^[38], а [также] всеми случаями одаривания вяленым мясом (жоусю 肉鳩). Во всех случаях, [когда] приближённые/подданные [вана после] совершения [своих] жертвоприношений подносили [вану] мясо [от этих жертвоприношений, шаньфу от имени вана] принимали [его], а затем подавали [к столу правителя]  (фань цзисы чжи чжифучжэ шоу  эр  шань  чжи 凡祭祀之致福者受而膳之)^[39]. При вручении правителю [подарков новоназначенными сановниками шаньфу] действовали таким же образом^[40].

В конце года [шаньфу] подсчитывали [свои расходы] и только яства, изготовленные для правителя, его супруги и наследника престола не подсчитывали» [28, т. 1, цз. 1, с. 2б, 20б–21б; 16, т. 1, цз. 1, с. 25–26, цз. 7, с. 235–257].

В приведённом фрагменте необходимо обратить внимание на несколько моментов.

Во-первых, хотя пост шаньфу занимали люди, обладавшие рангом знатности, относившимся к нижнему разряду, всё же они, очевидно, не были простыми профессиональными поварами, а являлись представителями образованных кругов и даже элиты общества. Данное обстоятельство отражает определённую весомость их должности и выполняемой ими работы.

Во-вторых, если к записям «Чжоу ли» добавить материалы инскрипций на бронзе, то окажется, что этот титул имел глубокие корни и длительную традицию. Он просуществовал, по меньшей мере, всё первое тысячелетие до нашей эры и, более того, с небольшими изменениями сохранился в императорском Китае вплоть до династии Сун (960–1279; см. [11, т. 6, цз. 42, с. 1809, цз. 43, с. 1829, 1831–1832; 13, т. 4, цз. 46, с. 1195; 20, т. 12, цз. 163, с. 3854]).

В-третьих, пища правителя и его двора была не только чистой и свежей, но и весьма разнообразной, что следует из перечисления множества исходного сырья: по шесть видов злаков и животных, шесть разновидностей напитков, сто двадцать видов продуктов и т. д.

В-четвёртых, приём пищи не являлся актом, направленным только на утоление голода и жажды и поддержания жизнеспособности человеческого организма. Он был также своеобразным культовым обрядом, который всегда хотя бы теоретически сопровождался жертвоприношениями. Они, по-видимому, преследовали цель обеспечить благополучие двора и страны и умилостивить жертвополучателей. В тексте «Чжоу ли» не уточняется, кем были последние, однако поскольку жертвы приносились на территории дворца, то речь идёт о так называемых нэй цзи 内祭, адресовавшихся предкам правителя^[41].

В-пятых, несомненный интерес представляют сведения об одной обильной трапезе цзюй в день при нормальном течении жизни правителя и трёх — в случае проведения им ритуального очищения чжай. Последнее, видимо, заключалось не в посте, а именно этим словом, как уже упоминалось, переводят указанный иероглиф европейские словари: «очищаться постом, поститься» [57, № 4513, IIб], «to fast», а в форме 齋 — «to abstain from meat, wine, etc, to fast» [52, № 560b, 115], «avant une cérémonie, purifier son cœur par la retraite et l’abstinence» [51, с. 1065, Tchai]. Скорее всего, суть чжая состояла не столько в физическом воздержании от потребления тех или иных продуктов и блюд, хотя оно могло, вероятно, тоже входить в состав данного обряда, сколько в каких-то действиях в сфере психики: сотворение чего-то вроде молитвы, очищение мыслей от скверны, медитация и т. п. К такому предположению как раз подталкивают данные о трёх, вместо обычной одной, трапезах цзюй, ибо они влекли за собой проведение трёх соответствующих жертвоприношений, а значит, усиливали общение с потусторонним миром. Думается, что если информация «Чжоу ли» верна, то это, как нам кажется, единственное возможное объяснение странному, казалось бы, факту приёма пищи при проведении очищения три раза в день вместо одного.

В-шестых, важным моментом, характеризующим чжоуский двор и его отношение к народу, является сообщение о том, при каких обстоятельствах трапеза цзюй отменялась. Легко понять, почему она не происходила во время государственного траура — он ведь касался семьи правителя, поскольку, как было сказано (см. примеч. 33), ритуал да сан совершался в связи со смертью самого вана, его жены и старшего сына. Относительно просто объясняется также воздержание от неё при стихийных бедствиях — в древнем Китае было широко распространено поверье, что они являются предостережением Неба плохому правителю^[42], и его отказ от утреннего пира можно трактовать как акт покаяния и извинения перед Небом. Другое дело, что на практике плохие ваны и чжухоу не так уж страшились гнева Неба и, несмотря на предостережения с его стороны в виде наводнения, засухи, саранчи и т. п., продолжали совершать безнравственные поступки, не стараясь угодить Высшему божеству.

В отличие от казусов, описанных выше, отмена цзюй при разбойных нападениях или приведении в исполнение смертной казни не поддаётся объяснению боязнью кары Неба, так как в них не было вины правителя. В этих случаях, а отчасти и при неурожае или эпидемии, на наш взгляд, причиной указанной реакции вана являлось, с точки зрения тогдашних политических концепций, его уважительное отношение к народу и желание проявить определённое сочувствие к его страданиям и солидарность с ним в трудную минуту. Не случайно Конфуций, учение которого базировалось на идеях, возникших спонтанно, естественным образом в древнекитайском обществе ^[43], относительно качеств правителя и его отношения к народу говорил: «Тот, кто (имеется в виду правитель. — С.К.) любит [своих] родителей, не осмеливается ненавидеть [родителей других] людей; тот, кто уважает [своих] родителей, не осмеливается презирать [родителей других] людей. [Его] любовь и уважение достигают своего предела (совершенства) в служении родителям, а добродетель и воспитание распространяются на [весь] народ и служат образцом для всей страны. [Это] в самом деле является [проявлением] сыновней почтительности Сына Неба. [В главе] Фу син [Шан шу] сказано: „[Если] правитель совершенен [в своих делах], то бесчисленный народ [видит] в нём [свою] опору“» (см. [18, цз. 1, гл. 2, с. 45–48]; ср. [40, с. 601]; цитату из «Шан шу» см. [32, т. 4, цз. 19, гл. 29, с. 717]).

Такие взгляды были свойственны не одному лишь Конфуцию и его школе. В под­тверждение приведём высказывания его политического и философского оппонента, предтечи враждебной легистской школы — Гуань Чжуна (Гуань И-у, ?–645 гг. до н. э.). В разговоре с Хуань-гуном (685–643 гг. до н. э.), правителем царства Ци, он поучал его: «В прошлом наши прежние правители Чжао-ван и Му-ван^[44] из поколения в поколение следовали давним достижениям Вэнь[-вана] и У[-вана]^[45], чтобы прославить своё имя. [Они] собирали [почтенных] старцев, [чтобы вместе с ними] сравнивать и оценивать [людей из] народа, обладавших добродетелью^[46]. [Они] составляли [и вывешивали на воротах дворца на всеобщее обозрение]     наставления и законы, [чтобы они] становились устоями для народа. [Они] пользовались властью справедливо в соответствии [с конкретной ситуацией], при помощи законов сверяли [количество населения] и соединяли [его в семьи]^[47], [сначала] приводили в порядок главное, [а затем] выправляли второстепенное, поощряли народ при помощи наград и даров и исправляли его при помощи наказаний и штрафов, определяли положение [людей в зависимости] от цвета волос на голове^[48], чтобы [это] стало законом [в управлении] народом...

Хуань-гун спросил: „Как [установить] спокойствие в [моём] владении?“

Гуань-цзы ответил: „[Необходимо] совершенствовать старые законы, отбирать из них лучшие и по очереди использовать; [необходимо] кормить народ и помогать лишённым средств [существования]; [необходимо также] с уважением относиться к чиновникам^[49], и тогда в государстве воцарится спокойствие“» [7, цз. 6, с. 78, 80].

Формально говоря, Гуань-цзы в первом фрагменте как будто не излагает свои взгляды, а лишь описывает ситуацию, будто бы имевшую место в давние времена, однако на самом деле это не так. Он использует приём, выработанный китайской политической традицией, заключавшийся в том, что советы государю облекались в форму повествования о прошлом. На самом деле и первый, и тем более второй пассаж, где мнение философа излагается без всяких оговорок, отражают его собственные взгляды, которые, кстати сказать, обеспечили Хуань-гуну позицию гегемона (см., например, [46, с. 118–120]). Таким образом, мы считаем обоснованным утверждение о том, что доминирующей концепцией древнекитайских мыслителей было понимание необходимости заботы правителя о своём народе, и она нередко осуществлялась последними на практике. Этим и объясняется поведение чжоуского вана, зафиксированное в рассматриваемом отрывке из «Чжоу ли».

Некоторое удивление может вызвать упоминание «Чжоу ли» о том, что обед и ужин правителя состояли из остатков от завтрака, о чём уже говорилось в примеч. 36. Однако оно подтверждается таким важным источником, как «Ли цзи», где в главе «Юй цзао» (玉藻 — «Яшмовые нити [церемониального головного убора правителя»]) мы читаем: «[Сын Неба] надевал кожаный/меховой церемониальный головной убор, чтобы [с восходом] солнца дать [приближённым] аудиенцию. Затем [он] отправлялся принять утреннюю пищу. В полдень [он] ел [то, что] осталось [от утренней трапезы] (жи чжун эр цзюнь 日中而餕)». Комментарии поясняют, что: «Цзюнь — это остаток от утренней трапезы (цзюнь ши чжао чжи юй е 餕食朝之餘也)» [9, т. 23, цз. 29, гл. 13, с. 1301–1302].

В этой связи, а также учитывая упоминания в тексте «Чжоу ли» вяленого мяса, обратим внимание на один технологический момент. Чтобы блюда, изготовленные с раннего утра, сохранились свежими и вкусными до полудня и тем более до вечера, были нужны соответствующие знания о методах хранения продуктов, полуфабрикатов и готовых блюд. Из сообщения «Чжоу ли» следует, что к таким методам относилась сушка мяса и рыбы. Кроме того, по-видимому, для этих целей использовались подвалы и ниши в стенах, известные ещё с нео­литического времени, ибо в них держалась температура более низкая по сравнению с температурой окружающего воздуха. Вероятно, однако, важнейшим средством было использование льда, охлаждающее и, следовательно, консервирующее действие которого было уже известно древним китайцам. Об этом говорит наличие в государственном аппарате специальных чиновников, отвечающих за хранение продуктов во льду. Приведём соответствующий фрагмент «Чжоу ли»: «Линжэни: 2 сяши, 2 фу, 2 ши, 8 сюев и 80 ту. [Они] ведали льдом. Ежегодно в 12-й луне [они] приказывали [своим подчинённым] рубить лёд, [чтобы заполнить им] три холодильни. Весной начинали проверять [состояние] сосудов со льдом (цзянь 鑑) [и запасами продуктов]. Изысканные яства (скорее всего, сырьё и полуфабрикаты.— С.К.), [поставляемые] вайюнами и нэйюнами (о них ниже.— С.К.), [линжэни] размещали в сосудах со льдом. Таким же образом [они поступали] с винами и напитками, поставлявшимися цзю[жэнями] и цзян[жэнями] (евнухи, ведавшие названными видами жидкостей.— С.К.).

[Во время] жертвоприношений поставляли [продукты и напитки, хранившиеся] в сосудах со льдом; гостям поставляли лёд. [Во время] больших похорон (да сан 大喪) поставляли лёд для гроба [с телом] покойника.

[Когда] летом [ван] жаловал лёд [приближённым, то линжэни] ведали [связанными с этим] делами.

Осенью [они] чистили [холодильни, готовя их к зиме и приёму нового льда]» [28, т. 1, цз. 1, с. 4а, цз. 2, с. 6а–6б; 16, т. 2, цз. 10, с. 372–378].

Шаньфу были не единственными чиновниками, занимавшимися пищей правителя. Вслед за ними в «Чжоу ли» называются паожэни. В этом наименовании знак пао 庖 означает «кухня, повар, еда, кушанье», жэнь 人 — «человек», а их сочетание словари переводят как «повар, дворцовый повар (дин. Чжоу)» [57, № 12203]. Паожэни имели ранг чжунши, и, согласно «штатному расписанию», их должно было быть четыре человека. Их аппарат состоял из восьми сяши, двух фу, четырёх ши, восьми гу 賈^[50], четырёх сюев, сорока ту.

Что касается обязанностей паожэней, то они «ведали поставками [ко двору] шести [видов] домашних животных (лю чу 六畜)^[51], шести [видов] диких зверей^[52] и шести [видов] птиц^[53]; установлением различий в их наименованиях и в них самих^[54]. [Они отвечали] за все эти вещи (у 物), [как] мёртвые, [так и] живые, [как] свежие, [так и] вяленые, чтобы поставить кушанья правителю, [а также] за вещи, [составляющие] изысканные яства (цзяньсю 薦羞), и питание (шаньсю 膳羞) супруги правителя и наследника престола (см. примеч. 21.— С.К.).

[Они] поставляли изысканные яства для жертвоприношений, деликатесы (шусю 庶羞) для траурных обрядов и дары из птиц (птиц и животных? цинь 禽) для гостей^[55]. Во всех случаях, [когда паожэни] отдавали приказ о дарах из птиц (птиц и животных,  как выше.— С.К.),  [они]  отдавали его в согласии с предписаниями (и  фа  шоу  чжи  以法授之);   при   выдаче   и   получении  [даров  и  подношений  они] действовали таким же образом (т.е. отдавали приказы в согласии с установленным  порядком.— С. К.).  Во  всех  случаях  использования  даров  из  птиц [и животных] (фань юн цинь сянь 凡用禽獻) [паожэни действовали следующим образом]:

весной [при жертвоприношениях и приёме гостей] использовали ягнят и поросят, а готовили (жарили) их на говяжьем жиру (гаосян 膏香);

летом использовали вяленых фазанов и вяленую рыбу (цзюй 腒, су 鱐), а готовили их на собачьем жиру (гаосао 膏臊);

осенью использовали телят и оленят, а готовили их на свином сале (гаосин 膏腥);

зимой использовали свежую рыбу и гусей, а готовили их на бараньем жиру (гаошань 膏羶).

В конце [каждого] года [паожэни] проводили подсчёт [поступлений и затрат], и только [исходные продукты] из птиц и животных, [ушедшие на приготовление] яств для правителя и его супруги, не подсчитывались»^[56] [28, т. 1, цз. 1, с. 22а–б; 16, т. 1, цз. 7, с. 257–267].

В тексте о паожэнях хотелось бы обратить внимание на три аспекта.

Иероглиф цинь 禽 означает «птицы, пернатые, птицы и животные, дичь» [57, № 6707], поэтому в конкретных случаях трудно определить, о чём идёт речь. Однако, как можно судить по содержанию всего фрагмента, касающегося паожэней, этот знак используется в широком смысле, т. е. охватывает и птиц, и животных, и, по-видимому, даже рыб, причём среди них, скорее всего, преобладали животные.

В составе  лю  чу  (и  лю  шэн;  ср. примеч. 23 и 51)  упоминается  собака,  а фазанов и рыбу готовили летом на собачьем жиру.  С точки зрения  вкусов  жителей Европы и, шире, так называемого цивилизованного мира — это явление неприемлемое  и  даже  варварское.  В  Европе,  насколько  известно, за исключением  чрезвычайных  обстоятельств,  никто  собак  не  ест  и  уж  тем  более никому не придёт в голову жарить  фазана  на  собачьем  жиру.  В  Китае дело обстояло (да и сейчас обстоит) совсем иначе. Вот что в этой связи пишут сами китайцы: «Собака. Иначе её именуют хуанъэр 黄耳 или диян 地羊^[57]. Использование собачьего  мяса  в пищу имеет  в  нашей  стране  длительную  историю.  В пе­риод  Западной  династии  Чжоу мясо собак уже стало непременным пре­восходным блюдом  на  банкетах.  На пирах во дворце и при церемониях жертвоприношений  всегда  присутствовало  мясо  собак.  Блюдо,  именуемое ганьляо 肝膋^[58], входившее в состав „восьми изысканных яств (ба чжэнь 八珍)“^[59], которыми лакомился Сын Неба, как раз и является деликатесом, состоящим из печени собаки, обёрнутой собачьим нутряным жиром с добавлением приправ и затем обжаренной. Ганьляо является также самым ранним в нашей стране блюдом из мяса собаки, занесённым в поваренную книгу. В период Чуньцю–Чжаньго в таких городах, как Яньши, Ханьдань, Далян и Чжаогэ^[60], имелись собачники, из чего видна повсеместность употребления собак в пищу^[61]. В период Хань зайцы (кролики? ту 兎) и собаки были любимой едой людей. Среди обнаруженной в Мавандуе в Чанша сопогребённой с дайским хоу снеди имеются разнообразные продукты из мяса собак, например суп из собачьего бедра (гоу куа гэн 狗胯羹), поджарка из собачьей печени (цюань гань чжи 犬肝炙), собачье плечо (цюань цзянь 犬肩) и другие.

Мясо собак является знаменитой местной продукцией уезда Пэйсянь^[62]. Согласно „Хань шу“, начало этому промыслу положил Фань Куай^[63]. В период Западной династии Хань торговля мясом собак в Пэйи (нынешний Пэйсянь) уже имела довольно значительные размеры. В каждый базарный день повсюду расставлялись многочисленные лотки с собачьим мясом. Фань Куай, прославленный полководец и приближённый ханьского Гао-цзу Лю Бана, до того как поднять войска и последовать за Лю Баном, именно в Пэйи „профессионально занимался убоем собак“» [12, т. 1, с. 834–835].

Приведённый отрывок, хотя и представляет не более чем четвёртую часть текста, посвящённого потреблению в пищу собачьего мяса, всё же рисует достаточно полную картину этого явления. Дополним её комментарием к цитате из «Хань шу», помещённой в примеч. 63. Его автор, известный учёный периода Тан — Янь Ши-гу (Янь Чжоу, 581–645), отмечал: «Тогдашние люди (т. е. жители империи Хань.— С.К.) ели собак наравне с баранами и свиньями, поэтому [Фань] Куай специально убивал их на продажу» [1, т. 7, цз. 41, с. 2076, примеч. 1].

Интересным   моментом  в  тексте  о  паожэнях  является  также информация о жирах,  применявшихся для  приготовления пищи. С одной стороны, бросается в глаза  отсутствие  упоминаний  об  употреблении  растительного  масла,  которое сейчас является универсальным продуктом для приготовления любого жареного блюда (см., например, [2; 3]).  Можно  предположить,  что  оно  тогда  ещё  не  было  известно,  а  точнее,  не  использовалось  для  гастрономических целей. Оно появилось, вероятно, лишь в период Цзинь, в IV–V вв. н. э. (см. [10, т. 5,  с. 1072;  22,  т. 3,  с. 1585]).  С  другой  стороны,  европейцу  опять-таки покажется странным и скорее всего неприемлемым жарение на говяжьем и особенно бараньем жиру. Непонятно, почему ягнят и поросят надо было готовить на говяжьем, а не свином сале, и неужели была вкусной свежая рыба, поджаренная на бараньем жиру? Увы, ответов на эти вопросы нет, и можно лишь полагать, что древние китайцы умели так готовить блюда, добавляя, например, специи, что они действительно получались вкусными. Впрочем, о вкусах не спорят и жители Поднебесной I тысячелетия до н. э. вполне могли иметь пристрастия, отличные от наших.

Помимо шаньфу и паожэней вопросами, связанными с питанием чжоуского вана, занимались ещё несколько групп чиновников, возглавляемых нэйюнами 内饔, вайюнами 外饔 и пэнжэнями 亨人. На каждой из этих должностей состояло по четыре человека. Обладатели двух первых постов имели ранг чжунши, а последние — сяши.

Согласно «Чжоу ли»: «Нэйюны ведали делами, [связанными с] резкой, варкой, жарением и добавлением приправ [при приготовлении] изысканных блюд для вана, [его] супруги и наследника престола. [Они] различали наименования костных частей [животных] и сорта [их] мяса; различали [также] виды множества приправ (бай пинь вэй жи у 百品味之物). [Когда] ван устраивал пир, то [они] расставляли треножники дин и столики для резки мяса цзу и заполняли их кусками мяса [жертвенных] животных. [Они] отбирали лучшие продукты (байсю 百羞), соевые и мясные подливки и деликатесы (чжэньу 珍物) в ожидании [их] поднесения к столу^[64] и поставляли изысканные яства супруге [вана] и наследнику престола.

[Нэйюны также] различали продукты, [чтобы отбросить] несъедобные из-за рыбьего, мясного, козлиного и других запахов^[65]. [Они должны были также знать, что если] корова мычит ночью, то [её мясо] воняет гнилью; [если] у овцы шерсть выпадает и сваливается^[66], [то её мясо] воняет козлятиной; [если] конечности собаки облезлые и [она] беспокойная, [то её мясо] воняет кислятиной; [если] перья птицы тусклые, а пение хриплое, [то мясо у нее] тухлое; [если] свинья смотрит вдаль, а [её нижние и верхние] ресницы слипаются, [то её мясо] воняет рыбой; [а если] у лошади чёрный хребет (чёрная спина), а передние ноги в пятнах, [то её мясо] воняет насекомыми, [и подавать их к столу правителя нельзя].

[Во время] жертвоприношений в храме предков [нэйюны] ведали делами, [связанными с] резкой [продуктов] и варкой [еды]. Тем же они занимались при пирах и приёмах пищи. [Они] ведали приготовлением и подачей деликатесов, вяленого мяса [с добавлением имбиря и корицы], жертвенного супа [со специями]^[67], жертвенного мяса [без костей, нарезанного] тонкими, большими кусками, мяса, [нарезанного] тонкими, мелкими ломтиками, костей [с мясом] и сушёной рыбы, в ожидании подачи [их] для приготовления изысканных яств.

Во всех случаях, [когда] ван, [проявляя] особую милость, одаривал [своих подчинённых] мясом и вяленым мясом, юнжэни 饔人^[68] поставляли его»[28, т. 1, цз. 1, с. 23а–23б; 16, т. 1, цз. 8, с. 268–277].

Вайюны 外饔 были как бы парой для нэйюнов, отчасти разделяя с ними некоторые функции, а отчасти дополняя их. Их название обосновывается в комментарии тем фактом, что свои обязанности они выполняли цзай вай 在外, т. е. за пределами дворца [28, т. 1, цз. 1, с. 2б–3а] — очередной пример строгой, по тогдашним китайским меркам, специализации и иерархизации чиновничьего аппарата. В их подчинении находились 8 сяши, 2 фу, 4 ши, 10 сюев и 100 ту.

В «Чжоу ли» сказано, что «Вайюны ведали резкой и варкой [того, что было предназначено] для внешних жертвоприношений^[69]; [они] поставляли для них сушёное мясо, жертвенный суп со специями и сушёную рыбу^[70]; расставляли треножники и столики и наполняли их тушами животных и сушёной рыбой. При всех делах, [связанных с] ужинами (сунь 飧), завтраками (юн 饔) и большими пирами (сянши 饗食) для гостей, [они] действовали таким же образом.

[Во время] государственных приёмов для стариков и сирот, [чьи отцы погибли на службе, вайюны] ведали делами, [связанными с] резкой и варкой пищи; при приёмах для детей военных [они] действовали таким же образом.

[Во время] исполнения воинских повинностей (шии  師役) [вайюны] ведали делами, [связанными с] поставками сушёного и свежего мяса, [которое] дарили [офицерам и солдатам в благодарность за их труд].

В случае малых похорон (малого траура — сяо санцзи 小喪紀)^[71] [вайюны] расставляли свои треножники и столики и наполняли их [подходящими яствами]» [28, т. 1, цз. 1, с. 2б–3а, 23б–24а; 16, т. 1, цз. 1, с. 27, цз. 8, с. 277–281].

В древнем Китае существовало понятие гуаньлянь 官聯, которое в «Большом китайско-русском словаре» получило следующее толкование: «Стар. Комиссия (совещание) старших чиновников (напр. 6 министров для совместных решений государственных дел в особо важных случаях)» [57, № 2371]. На самом деле его значение было несколько иным и более широким. Им определяли группу чиновников, которые: во-первых, не обязательно являлись «старшими», во-вторых, работали вместе постоянно, и, в-третьих, делали это не только и не столько для принятия решений, сколько для выполнения конкретных задач, проистекавших из их служебных обязанностей. В описании прерогатив чжунцзая имеется такой пассаж: «При помощи восьми законов (ба фа 八法) [тайцзай] управлял чиновничеством... Третий [закон] назывался гуаньлянь — соединение чиновников. При его помощи [он] объединял (хуэй 會; собирал вместе.— С. К.) чиновников для совместного управления государством» [28, т. 1, цз. 1, с. 8а].

В интересующей нас области в состав такого гуаньляна входили: шаньфу, паожэни,  нэйюны  и  вайюны,  рассмотренные  выше,  а также чижэни и шии. Приведём  относящиеся  к  ним  материалы,  чтобы  дополнить  нарисованную картину.

В связи с чижэнями 饎人 укажем на несколько любопытных деталей.

Во-первых, они находились в системе не Небесного чиновника (тянь гуань 天官) тайцзая, а другого обладателя ранга цин 卿, Земного чиновника (ди гуань 地官) дасыту 大司徒, ведавшего вопросами воспитания, просвещения и образования (чжан бан цзяо 掌邦教; см. [28, т. 2, цз. 3, с. 1а]). Поэтому материал о них находится во второй части «Чжоу ли», тогда как сведения обо всех остальных членах данного гуаньляня помещены в первой части.

Во-вторых, все чиновники рассматриваемого круга обладали рангами знатности: шанши — у шаньфу, чжунши — у всех остальных, включая и шии, о которых речь пойдёт ниже, и только у чижэней они отсутствовали. Более того, последние являлись евнухами (янь 奄), что в моральном и культовом плане ставило их вне рамок обычных людей, ибо, лишённые возможности иметь потомство, они были не в состоянии выполнить основную функцию всякого взрослого мужчины — продлить род и тем самым обеспечить совершение жертвоприношений покойным предкам. Иначе говоря, они не могли реализовать предписаний культа предков, важнейшего, как известно, элемента духовной жизни китайцев всех времён.

В-третьих, в услужении у чижэней находились только женщины, чем и объясняется их статус евнухов, тогда как у остальных гуаньляней — мужчины.

В памятнике о них приводятся такие сведения: «Чижэни — [это] 2 евнуха, [которым помогают] 8 поварих (нюйчи 女饎) и 40 служанок (рабынь? си 奚). [Они] ведали подачей [подготовленного и обработанного] зерна для жертвоприношений; поставляли [также] 6 [видов] блюд (лю ши 六食)^[72] вану и его супруге. [Во время] приёма гостей обеспечивали заполнение (зерном.— С.К.) сосудов фу 簠 и гуй 簋^[73]. [Во время] торжественных приёмов [во дворце они] действовали таким же образом» [28, т. 2, цз. 3, с. 8а, цз. 4, с. 28б; 16, т. 4, цз. 31, с. 1240].

Вопросами, относящимися к еде и напиткам, потребляемым ваном и членами его семьи, занимались и другие чиновники, мастера и их помощники, однако их количество слишком велико, чтобы описать их в рамках одной статьи. Поэтому мы ограничимся рассмотрением лишь ещё одной небольшой группы специалистов — шии, входивших в изучаемый гуаньлянь. Начать, однако, придётся издалека.

Не только синологам, но и многим людям вообще хорошо известно, что китайская медицина достигла высокого уровня развития уже в глубокой древности, а такие её первоклассные приёмы, как акупунктура или изучение пульса больного, имеют длительную историю^[74]. Естественно, что при дворе не могло не быть целителей, которые заботились бы о здоровье царствующего рода, и они должны были бы оказаться среди чиновников, описанных в «Чжоу ли». И действительно, мы находим там по меньшей мере пять наименований лиц, которые профессионально занимались врачеванием. Они свидетельствуют о том, что где-то с IV в. до н. э., когда составлялся текст «Чжоу ли», медицина была настолько развитой, что в её рамках уже появилась определённая специализация. В частности, в книге упоминаются: шии 食醫, т. е., условно говоря, «диетолог», цзии 疾醫 — «терапевт» (специалист по «внутренним» болезням), янъи 瘍醫 — «дерматолог-хирург» (знаток «внешних» болезней) и шоуи 獸醫 — «ветеринар». Возглавляли их всех иши 醫師 — «наставники медицины», и хотя нас интересуют прежде всего шии, мы приведём описание обязанностей иши в качестве зарисовки картины общего состояния тогдашней медицины. Итак, и — это, естественно, «врач, медицина, лечить, излечивать», а ши — «наставник, учитель, мастер, руководитель» [57, № 3163, № 6579], а в итоге — главный врач государства (чжун и чжи чжан 衆醫之長). Этот пост занимали два человека в ранге шанши, имевшие в своём аппарате 4 сяши, 2 фу, 2 ши и 20 ту. Они «ведали административными приказами [в области] медицины и собирали^[75] яды и лекарства, чтобы [их] поставлять для нужд врачевания (дословно: для медицинских дел и ши 醫事.— С.К.). Во всех случаях, [когда] в стране имелись больные [либо те, у кого] были струпья на голове или язвы на теле (пи ян чжэ 庀瘍者), [и они] приходили [к ним] с просьбой о помощи, [иши] направляли их к врачам-специалистам, [и те] их лечили.

В конце [каждого] года [иши] проверяли [состояние] дел в медицине (т. е. результаты деятельности врачей. — С.К.), чтобы определить жалованье [лекарям]. [Те из них, которые] из десяти [больных вылечивали] всех, считались лучшими [врачами]; второе, третье и четвёртое [места] занимали [те, кто] из десяти вылечивал девятерых, восьмерых и семерых^[76], [те же, кто] вылечивал [только] шестерых [считались] самыми худшими [врачами]» [28, т. 1, цз. 2, с. 1а; 16, т. 2, цз. 9, с. 315–318].

В приведённом тексте по меньшей мере два момента обращают на себя вни­мание. Первый — то, что придворные врачи лечили больных со всей страны, о чём свидетельствует оборот фань бан 凡邦, переведённый нами «во всех случаях, когда в стране», второй — ежегодная проверка профессиональной пригодности врачей, требование результативности (если врач с 60 % эффективности считался лекарем низшей категории, то трудно это оценить иначе) и привязка к доходам, причём из неясного толкования комментария можно предположить, что при ещё более низких показателях жалованье урезалось наполовину. Это, несомненно, был сильный стимул к совершенствованию врачебного мастерства.

На этом фоне можно полнее уяснить деятельность шии — двух специалистов в ранге чжунши. Они «ведали составлением правильных пропорций [сырья, идущего на изготовление] шести [видов] еды, шести [видов] напитков, шести [видов] мясных блюд, множества разных лакомств, множества приправ/соевых подливок, восьми [видов] изысканных яств^[77].

При составлении пропорций для еды [они] смотрели (ши 眡) на весеннее время (т. е. еда должна была быть тёплой, как весна.— С.К.); при составлении пропорций для супов [они] смотрели на летнее время (супы должны были быть горячими, как лето.— С.К.); при составлении пропорций для приправ, [они] смотрели на осеннее время (приправы и подливки должны были быть прохладными, как осень.— С.К.); при составлении пропорций для напитков, [они] смотрели на зимнее время (напитки должны были быть холодными, как зима.— С.К.)^[78].

[При] добавлении приправ в еду: весной добавляли больше кислых [приправ], летом — горьких, осенью — острых, а зимой — солёных. [В течение всего года] примешивали в нужной пропорции сладкие [приправы].

Во всех случаях подбора для мясных блюд [того, что им] лучше подходило, [шии руководствовались принципами, что для] говядины лучше всего подходит рис, для баранины — просо, для свинины — гаолян, для собачины — пшено, для гусятины — пшеница, а для рыбы — водяной овёс. Питание всей аристократии^[79] неизменно зиждилось [на этих принципах]» [28, т. 1, цз. 1, с. 3б, цз. 2, с. 1а–1б; 16, т. 2, цз. 9, с. 318–323].

На основе приведённых материалов можно сделать немало интересных заключений, однако мы ограничимся лишь четырьмя. Первый вывод касается непосредственно проблемы питания вана, его двора и аристократической прослойки общества. Очевидно, что она была предметом заботы правителя и для её постоянного и надлежащего решения было создано значительное количество небольших учреждений или групп чиновников, возглавлявшихся представителями низших прослоек правящего класса. Все они, действуя и самостоятельно, и сотрудничая друг с другом в рамках одного гуаньляня, обеспечивали двор необходимыми качественными продуктами и готовой едой.

Во-вторых, цифровые показатели вроде лю ши, лю инь и тем более 120 цзян или 120 сю в большей степени отражают образ мышления древних китайцев (кстати сказать, не только авторов «Чжоу ли»), чем реальную действительность. Тем не менее не подлежит сомнению, что пища царствовавшего дома Чжоу, как, впрочем, и других династий, была богатой и разнообразной, а для её изготовления использовались самые разные исходные продукты.

В-третьих, бросается в глаза наличие упоминаний о потреблении в пищу мяса диких животных, и прежде всего оленей. В древнекитайских источниках, начиная с цзягувэнь, имеются многочисленные сведения о выездах на охоту, а, например, оленина была любимым мясом уже в палеолите, составляя до 70 % рациона пекинского человека (см., например, [39, с. 40]; ср. также [там же, с. 56, 58]). Естественно, что охотники возвращались с многочисленными трофеями, а подстреленная дичь шла в пищу. Ведали ею не только паожэни, но и другие чиновники, раздельно занимавшиеся дичью, рыбой, черепахами и т. п. (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 25а–26б; 16, т. 1, цз. 8, с. 296–313]; ср. также [16, т. 9, цз. 57, с. 2420–2453, т. 10, цз. 62, с. 2599–2602]), которые, однако, по понятным причинам не были рассмотрены в настоящей статье.

Last but not least. В связи с питанием в «Чжоу ли» всё время упоминаются и жертвоприношения, что является показателем культовой функции приёмов пищи. Связь этих действий была двусторонней: перед едой совершались жертвоприношения, продукты, принесённые в жертву, съедались участниками обряда. Самым ярким проявлением культового значения приёмов пищи являлся обычай преподносить чжоускому правителю часть жертвенного мяса, уже использованного его подданными во время совершённого ими религиозного акта. С современной европейской точки зрения, такой подарок, формально говоря — объедки, рассматривался бы как проявление бескультурья и неуважения к получателю. Для древних китайцев, наоборот, данный поступок считался не только нормальным, но и показывал уважительное отношение к Сыну Неба и пожелание ему и стране счастья и процветания. И дело было, конечно, не в самом мясе (или зерне) как таковом, а в том, что оно, пройдя акт жертвоприношения, совершённого чжухоу,    обретало сакральный характер, и в этом была его ценность. Именно культовые аспекты объединяли жертвоприношения и приёмы пищи и придавали последним особую значимость, выходящую за пределы простого обеспечения организма необходимыми энергетическими ресурсами.

Литература

 Сс. 231-254.

1. ↑ Реальным контролем над страной династия Чжоу обладала лишь в первые века своего правления (XII–VIII вв. до н. э.); в период Чуньцю (VIII–V вв. до н. э.) она сохраняла определённое культовое, культурное и в некоторой степени политическое влияние, а в эпоху Чжаньго (V–III вв. до н. э.) её значение сошло на нет.
2. ↑ О наличии неолитических корней у некоторых институтов, например гадания или заклания людей и принесения их в жертву, спорадически продолжавшегося и в период Чжоу, см. [43; 38].
3. ↑ В Китае крупнейшим открытием в этой области было обнаружение в 1973 г. в Хэмуду (пров. Чжэцзян, уезд Юйяо) большого количества риса: зерна, шелухи, стеблей и т. д. (см. [42, с. 20–22]).
4. ↑ Эта должность, по информации «Сун шу», была учреждена Чжоу-гун Данем (?–1104 гг. до н. э.) при У-ване (1134/1122–1116 или 1027–1025 гг. до н. э.), см. [33, т. 4, цз. 39, с. 1217].В «Большом китайско-русском словаре» чжунцзай переводится как «начальник чинов, первый из 6 цинов (дин. Чжоу)» [57, № 9633], а тайцзай — «первый министр, премьер, канцлер» [57, № 8414]. Данные термины встречаются не только в «Чжоу ли», но и в других источниках, см., например, [32, т. 4, цз. 18. с. 648; 54, т. 9, цз. 18, с. 1600–1601; 55, т. 27, цз. 4, с. 197].
5. ↑ В комментарии Чжэн Сы-нуна (собств. имя Чжэн Чжун, Чжэн Чжун-ши, ?–83 гг. н. э.) поясняется, что «три категории крестьян» — это землепашцы равнин (пинди 平地), гор (шань 山) и околоводных или водных пространств (цзэ 澤) (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 9б–10а]).
6. ↑ Девять видов растений, по информации того же комментария, это три вида проса (шу 黍, цзи 稷, лян 梁), рис (дао 稻), конопля (ма 麻), соевые бобы (дадоу 大豆), фасоль (сяодоу 小豆), пшеница (сяомай 小麥) и цицания широколистная/водяной овёс (гу 苽=菰) (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 10а; 16, т. 1, цз. 2, с. 79]; ср. примеч. 22 и 71).
7. ↑ Букв.: «делали» (цзо 作).
8. ↑ Иероглиф соу означает также «озеро, болото» [57, № 10722], однако данные части территории уже отражены в знаке цзэ 澤, выступающем выше, поэтому здесь мы остановились на варианте «степь». К тому же он лучше сочетается с кругом обязанностей людей, занимавшихся четвёртым видом трудовой деятельности.
9. ↑ Словом «выращивали» переведены знаки ян фань 養蕃 — «кормить, содержать, разводить» и «множиться, плодиться» [57, № 9925, № 2909].
10. ↑ Здесь в оригинале использованы два иероглифа: чи 飭 — «приводить в порядок, исправлять, стараться» и хуа 化 — «превращать, изменять, преобразовывать, создавать» [БКРС, № 8135, 11971].
11. ↑  В комментарии имеются интересные подробности относительно восьми разновидностей сырья и методов их обработки: «Ба цай 八材 — [это]: жемчуг, [его обработка] называется „резать (це 切)“; слоновая кость — „полировать (цо 瑳)“; нефрит/яшма — „гранить/полировать (чжо 琢)“; камень — „точить/шлифовать (мо 磨)“; дерево — „вырезать (кэ 刻)“; металл — „чеканить/гравировать (лоу 鏤)“; кожа — „сдирать (бао 剥)“; перья — „расщеплять (си 析)“» [28, т. 1, цз. 1, с. 10а; 16, т. 1, цз. 2, с. 79].
12. ↑ В оригинале здесь использовано выражение чумо 芻秣 — «сено, фураж (для крупного скота)» [57, № 7364].
13. ↑ Отметим, что в приведённом перечне шанши и чжунши являются рангами знатности. Судя по тексту «Чжоу ли», обладатели их, по-видимому, не имели отдельных чиновничьих званий. В то же время наименования фу, ши, сюй и ту обозначали мелких служащих, не обладавших рангами знатности.
14. ↑ См., например, надпись на сосуде Да дин времён И-вана (934–910 или 907–898 гг. до н. э.;   [6, т. 7, с. 88а]). Большинство соответствующих инскрипций сообщает о дарах вана, которые он вручал тому или иному шаньфу (см. также [26, с. 253; 25, с. 50, № 0962, с. 161, № 2851, с. 237, № 3869, с. 239, № 3893, с. 248, № 3996, с. 249, № 3999, с. 249, № 4001, с. 250, № 4010, с. 251, № 4013, 4016, с. 253, № 4023, с. 264, № 4185, с. 312, № 4945, с. 323, № 5036, 5037, с. 323–324, № 5040, с. 340, № 5262, с. 342, № 5280, с. 344, № 5320]).
15. ↑ Чэнчжоу — это Лои (нынешний Лоян в пров. Хэнань), восточная столица династии Чжоу, построенная уже упоминавшимся Чжоу-гуном при Чэн-ване (1115–1079 или 1024–1005 гг. до н. э.). Описанию данного события посвящена аутентичная глава «Шан шу» «Ло гао» («Наставления, [связанные со строительством] Ло[и]») (см. [32, т. 4, цз. 15, гл. 15, с. 537–555]), где,    в частности, встречается и рассматриваемый топоним Чэнчжоу. Названием Цзунчжоу определялось место пребывания чжоуского вана, поэтому в переведённой инскрипции оба наименования могут означать как один, так и два города.
16. ↑ Ба тунь буквально означает «восемь укреплённых постов/лагерей» (см. [10, т. 2, с. 3]), и        в более поздние времена так именовались сторожевые посты, расставленные по периметру крепостной стены дворца правителя. Относительно ханьского периода об этом писал известный учёный и поэт Чжан Хэн (Чжан Пин-цзы, 78–139) в своей знаменитой «Оде Западной столице»: «Восемь сторожевых постов, подчинявшихся вэйвэю 衛尉, бдили ночью и обходили территорию дворца днём» [27, с. 30], что в переводе Э. фон Цаха выглядит следующим образом: «Es gibt acht Lager von Gardetruppen (выделено нами. — С. К.), die in der Nacht Alarm schlagen und bei Tage die Runde machen» [53, с. 4]. Возможно, что и при Западной династии Чжоу смысл выражения ба тунь был таким же. Следует отметить, что в новых публикациях соответствующие знаки оригинала расшифровываются как ба ши 八師 (см. [25, с. 249, № 3999]), что и отражено в тексте.
17. ↑ Такой смысл получается, если следовать делению текста, предложенному Го Мо-жо (см. [6, т. 7, с. 123б]). Современные авторы видят здесь две фразы, которые следует переводить следующим образом: «[Я], Кэ, буду ежедневно им пользоваться для приготовления пищи (шан). Мой господин/государь весьма милостив (или „Велика милость моего господина/государя“, но в оригинале нет формальных признаков эмфатической конструкции)» [25, с. 249, № 3999].
18. ↑ Знак лин 霝 можно также отождествлять с лин 令 в значении шань 善 (см. [22, т. 6, с. 4070–4071]), и тогда фраза будет звучать: «законченной спокойной (своей) смертью» [57, № 1981], что практически не отличается от варианта, данного в тексте.
19. ↑ С точки зрения грамматики западночжоуского языка последнюю фразу можно интерпретировать несколько иначе: «[Пусть] Кэ и его дети и внуки вечно используют [его как] драгоценность». Весь последний пассаж надписи, начиная с оборота мэйшоу, представляет набор по сути синонимичных выражений, повторение которых, по-видимому, должно было усилить значимость просьбы о долголетии. В разных сочетаниях они встречаются и на других сосудах (см., например, [25, с. 251, № 4016, с. 245, № 3967, с. 313, № 4958]).
20. ↑ Под изысканными яствами (cю 羞), поясняемыми в комментарии выражением ю цзывэйчжэ 有滋味者 — «то, что обладает приятным вкусом» (цзы вэй, см. [57, № 15126]), скорее всего, подразумеваются блюда из овощей и фруктов, отсюда их большое количество (120), сообщаемое далее в тексте (ср. пассаж, относящийся к примеч. 25).
21. ↑ В оригинале здесь использовано слово щицзы 世子 — «наследник княжеского рода» [57, № 1363; ср. 10, т. 1, с. 494], однако следует полагать, что на самом деле, как показывает логика, речь идёт о детях правителя вообще.
22. ↑ Шесть видов злаков (лю гу 六榖) это: рис, три вида проса, пшеница и водяной овёс (ср. примеч. 6 и 72). Данное и нижеследующие примечания основаны на пояснениях комментария и словарей (см., в частности, [10, т. 2, с. 50, 37, 43, 8]).
23. ↑ Шесть видов животных (лю шэн 六牲) включали: быков (коров), баранов (овец), свиней, собак, гусей и рыб или, по другой версии, лошадей, быков, баранов, свиней, собак и кур.
24. ↑ Шесть очищенных жидкостей (лю цин 六清) — вода, соки, молодое сладкое вино (ли 醴), разбавленное смешанное вино (лян 桓), настойки (и 醫) и рисовое вино (рисовый отвар? и 詔).
25. ↑ См. примеч. 20.
26. ↑ Восемь изделий (ба у 八物), которые, по-видимому, выступали в качестве полуфабрикатов для приготовления деликатесных блюд, это: два вида жареного мяса (с рисом либо с просом), варёные овощи, жареная свинина, жареная баранина, смесь раздробленных кусков разных сортов вырезки, соленья и жареная печень собаки.
27. ↑ Столь большое количество сои, даже если не придавать цифре 120 абсолютного значения, указывает на её популярность и широкое применение уже в чжоуское время.
28. ↑ Знак цзюй 舉 среди прочих имеет и значения «устраивать пир (праздник), пировать, веселиться» [57, № 4024], «обильный приём пищи, жертвоприношение» [22, т. 5, с. 3041–3043, значения 33 и 27], т. е. им передан обычай приёма особенно обильной еды один раз в сутки. Такое пояснение даётся и в комментарии: «Забой (жертвенного) скота [для приготовления] обильной еды называется цзюй» [28, т. 1, цз. 1, с. 21а].
29. ↑ Построение фразы в оригинале дин ши ю эр у 鼎十有二物требовало бы следующего перевода: «Треножник дин, [наполненный] двенадцатью [видами] мяса», который, однако, не согласуется с контекстом и комментарием. В последнем указывается, что речь идёт о двенадцати динах, девять из которых являлись так называемыми лаодинами 牢鼎, т. е. триподами, наполненными мясом животных (говядиной, бараниной, свининой), рыб и т. п., составлявшим основу трапезы, а три — пэйдинами 陪鼎, дополнительными сосудами с овощами, мясными отварами и т. п. Поэтому столиков цзу 俎, по этой же информации, тоже было только девять (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 21а]), несмотря на то, что в тексте «Чжоу ли» говорится: цзе ю цзу 皆有俎 — букв. «все они (т. е. двенадцать динов) имеют столик цзу».
30. ↑ Цзу длиною в 2,4 чи, шириною в 1,2 чи и высотою в 1,0 чи служили для размещения и резки на них мяса и овощей (см. [16, т. 1, цз. 7, с. 244]).
31. ↑ Думается, что соответствующие пояснения китайских комментаторов, приведённые в квадратных скобках (см. [16, т. 1, цз. 7, с. 246–247]), не исчерпывают всей сути проверки подаваемой к столу еды. Скорее всего, важнейшей её целью была забота о безопасности правителя, стремление не допустить его отравления. Здесь присутствовал и этический элемент. Как поясняет комментарий Чжэн Сюаня (127–200 гг.) к «Ли цзи», пробуя пищу правителя, подданный выражал тем самым преданность (чжун 忠) и почтительность (сяо 孝) к своему повелителю (см. [9, т. 23, цз. 29, гл. 13, с. 1311]).
32. ↑ Полностью данная фраза имеет следующий вид: ван чжай жи сань цзюй  王齊日三舉. С точки зрения европейской логики, особенно если чжай трактовать как «очищение постом» [57, № 4513], следовало бы предположить, что текст здесь переписан неправильно и должно бы быть ван чжай жи бу цзюй 王齊日不舉 или ван чжай, цзэ бу цзюй 王齊則不舉, т. е. «когда правитель очищается, он не устраивает утренней обильной трапезы». Однако и древние комментаторы, и современные учёные принимают текст таким как он есть и, не проявляя никаких сомнений, поясняют, что означает выражение сань цзюй. Оказывается, что в таком случае к утреннему столу подавали тайлао 大/太牢 — говядину, баранину и свинину, а к полуденному и вечернему — шаолао 少牢 — баранину и свинину или тэлао 特牢 — только один вид мяса, чаще — свинину, реже — говядину (см. [16, т. 1, цз. 7, с. 248; 10, т. 1, с. 249, т. 2, с. 1344, 1466, 1050, т. 6, с. 263]). Приходится принять данную точку зрения, хотя элемент сомнения всё же остаётся, особенно с учётом дальнейших фраз «Чжоу ли».
33. ↑ Да сан — это похороны правителя, его жены или наследника престола (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 18а–19б, текст и относящийся к нему комментарий]).
34. ↑ Комментарий поясняет, что речь идёт о затмениях солнца или луны, обвалах скал, землетрясениях и т. п. (см. [28, т.1, цз. 1, с. 21а]).
35. ↑ Комментарий относит к ним лишь разбойные нападения и приведение в исполнение смертных казней (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 21а]).
36. ↑ Такое для современного европейского читателя неожиданное и странное пояснение даёт комментарий (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 21б]). Оно хорошо сочетается с более ранней информацией о возвращении на кухню не съеденных за утренней трапезой блюд, но плохо укладывается в распространённое представление о роскошной и даже расточительной жизни правителей древнего Китая.
37. ↑ В сочетании сяньчжу 獻主 первый знак означает «подносить, вручать, добирать, угощать», второй — «хозяин, глава, господин» [57, № 8544, 553], т. е. в целом оно имеет значение «хозяин угощения». Во время пира во дворце им был, естественно, сам правитель. Однако, занимая высшее положение в стране, он не мог лично наливать вино и потчевать гостей, находившихся ниже его в социальной иерархии. В таких случаях от его имени это делали шаньфу (см. [9, т. 23, цз. 35, гл. 17, с. 1521]).
38. ↑ См. примеч. 21.
39. ↑ Данный акт имел сугубо ритуальное значение. Передавая правителю часть жертвенного, т. е., по нашим понятиям, освящённого мяса, приближённые тем самым выражали пожелания ему и стране счастья и благополучия (см. [31, цз. 8, с. 186; 9, т. 23, цз. 35, гл. 17, с. 1522; 28, т. 3, цз. 6, с. 37б]).
40. ↑ Подарки, которые новоназначенные чиновники должны были вручать вану при первой аудиенции, тоже имели ритуальный характер и были строго ранжированы: цин должен был подарить ягнёнка, дафу — гуся, а ши — фазана ( см. [28, т. 1, цз. 1, с. 21б, коммент. Чжэн Сы-нуна]). «Действовали таким же образом», т. е. принимали подарок, а затем использовали его при приготовлении блюд для стола правителя.
41. ↑ Описание нэй цзи и вай цзи 外祭 и их различий имеется в «Ли цзи» (см. [9, т. 25, цз. 49, гл. 25, с. 2008]).
42. ↑ В главе «Син-фа чжи» («Записи, [посвящённые] наказаниям и законам») «Хань шу» есть, в частности, пассаж, отражающий такую точку зрения: «В „Шан шу“ сказано: „Небо награждает [тех, кто] соблюдает правила поведения, и наказывает [тех, кто] совершил преступления“. Поэтому совершенномудрые, следуя наградам, [ниспосылаемым] Небом, установили пять видов правил поведения, а следуя наказаниям, [ниспосылаемым] Небом, ввели пять [видов] наказаний» [1, т. 4, цз. 23, с. 1079]; перевод значительных фрагментов из «Синь-фа чжи»см. [40, с. 621–629]. Цитата, приведённая Бань Гу (32–92), взята из «Гао-яо мо» («Рассуждения и советы Гао-яо»), аутентичной главы «Шан шу» (см. [32, т. 3, цз. 4, гл. 4, с. 148]), а их использование в данном разделе «Хань шу» свидетельствует о том, что выраженная в них древняя, традиционная юридически-философская идея была жива и в ханьское время.
    Пять видов правил поведения (у ли 五禮) — это нормы, определявшие поведение людей в разных жизненных ситуациях. Разъяснение указанного понятия дано Вэй Чжэном (580–643) и его соавторами в «Суй шу», где говорится: «Чжоу-гун положил конец смуте (имеется в виду мятеж, поднятый в 1113 г. до н. э. после смерти У-вана коалицией из его младших братьев, части шан-иньской аристократии и некоторых племён против Чжоу-гуна и нового чжоуского правителя Чэн-вана. — С. К.) и расширил эти письмена (хун чжи сы вэнь 弘制斯文; из контекста можно предположить, что речь идёт о каких-то более ранних записях, касающихся культовых обрядов. — С. К.). При помощи ритуалов праздничных жертвоприношений (цзи ли 吉禮) [он] выражал уважение к душам [умерших предков] и духам; при помощи траурных обрядов (сюн ли 凶禮) [он] выражал скорбь государства и уделов; при помощи правил гостеприимства (бинь ли 賓禮) [он] выражал чувства дружбы к [своим] гостям; при помощи военного этикета (цзюнь ли 軍禮) [он] наказывал неблагочестивых; а при помощи свадебных обрядов (цзя ли 嘉禮) [он] объединял брачующихся, и это называется пять [видов] правил поведения» [5, т. 1, цз. 6, с. 105].
    Пять видов наказаний — это татуировка, отрезание носа, отрубание ног, кастрация и смертная казнь (подробнее см. две статьи в данном сборнике: «Символические наказания в древнем Китае» и «Становление традиции коллективной ответственности и наказания в Китае»).
43. ↑ Это, в частности, было показано на примере концепции сяо (см. статью в данном сборнике «Сяо в надписях на бронзовых изделиях»).
44. ↑ Речь идёт о чжоуских правителях, стоявших во главе страны соответственно в 1052–1002 или 966–948 и 1001–947 или 947–926 гг. до н. э.
45. ↑ Вэнь-ван (1185–1135 гг. до н. э.) и У-ван (1135–1116 гг. до н. э.), отец и сын,— основатели династии Чжоу.
46. ↑ То есть, говоря современным языком, занимались подбором кадров.
47. ↑ Обратим внимание, что в данной фразе Гуань Чжун, «признанный основоположник легизма», как пишет о нём знаток этой школы Л. С. Переломов (см. [47, с. 77]), высказывает мысль, по сути противоположную идеям и практике более позднего крупного легиста Шан Яна (Гунсунь Ян, Вэй Ян, 390–338 гг. до н. э.). Последний в рамках проводившегося в 350 г. до н. э. второго этапа своих реформ приказал разделить семьи, в которых было двое и более взрослых мужчин, чтобы таким образом, с одной стороны, расширить площадь обрабатываемой земли и увеличить количество налогоплательщиков, а с другой — ослабить связи внутри патриархальных семей и уменьшить их роль в обществе. Взгляды обоих легистских мыслителей на общество и государство на фоне других учений подробно изложены и подкреплены переводами текстов В. М. Штейном (1890–1964) и Л. С. Переломовым (см. [50; 36]).
48. ↑ «В зависимости от цвета волос на голове» — иначе говоря, «в зависимости от возраста людей».
49. ↑ В оригинале здесь использовано выражение байсин 百姓, которое в древних книгах (даже в одной и той же, например в «Шан шу») может выступать в качестве синонима и байгуань         百官 — «[все] чиновники», и минь или миньчжун 民, 民衆 — «народ» (см. [10, т. 8, с. 231]). Поскольку в приведённом отрывке для обозначения «народа» всё время используется знак минь 民, в том числе в выражении «кормить народ» (суй цзы минь 遂滋民), то следующую за ним фразу цзин байсин 敬百姓 мы и перевели «с уважением относиться к чиновникам».
50. ↑ Данный знак имеет два чтения: гу и цзя. Согласно «Большому словарю слов китайского языка», здесь он должен читаться гу, а сочетание гужэнь означает «заведующий покупками продуктов» [10, т. 10, с. 191; 57, № 13888]. Это новая категория служащих, которой не было в составе аппарата шаньфу.
51. ↑ Термином лю чу обозначались скот и птицы, выращиваемые мужэнем, а именно: коровы/быки, лошади, бараны/овцы, свиньи, собаки и куры (см. [28, т. 2, цз. 3, с. 26а, текст и коммент.]). Как видно, состав этой группы несколько отличался от состава представителей фауны, входивших в понятие лю шэн, рассмотренное в примеч. 23. Там вместо лошадей и кур были гуси и рыба.
52. ↑ Шесть видов диких зверей — это, по сообщению комментария, маралы (лоси?), олени, медведи, кабарга, кабаны и зайцы (ми 麋, лу 鹿, сюн 熊, цзюнь 麕, еши 野豕, ту 兎; см. [28, т. 1, цз. 1, с. 22а]).
53. ↑ Шесть видов птиц — это гуси, перепела, трёхперстки, фазаны, горлицы и голуби (янь 雁, чунь 鶉, янь 鴳 (鷃), чжи 雉, цзю 鳩, гэ 鸽; см. [28, т. 1, цз. 1, с. 22а]).
54. ↑ То есть паожэни должны были знать, как эти животные и птицы называются и как они и их мясо выглядят, чтобы уметь отличить, например, оленя от марала, а курятину от гусятины.
55. ↑ При приёме ваном гостей, в частности чжухоу, происходил обмен подарками. Среди даров правителя могли быть представители фауны, которых поставляли паожэни.
56. ↑ Сопоставление последних фраз и текстов, касающихся шаньфу и паожэней, выявляет отсутствие в последнем случае слов «наследник престола». Комментаторы считают, что данное явление связано с включением его в группу тех, затраты на кого должны были подсчитываться паожэнями, и поэтому здесь он не упоминается. Мы склонны полагать, что на самом деле произошло повреждение данного места «Чжоу ли» или пропуск выражения шицзы переписчиками — такие факты известны по отношению к разным древним текстам (о «Чжоу ли» см., например, [41, с. 65–66]),— и именно этим объяснять отмеченный факт.
57. ↑ Название хуанъэр, дословно «жёлтое ухо» [57, № 14142], вошло в историю, язык и поэзию в связи с событием, рассказанным в «Цзинь шу». В жизнеописании Лу Цзи (Лу Ши-хэн, Лу Пин-юань, 261–303), литератора и сановника, внука Лу Суня (Лу Бо-синь, 183–245) и сына Лу Кана (Лу Ю-цзе, 226–274), знаменитых полководцев приморского царства У, говорится о том, что, отправившись из родных краёв (в районе современного Шанхая) в Лоян, столицу цзиньского Китая, он там сильно затосковал, ибо долго не получал известий от своей родни на востоке. Он со смехом обратился к своей любимой собаке, которую как раз и звали Хуанъэр, с вопросом, не сослужила бы она ему службу и не отправилась бы с посланием домой узнать, что там происходит. Собака в ответ гавкнула и радостно завиляла хвостом. Лу Цзи написал письмо, вложил его в бамбуковую трубочку и привязал её к шее Хуанъэр. Собака побежала, а через некоторое время вернулась назад с ответом. Впоследствии она проделывала это ещё несколько раз (см. [21, т. 5, цз. 54, с. 1473]). Если учесть, что от Лояна до Шанхая почти 900 км по прямой, а по дороге немало рек, гор и других препятствий, не говоря уже о людях, то неудивительно, что действия Хуанъэр были сочтены подвигом, а её имя стало нарицательным и в качестве синонима слова «собака», и для обозначения доверенного посланца (см. [10, т. 12, с. 974]).
    Диян, буквально «земной баран», — диалектальный вариант названия рассматриваемого животного, использовавшийся на востоке Китая (см. [10, т. 2, с. 1022]).
58. ↑ Краткое описание приготовления данного блюда приведено в «Ли цзи» (см. [9, т. 22, цз. 27, с.1272]).
59. ↑ См. пояснение в примеч. 26 и относящемся к нему тексте о шаньфу.
60. ↑ Яньши 燕市 — столица царства Янь (часть территории современного Пекина); Ханьдань 邯鄲 — столица Чжао趙 (одноимённый город на крайнем юге пров. Хэбэй); Далян 大梁 — столица Вэй 魏 (в районе современного Кайфэна, на востоке центральной части пров. Хэнань); Чжаогэ 朝歌 — столица другого, более древнего Вэй衞 (уезд Цисянь на северо-востоке пров. Хэнань, примерно в 60 км к югу от Аньяна) (см. [19, с. 20–21, 31–32, 41–42, 37–38, 35–36, 33–34]).
61. ↑ Наличие в городах собачников не может служить серьёзным аргументом в пользу, по сути, верного утверждения о широком распространении использования собачины для еды — они имелись, да и сейчас имеются и в европейских городах, где собак не ели и не едят даже в китайских ресторанах. Об употреблении собак в пищу говорят данные письменных источников, археологические находки и сведения о китайской кухне в прошлом и настоящем.
62. ↑ Пэйсянь 沛縣 лежит на крайнем севере пров. Цзянсу, на западном берегу оз. Вэйшаньху (см. [29, с. 48–49, 36–37; 30, с. 11, 10]).
63. ↑ Фань Куай (樊噲; ? –189 г. до н. э.) в молодости был мясником — специалистом по убою собак и разделке их туш. Затем присоединился к восстанию Лю Бана и стал полководцем и левым канцлером (цзочэнсян 左丞相). В его кратких биографиях в «Ши цзи» и в «Хань шу» ничего не говорится о том, что именно он положил начало производству собачины в его родном уезде Пэйсянь. Их авторы лишь отмечают, что для Фань Куая «убивать собак было профессией (и ту гоу вэй ши 以屠狗爲事)» (см. [1, т. 7, цз. 41, с. 2067–2074; 56, т. 8, цз. 95, с. 2651–2660]).
64. ↑ Отсюда можно сделать вывод, что перечисленные продукты заготавливались заранее.
65. ↑ В приведённой фразе имеются четыре иероглифа: син 腥, сао 臊, шань 羶 и сян 香, последний из которых, означая «приятный запах, аромат, благоухание» [57, № 2546; 22, т. 7, с. 4423],  не  вписывается  в  контекст,  у  остальных  же  по  нескольку  значений,  и  к  тому  же их можно интерпретировать поодиночке  или  попарно,  что,  естественно,  меняет  смысл  фразы в деталях. В то же время общее её содержание не вызывает сомнений — конечно, все зловонные продукты не должны были попадать на стол правителя, и за этим должны были следить нэйюны.
66. ↑ Возможный вариант: «подшёрстка мало, а длинная шерсть сплетается».
67. ↑ Весь пассаж, начиная со слов «Они ведали приготовлением...» и до «для приготовления изысканных яств», представляет определённую трудность для перевода из-за полисемантичности самих знаков (к тому же не всегда понятно, выступают они здесь по отдельности или образуют двухчленные слова) и расхождений в пояснениях комментариев. В своём переводе мы следуем за Чжэн Сюанем, считая его более авторитетным учёным в сравнении с другими. В частности, в оригинале здесь стоит иероглиф син 刑 — «наказание, закон, пытка, бедствие» [57, № 4774], что явно не имеет никакого отношения к переводимому отрывку. Он может замещать другой син 鉶 — «треножник для жертвенного супа, жертвенный суп с приправами» [57, № 4775], второе значение совпадает с трактовкой Чжэн Сюаня, что 刑 это 鉶羮 сингэн — «жертвенный суп с приправами в треножнике» [57, № 4774], отражённой в переводе.
68. ↑ Использование здесь выражения юнжэнь вместо нэйюн показывает, что выполнение описанных обязанностей носило коллективный характер, т. е. не только сами нэйюны, но и их помощники и подчинённые тоже могли поставлять мясо для милостивых (в отличие от церемониальных) даров правителя.
69. ↑ Внешними жертвоприношениями (вай цзи 外祭) назывались обряды, посвящённые Небу, Земле, духам четырёх сторон света, горам, рекам, совершавшиеся либо в предместье столицы, либо вообще за её пределами, если ван был в дороге. Об этих, как и о других жертвоприношениях, обильный материал имеется в «Ли цзи», мы приведём лишь один интересный отрывок: «В прошлом Чжоу-гун Дань совершил [множество] славных дел (ю сюньлао 有勳勞) в Поднебесной. [Когда] Чжоу-гун скончался, [чжоуские правители] Чэн-ван (1115–1079 или 1024–1005 гг. до н. э.) и Кан-ван (1078–1053 или 1004–967 гг. до н. э.— С. К.), помня о [больших] заслугах Чжоу-гуна, желали проявить [своё] уважение к Лу (Лу было вотчиной Чжоу-гуна, подаренной ему У-ваном в награду за его вклад в покорение Шан-Инь; см. [56, т. 5, цз. 33, с. 1515].— С. К.) и поэтому одарили Лу [правом] совершать крупные (т. е. государственные.— С. К.) жертвоприношения (чжун цзи 重祭). Внешними жертвоприношениями (вай цзи 外祭) были жертвоприношения Небу в день зимнего солнцестояния (цзяо 郊) и жертвоприношения Земле в день летнего солнцестояния (шэ 社); внутренними жертвоприношениями (нэй цзи 内祭), [совершавшимися в храме предков], были осенние (чан 嘗) и летние (ди 禘) жертвоприношения» [9, т. 25, цз. 49, гл. 25, с. 2008], ср. [там же, с. 2001–2002]; см. также [17, гл. 1а, с. 5/10б–6/11а, с. 8/15а–16а; 9, т. 20, цз. 11, гл. 5, с. 572].
    К приведённому тексту необходимо добавить всё-таки одно замечание: в нём акцент сделан на главные жертвоприношения, поэтому объектов поклонения не много — Небо, Земля и души предков, тогда как в «Чжоу ли», если верить комментариям и современным словарям (см., например, [10, с. 1161]), их больше и учтена возможность проведения обрядов на выезде (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 23б–24а; 16, т. 1, цз. 8, с. 277]).
70. ↑ Суп и сушёная рыба определены в данной фразе одиночными знаками, соответственно син 刑 и ху 膴. Между тем сушёное мясо обозначено двумя иероглифами: фусю 脯鳩 [57, № 6142]. Не исключено, что это были два вида пеммикана, однако нам не удалось установить, так ли это, и если так, то какая между ними разница.
71. ↑ Большие похороны (большой траур — да санцзи 大喪紀) устраивались в случае смерти вана, его супруги и наследника престола, остальных покойников провожали на тот свет «малые обряды» (см. [28, т. 1, цз. 1, с. 18а–18б]).
72. ↑ Под «шестью видами блюд» имеется в виду еда, изготовленная из шести разных злаков (六榖 лю гу), подведомственных шаньфу (см. примеч. 22 и относящийся к нему текст; см. также примеч. 6).
73. ↑ Сосуды фу (прямоугольный) и гуй (круглый) использовались для хранения зерна, а также в качестве жертвенной и церемониальной посуды. Они изготавливались из бронзы, но также и из бамбука, глины и т. п. Их описание и рисунки см. [22, т. 5, с. 3013–3014, 3011–3012].
74. ↑ Краткую информацию об истории и достижениях китайской медицины см., например, [47].
75. ↑ Имеется в виду не собирательство, например, лечебных трав на полях, а накопление лекарств в руках иши.
76. ↑ В оригинале данная фраза построена противоположным образом: «тот, кто из десяти [больных] терял (ши 矢) одного, двух, трёх [человек]» или «ошибался [в оценке] одного, двух, трёх [человек]». Поскольку, однако, при такой интерпретации возникают неясности с трактовкой знака ши — «терять, лишаться, упустить, ошибаться» [57, № 8748], имелся ли в виду летальный исход лечения или лишь неправильный диагноз, мы предпочли вариант, использованный в переводе, ибо, будучи иным в словесном выражении, он точно передаёт смысл критериев, применявшихся при проверке эффективности работы врачей.
77. ↑ Соответствующие термины: лю ши 六食, лю инь 六飲, лю шань 六膳, бай сю 百羞, бай цзян 百酱 и ба чжэнь 八珍 — уже были пояснены выше, в связи с шаньфу; см. примеч. 22–27 и связанный с ними текст.
78. ↑ В данном пассаже четыре сезона года выступают лишь в качестве элемента фигуры речи и не означают ни времени изготовления перечисленных кулинарных изделий, ни времени их потребления. Иначе говоря, скажем, напитки должны быть холодными, а супы горячими всегда, круглый год, а не только зимой или летом.
79. ↑ В оригинале здесь использовано слово цзюнь-цзы 君子, которое обычно переводится как «благородный муж» (детальный разбор данного термина см., например, [37]), однако комментарий поясняет, что здесь речь идёт о гунах, цинах, дафу и родственниках правителя, отсюда наш обобщающий перевод «вся аристократия». Он логически проистекает и из позиции шии.