О смысле названия знаменитой поэмы Бо Цзюй-и Чан-хэнь гэ

 
Аннотация: в статье рассматриваются варианты перевода названия поэмы «Чан-хэнь гэ» 長恨歌 великого китайского поэта Бо Цзюй-и 白居易 на европейские языки и выясняется его смысл через анализ значений иероглифа хэнь 恨 и бинома чан-хэнь 長恨 как оппозиции иероглифа ань 安 и бинома чан-ань 長安 – названия столицы Чанъань. Раскрыты исторические перипетии опубликования под разными заглавиями трёх русских переводов «Чан-хэнь гэ».
------------------------------
 
Идея написания знаменитой 120-строчной поэмы «Чан-хэнь гэ» 長恨歌 пришла великому поэту эпохи Тан (618–907 гг.) Бо / Бай Цзюй-и 白居易 (772–846 гг.) после посещения с двумя друзьями храма Странствий бессмертных-небожителей (Сянь-ю сы 仙遊寺), расположенного на одноимённой горе Странствий бессмертных-небожителей 仙遊山 (Сяньюшань) в уезде Чжоучжи 盩 庢, в двенадцатой луне (13.01‒10.02.807) первого года (24.01.806– 10.02.807) правления под девизом Юань-хэ 元和 (806–820 гг.) императора Сянь-цзуна 憲宗 (личное имя Ли Чунь 李純, 778–820 гг., правл. 805–820 гг.).
 
В тот год, успешно выдержав в четвёртую луну (22.04–21.05.806) назначенный новым императором специальный дворцовый экзамен для выявления талантов, способных сочетать глубокие знания с их практическим применением, Бо Цзюй-и был назначен на должность коменданта (вэй 尉) уезда Чжоучжи близ столицы Чанъань 長安 (ныне уезд Чжоучжи 周至 на городской территории Сиани в провинции Шэньси), а потом получил должность секретаря-сверщика (цзяо-ли 校理) в императорской Академии Дворца собрания достойных (цзи-сянь-дянь шу-юань 集賢殿書 院), одного из четырёх ведомств, относившихся к Надзору Срединных документов (чжун-шу-шэн 中書省)¹, т. е. к придворному секретариату.
 
Обстоятельства, способствовавшие появлению поэмы на свет, описал один из двух сопровождавших Бо Цзюй-и к храму Странствий бессмертных-небожителей друзей – учёный, ставший «продвинутым мужем» (цзинь-ши 進士) в 805 г., чиновник и литератор Чэнь Хун 陳 鴻 (Да-лян 大亮，Хун-цзу 鴻祖). В этой же связи он создал прозаическую версию романтической истории любви императора и прекрасной наложницы Ян-гуй-фэй 杨贵妃 в виде биографической новеллы с заглавием «Чан-хэнь гэ чжуань» 長恨歌傳 («Предание к “Песни о бесконечной тоске”»), в которую полностью включил поэму «Чан-хэнь гэ» Бо Цзюй-и как творение гения, спо- собного наилучшим образом запечатлеть исключительные события.
 
О. Л. Фишман (1919–1986 гг.) перевела эту новеллу, озаглавив «Повестью о бесконечной тоске», и в первом издании 1955 г. поместила собственный перевод «Чан-хэнь гэ» в обработке поэта С. В. Ботвинника (1922–2004 гг.) с соответствующим заглавием «Песнь о бесконечной тоске» [Чэнь Хун 1955, с. 130–135], а во вто- ром издании, вышедшем в период «реабилитанса» под редакцией Н. И. Конрада (1991–1970 гг.) в 1959 г., воспользовалась ранее так озаглавленным и опубликованным под редакцией того же Н. И. Конрада в 1935 г. переводом незаконно репрессированного и расстрелянного Б. А. Васильева (1899–1937 гг.) [Чэнь и Бо 1959]. Под этим же названием в «Повести о бесконечной тоске» впер- вые издал свой перевод Л. З. Эйдлин (1909/1910–1985 гг.) [Чэнь Хун 1960, с. 191–197], который затем, отдельно публикуя поэму, переименовал её в «Вечную печаль» [Бо Цзюй-и 1965, с. 181–189; Бо Цзюй-и 1978, с. 261–270; Поэзия 1987, с. 311–318]². В 1970 г. уже в составленном им самим сборнике О. Л. Фишман также приняла это заглавие и переименовала новеллу в «Повесть о вечной печали» [Чэнь Хун 1970]³.

Название храма Странствий бессмертных-небожителей (Сянь-ю сы 仙遊寺) связано с историей любви музыкантши Нун-юй 弄玉, дочери циньского князя Му-гуна 穆公 (правл. 659–621 гг. до н. э.), и её мужа, искусного флейтиста Сяо-ши 蕭史, описанной Лю Сяном 劉向 (77–6 гг. до н. э.) в «Преданиях о выделенных бессмертных-небожителях» («Ле-сянь чжуань» 列仙傳). Супруги, оседлав феникса и дракона, вместе вознеслись в небеса, став бессмертными-небожителями (сянь 仙).
 
В этой истории соединились любовный и даосский сюжеты, повторившиеся потом в поэме «Чан-хэнь гэ», связанной с другой, намного более близкой Бо Цзюй-и по времени, историей любви императора Сюань-цзуна 玄宗 (личное имя Ли Лун-цзи 李隆基, 685–762 гг., правл. 712–756 гг.) и одной из «четырёх великих красавиц древности» – искусной певицы, танцовщицы и музыкантши Ян Юй-хуань 楊玉環 (719–756 гг.), которая сначала была наложницей 18-го сына императора Ли Мао 李瑁 (Шоу-ван 壽王, ум. в 775 г.), а потом и самого Сюань-цзуна, получив титул «драгоценной наложницы» (гуй-фэй 貴妃) с половинным содержанием императрицы и известность под именем Ян-гуй-фэй 楊貴妃.
 
Воспользовавшись ситуацией, её ближайшие родственники заполучили всевозможные блага и привилегии. Особенного могущества и влияния при дворе, став «правительствующим сподвижником», т. е. канцлером (цзай-сян 宰相), и «фактическим главой совета министров – Шаншу (尚書省)» [Сторожук 2010, с. 169; Сторожук 2010а, с. 133], т. е. главой Правительствующего надзора, добился Ян Чжао 楊釗 (700?–756 гг.), получивший даже почётное имя (персональный титул) Го-чжун 國忠 (букв. «Верность государству / Верноподданный государству») в знак особой милости от императора после возвышения Ян-гуй-фэй, чьим старшим кузеном (имеющим с нею общего деда или прадеда по отцу) он официально считался. О таком родстве, к примеру, сообщил писатель и географ Юэ Ши 樂史 (Цзы-чжэн 子正, 930–1008 гг.) в «Частном жизнеописании / Неофициальном предании о Ян Тай-чжэнь» («Ян Тай-чжэнь вай-чжуань» 楊太真外傳; в русском переводе А. П. Рогачёва «Ян гуйфэй» [Лэ Ши 1972]).
 
Но они могли быть не родственниками, а свойственниками. В жизнеописании Ян Го-чжуна «Старой книги [об эпохе] Тан» («Цзю Тан шу» 舊唐書, цз. 106) его дядей по матери (цзю 舅) назван известный своей красотой фаворит экстравагантной императрицы У Цзэ-тянь 武則天 (624–705 гг., правл. 684–705 гг.) Чжан И-чжи 張 易 之 (?‒705 г.), а в аналогичном тексте «Новой книги [об эпохе] Тан» («Синь Тан шу» 新唐書, цз. 206) Ян Го-чжун назван «отпрыском» (чу 出) последнего, т. е., видимо, биологическим сыном. Последнее свидетельство подтвердил современник событий, чиновник и поэт Чжэн Шэнь 鄭審 (Гао-цзянь 篙鑒 / 高簡, Ли Чжи-фан 李 之 芳), в «Происшествиях [периода] Тянь-бао [742–755 гг.]» («Тянь-бао гу-ши» 天宝故事) прямо назвавший Ян Го-чжуна «сыном» (цзы 子) Чжан И-чжи, хотя живший пятью веками позже историк Ху Сань- шэн 胡三省 (Мань-сунь 滿孫, Шэнь-чжи 身之, 1230–1302 гг.) счёл это сплетней. Но уже в XX в. Лу Синь/Сюнь 魯迅 (1881–1936 гг.), комментируя новеллу Юэ Ши, указал, что Ян Го-чжун действительно являлся побочным сыном Чжан И-чжи и служанки Бинь-чжу 蠙珠, которая после его смерти «была выдана замуж в род Янов» (см. [Лэ⁴ Ши 1972, с. 32; Кобзев 1983, с. 144, примеч. 13]).
 
Так или иначе, будучи членом рода Ян фактически или формально, Ян Го-чжун вслед за Ян-гуй-фэй публично попирал общественные устои, предаваясь не только коррупции, но и разврату. В частности, Юэ Ши отметил его «предосудительную связь» с одной из старших сестёр Ян-гуй-фэй, демонстрировавшуюся «не считаясь с правилами и приличиями» [Лэ Ши 1972, с. 15, 30]. Подобное поведение считалось не только аморальным, но и противозаконным, подпадая под ст. 411 уголовного кодекса империи Тан о развратных сношениях между родичами и свойственниками, которая предусматривала наказание тремя годами каторги [Уголовные 2008, с. 49–51].
 
В 736 г. произошли два важных для сюжета поэмы события: во-первых, при дворе появился военачальник неханьского (ху 胡)⁵ происхождения Ань Лу-шань 安祿山 (ок. 703–757 гг.), впоследствии поднявший продолжительное кровопролитное восстание, и, во-вторых, Ян Юй-хуань, в конце 735 г. выданная замуж за сына императора от У-хуй-фэй 武惠妃 (699–737 гг.) Ли Мао, приглянулась самому императору и, чтобы получить развод, приняла постриг под даосским именем Тай-чжэнь. В 745 г., уже после смерти У-хуй-фэй, она получила официальный титул старшей наложницы гуй-фэй. В 750 г. обласканный императором и невероятно могущественный к тому времени Ань Лу-шань, продвижению которого способствовал сановник Ли Линь-фу 李林甫 (Гэ-ну 哥奴, Юэ-тан 月堂, 683–753 гг.) и который считался фаворитом Ян-гуй-фэй [Сто- рожук 2010, с. 169; Сторожук 2010а, с. 134], стал её названым сыном. В этом символическом смысле она и впрямь может считаться «матушкой» случившейся смуты. В конечном итоге Ян Го-чжун с Ян-гуй-фэй были убиты во время кровопролитного восстания (755–763 гг.) ранее близкого им Ань Лу-шаня и бегства императора из столицы.
 
В поэме есть ещё один важный поворот сюжета, связанный с даосским мотивом чудесного путешествия. Даос, видя страдания Сюань-цзуна, предлагает ему свои услуги и отправляется искать душу Ян-гуй-фэй. Он находит её в виде небожительницы на горе бессмертных-небожителей-сяней под полученным ею ещё при жизни даосским именем Тай-чжэнь 太真 (Великая Истина). Она рассказывает даосу о клятве вечной любви, которую они с императором дали друг другу в храме до их разлуки и её гибели.
 
Император Сюань-цзун приходился правящему императору Сянь-цзуну прапрапрадедом по прямой линии, поэтому обращение к неоднозначному сюжету со столь высокопоставленным персонажем мелкого чиновника Бо Цзюй-и, находившегося тогда в самом начале своей чиновничьей карьеры, было довольно рискованным делом, ставившим автора в сложное положение, на которое в статье «История Сюань-цзуна и Ян-гуй-фэй в танской литературе: выбор между долгом правителя и личным счастьем» и воспроизведшем её разделе своей книги справедливо указал А. Г. Сторожук, рассмотрев три варианта интерпретации этих исторических событий в танской литературе. Полагая, что «осмеливавшиеся намекать на виновность Сюань-цзуна были в явном меньшинстве» [Сторожук 2010, с. 170; Сторожук 2010а, с. 136], он отнёс к их числу поэта и близкого друга Бо Цзюй-и Юань Чжэня 元稹(Вэй-чжи 微 之, Вэй-мин 威明, 779–831 гг.), которому ранее посвятил подробное исследование [Сторожук 2001]. Другая версия, с его точки зрения, выражена в «Предании о наложнице Мэй» («Мэй- фэй чжуань» 梅妃傳)⁶, где виновницей всех бед представлена Ян-гуй-фэй. А к «не осмелившимся» намекать на виновность императора А. Г. Сторожук отнёс автора «Чан-хэнь гэ», полагая, что «Бо Цзюй-и создаёт поэму, цель которой – восстановление ритуала по отношению к Сюань-цзуну и Ян-гуй-фэй как его избраннице и, что вполне соответствует конфуцианской традиции, перенос ответственности на нерадивых советников государя и алчных, своекорыстных министров» [Сторожук 2010, с. 173; Сторожук 2010а, с. 139], разведя, таким образом, ближайших друзей и единомышленников Юань Чжэня и Бо Цзюй-и по разные стороны исторической баррикады в этом эпизоде и отдав первому предпочтение в смелости политического высказывания.
 
Более романтическое и в то же время идеологически выверенное объяснение позиции автора поэмы ранее выдвинул Л. З. Эйдлин: «Чэнь Хун в своей конфуцианской ограниченности не понял замысла Бо Цзюй-и и напрасно попытался изобразить поэму в виде некоего нравоучительного трактата, если только не сделал он этого нарочно, для того чтобы оградить друга от нападок тех, кто мог усмотреть в “Вечной печали” оскорбление государя и неприличное славословие любви. Бо – поэт, и он выше всех государей. Он позволил себе увидеть в Сюань-цзуне обыкновенного человека, страдающего от гибели любимой. Ни почтения здесь нет к тому, кто правит страной, ни особого порицания тому, кто, увлечённый любовью, “для вершения дел перестал по утрам выходить”, а есть лишь глубокое сочувствие человеку, удручённому постигшим его большим несчастьем» [Бо Цзюй-и 1965, с. 11–12; Бо Цзюй-и 1978, с. 9–10]; «Это единственный случай, когда поэта заинтересовали душевные страдания власть имущих» [Поэзия 1987, с. 18].
 
Нам хотелось бы показать, что Бо Цзюй-и в своей поэме вполне ясно и отчётливо указал источник постигших страну бедствий и это были вовсе не советники и министры.
 
Очевидно, что наличие поэмы, в которой были бы допущены какие-то политические просчёты или неправильно расставлены акценты, могло бы стоить Бо Цзюй-и благосклонности императора и близости к трону, как это и случилось в 815 г., когда недоброжелатели поставили поэту в вину написание стихов, противоречащих, по их мнению, принципам сыновней почтительности.
 
Однако служебная карьера Бо Цзюй-и в тот период складывалась блестяще, его поэтическое творчество было замечено в высшем свете и представлено императору Сянь-цзуну, который не только отнёсся к нему весьма благосклонно, но уже в одиннадцатую луну второго года правления под девизом Юань-хэ 元和 (3.12.807–1.1.808) призвал Бо Цзюй-и в члены Академии Хань-линь 翰林, а в пятую луну (29.5.808–27.6.808) следующего года пожаловал ему должность левого подбирателя обронённого (цзо-ши-и 左拾遺), сопровождающего 8-го высшего ранга, в должностные функции которого входила не только проверка черновиков указов, повелений и государственных документов, поиск и правка содержательных и стилистических ошибок, но и предоставление императору «порицающих увещеваний» (фэн-цзянь 諷諫), в которых аргументировалась несогласная позиция по поводу его решений и которые император мог принять к сведению или проигнорировать. «Увещевания» Бо Цзюй-и были подробными и весьма смелыми, и император часто соглашался с ними.
 
Тем не менее содержание поэмы не позволяет без явных натяжек сделать вывод о том, что только и именно дурные сановники погубили царскую чету и государство. И даже прямое указание (23-я строка) на фаворитизм в отношении родственников Ян-гуй-фэй не возлагает на них вины: Цзи-мэй ди-сюн цзе ле-ту 姊妹弟兄皆列土 («Сёстрам и братьям её всем подряд / Щедро наделы даны»⁷), а только сообщает, что за описанными событиями идёт важное следствие (25-я и 26-я строки): Суй лин Тянь-ся фу-му синь, бу чжун шэн-нань чжун шэн-нюй 遂令天下父母心，不重生男重生 女 («Так в Поднебесной затеплилась мысль / в сердце отцов-матерей: // Не сыновей теперь надо ценить – / надо ценить дочерей»)⁸, а уже 29-я строка описывает начало смуты в стране.
 
Таким образом, именно положение, когда стали «ценить рождение женщин» (чжун шэн-нюй 重生女) и «не ценить рождение мужчин» (бу чжун шэн-нань 不重生男), оказывается роковым и переломным моментом в описываемых поэмой событиях. Но подобный настрой народа является прямым следствием умонастроения императора, о котором поэт говорит в первых же четырёх иероглифах первой строки поэмы: Хань хуан чжун сэ 漢 皇重色 – «Ханьский правитель [превыше всего] ценил женскую красоту / красавиц / чувственные удовольствия» ⁹. Первая строка поэмы перекликается с 26-й строкой благодаря иероглифу чжун 重 («ценить»): правитель ценит (чжун) красавиц (женщин) – родители (народ) ценят (чжун) дочерей (женщин). Так недолжное (не конфуцианское) положение дел распространяется от государя на всё государство.
 
Более того, характеристика правителя в первой строке заканчивается тремя иероглифами сы цин-го 思傾國, которые можно перевести как «думал о покоряющей государство»¹⁰. Выражение цин-го 傾國, восходящее к «Вёснам и осеням Янь-цзы» («Янь-цзы чунь-цю» 晏子春秋, V–IV вв. до н. э.), стало образно обозначать женскую красоту, перед которой невозможно устоять. В примечании к нему Л. З. Эйдлин писал: «Покорявшую страны – то есть такую небывалую красавицу, как жена ханьского императора У-ди, о которой брат её Ли Янь-нянь сказал в стихах государю: “Раз взглянет – и сокрушит город, взглянет второй раз – и покорит страну”» [Чэнь Хун 1960, с. 191, примеч. 2; Бо Цзюй-и 1965, с. 206, примеч. к стр. 181; Бо Цзюй-и 1978, с. 294, примеч. к стр. 261; Поэзия 1987, с. 455, примеч. к стр. 311]. Однако цин-го означает не только «покорять государство», но и «разрушать/разорять государство», в каковом значении данное выражение и появилось впервые в «увещевании» (цзянь 諫) сановником Янь-цзы 晏子 правителя царства Ци 齊 Цзин-гуна 景公 (547–490 гг. до н. э.) («Янь-цзы чунь-цю», цз. 1, разд. 10 [Чжан Чунь-и 1956, с. 15]). Этот двойной смысл сразу же превращает первую строку поэмы из безобидного описания пристрастий и любовных мечтаний императора в грозное пророчество о судьбе страны.
 
Ещё более выразительным «обличением» выглядит ключевой для поэмы иероглиф хэнь 恨, появляющийся сначала в её названии, а потом только в последней строке, подытоживающей всё произведение: Цы хэнь мянь-мянь у цзюэ ци 此恨綿綿無絕期. Он переводится и понимается по-разному и поэтому требует специального рассмотрения.
 
На русский   язык   поэма   была   переведена   рифмованно Б. А. Васильевым в 1935 г. под названием «Песнь о бесконечной тоске» [Бо Цзюй-и 1935; Чэнь и Бо 1959, с. 351–356] и ритмизированно, но без рифмы под тем же названием О. Л. Фишман с С. В. Ботвинником в 1955 г. [Чэнь Хун 1955, с. 130–135; Чэнь и Бо 1959, с. 351–356] и Л. З. Эйдлиным в 1960 г. [Чэнь Хун 1960, с. 191– 197], а в 1965 г. и позднее он стал издавать её под другим названием «Вечная печаль» [Бо Цзюй-и 1965, с. 181–189; Бо Цзюй-и 1978, с. 261– 270; Поэзия 1987, с. 311–318]. Оттенки смысла, которые дают слова «тоска» и «печаль», распределяются от более тяжёлого и острого («тоска») к более лёгкому («печаль»).
 
В английских переводах аналогичную альтернативу составляют тяжёлое переживание «remorse» («The Song of the Evelasting Remorse» / «The Evelasting Remorse» [Waley 1951, p. 44]), «sorrow» («The Song of Everlasting Sorrow» [Wang 2008]) и более лёгкое «grief» («The Eternal Grief» [Waley 1919, p. 67; Lu 1959, p. 95]), «regret» [Bo Juyi 2008; Bo Juyi 2011]. При переводе на французский язык устойчиво используется перевод «regret» («Chantdesregrets éternels» [Demiéville 1962; Chant 1992; Coyaud 2009], соответствующий «сожалению, раскаянию»; при переводе на немецкий язык используются слова «Leid» («Lied vom langen Leid», перевод обыгрывает слова Lied-песня и Leid-печаль/страдание [цит. по: Bai Juyi 1999, S. 3]), «Klage» – «жалоба, плач, стенание, вопль» («Die nie endende Klage» [Bai Juyi 1999, S. 30–39]). Немецкий вариант «Klage» сближается с вариантом «жалоба» у Б. А. Васильева в последней строке [Бо Цзюй-и 1935, с. 123; Чэнь и Бо 1959, с. 356]. Все эти варианты тем не менее указывают на некоторое субъективное эмоциональное состояние и его выражение. Из этого ряда выпадает своеобразное исключение – в раннем западном переводе 1901 г. Г. А. Джайлза (Herbert A. Giles, 1845–1935) «The Everlasting Wrong» [Giles 1924, p. 167–175] слово «wrong», помимо «ошибочности» и «неправильности» означает «зло» (с синонимичным кругом “evil, harm, mischief, ill”) и «несправедливость».
 
Несмотря на то, что для современного носителя русского языка слова «тоска» и «печаль» в первую очередь ассоциируются с психологическими состояниями, в них ещё сохраняется смысловая связь с внешним положением дел. Так, что-то скучное в разговорном языке до сих пор можно назвать словом «тоска», а в «Словаре русского языка XI–XVII вв.» первое значение этого слова определено как «стеснение, притеснение» и «сдавливание, сжатие» [Словарь 2015, с. 68]. Для слова «печаль» «Большой академический словарь русского языка» в качестве третьего значения даёт следующее: «То, что печалит; событие, обстоятельство и т. п., вызывающее чувство грусти, уныния» [Большой 2011, с. 511], а в «Словаре русского языка XI–XVII вв.» подобное значение, тоже занимающее в словарной статье третье место, определено как «несчастье, беда» или «испытание» [Словарь 1989, с. 32].
 
Возвращаясь от переводов к семантике собственно иероглифа хэнь 恨, можно отметить, что хотя у него превалируют значения, связанные с эмоциональными состояниями: «I. 1) ненавидеть, презирать; 2) досадовать, негодовать; быть недовольным; сожалеть; раскаиваться; II. 1) ненависть, злоба, вражда; 2) досада, негодование; раскаяние» [Большой 1984, № 9880, с. 906], однако понятие вражды выходит за эти «субъективные» границы, а понятия злобы и ненависти, охватывая экстремально сильные негативные эмоции, ассоциируются с вызываемыми ими действиями, также переходя из сферы сугубо эмоциональных, внутренних переживаний в сферу поведения.
 
В название поэмы иероглиф хэнь входит с определением чан 長, создавая грамматический, семантический и фонетический параллелизм между биномом чан-хэнь 長恨 и названием столицы Чан-ань/Чанъань 長安, обычно переводимым как «Долгий мир», а определяемому хэнь придаёт смысл, противоположный иероглифу ань 安, среди значений которого в первую очередь выделяются «1) покой, отдых; здоровье, благополучие; 2) мир, покой, безопасность; 3) спокойствие, порядок» [Большой 1984а, № 15403, с. 1030–1031], что обосновывается этимологией этого знака, изображающего женщину, сидящую под домашней крышей, и, соответственно, символизирующего спокойствие и умиротворённость.
 
В силу этого можно предположить, что пара чан-хэнь – чан-ань является ключевой антиномией поэмы, опирающейся, в свою очередь, на оппозицию хэнь – ань, которая описывает связанную с женским фактором противоположность не только двух экстремальных состояний психики: ненависти и покоя/спокойствия, но и двух экстремальных состояний общества: вражды и мира. В этом случае хэнь уже не столько относится к сфере человеческих эмоций, сколько описывает состояние общества, государства или даже всей Поднебесной, а романтическая история двух разлучённых влюблённых трансформируется в историю впавшей в смуту империи, где восторжествовало вышедшее из под домашнего контроля женское начало инь 陰, поскольку, согласно традиционному обществоведению, теоретически выраженному в каноне «Великое учение» («Да сюэ» 大學), «желавшие высветлить светлую благодать-дэ в Поднебесной предварительно упорядочивали своё государство, желавшие упорядочить своё государство предварительно выравнивали свою семью», ибо «за выравненностью семьи следует упорядоченность государства, за упорядоченностью государства следует уравновешенность Поднебесной» [Кобзев 2014, с. 63, 64].
 
Эпитет чан при этом указывает не только на параллелизм биномов, но и на «долговременность», «продолжительность» состояния, которое в процитированной выше последней строке поэмы описывается как «непрерывное, непрерывно продолжающееся» (мянь-мянь 綿綿) и «бессрочное, без истечения срока» (у цзюэ ци 無絕期), так что не случайно иероглиф чан в биноме чан-хэнь иногда переводят словом «вечный».
 
Поэма Бо Цзюй-и, глубоко проникшего, как верно заметил Л. З. Эйдлин, в душевный мир героев, всё же описывает любовное увлечение не простого смертного, а государя, показывая, что его недолжное поведение, допускающее трактовку как переход от конфуцианской сдержанности к даосской раскрепощённости, постепенно перекидывается на всё государство. Таким образом, можно предположить, что героями поэмы являются не только император и его возлюбленная, но и столичный город, превращающийся по их вине из «Чанъани» в «Чанхэнь», а образ Ян-гуй-фэй лишь персонифицирует причины и последствия этого недолжного положения дел.
 
Подобное понимание можно подкрепить характерным для китайского менталитета тех времён отождествлением состояний государя и государства. В идеале государь как правитель должен находиться в абсолютном покое, сидя на троне лицом к югу, и как жрец – пребывать в покое при совершении жертвоприношений. Правильные (конфуцианские) ритуал и музыка должны способ- ствовать поддержанию этого состояния, которое противоположно хаосу и смуте, волнению и суете.
Если отвлечься от образа императора в качестве лирического героя поэмы и посмотреть на него как на историческую персону, то «43-летнее правление Сюань-цзуна стало самым продолжительным за всю историю Тан. …период его царствования, названный “Новой эрой” (Кай-юань, 713–741), был… признан “золотым временем” танской эпохи, отличавшимся имперским блеском, политической стабильностью, расцветом культуры и экономическим процветанием страны» [Попова 2014, с. 272]. Столь долгое правление, конечно же, не обходилось без рациональных государственных решений, особенно в начале, когда, в частности, была проведена перепись податного населения, улучшившая сбор налогов, принимались меры по упрощению транспортировки зерна для обеспечения столицы Чанъань, была создана система приграничных военных поселений, а должности при дворе получали талантливые люди, однако уже с 736 г. «император Сюань-цзун, ранее быстро и гибко реагировавший на все перипетии придворной жизни, позволил себе ослабить бразды правления и довериться кругу приближённых, которые в итоге привели империю к краху» [Попова 2014, с. 287, 288].
 
Среди причин начавшейся смуты в последний период правления Сюань-цзуна Тянь-бао 天寶 (742–755 гг.) обычно называют сосредоточение слишком большой военной и гражданской власти в руках генерал-губернаторов (цзе-ду-ши 節度使), особенно Ань Лу-шаня, интриги при дворе, безудержный фаворитизм и коррупцию.
 
Бо Цзюй-и же в своей поэме особо акцентировал увлечение императора женщинами и чувственными удовольствиями (пирами, музыкой и танцами) в ущерб занятиям государственными делами, что не могло не осуждаться с конфуцианской точки зрения. В поэме это состояние достигает своего максимума в период увлечения императора Ян-гуй-фэй и описывается весьма выразительно (15–18-е строки):
 
春宵苦短日高起，
從此君王不早朝。
承歡侍宴無閒暇，
春從春遊夜專夜。
 
Вешняя ночь, точно миг, коротка –
                солнце высóко парит,
Только дела государь по утрам,
               в зале воссев, не вершит.
Служит на пире усердно она,
                и на досуге он с ней,
Так за весной проходила весна
                в смене весёлых ночей¹¹.
 
Действительно, император славился любовью к искусствам, музыке и танцам, по его приказу были созданы театральные школы Ли-юань 梨園 («Грушевый сад») и И-чунь-юань 宜春園 («Сад Благодатной весны»), где обучали музыке и танцам. Воспитанницы этих школ упоминаются и в поэме, и в других стихотворениях Бо Цзюй-и (см., например, «Два четверостишия вослед десяти стихам “Шаги в пустоте”, преподнесённым достигшей совершенства в плавлении киновари даосской наставнице Сяо», «Воспитанница театральной школы Грушевого сада» [Бо Цзюй-и 2017, с. 100–103, 124]).
 
Возможно, эта же страсть к музыке и танцам повлияла и на первоначальный выбор наследником престола в 714 г. Ли Ина 李瑛 (в итоге погибшего в результате интриги У-хуй-фэй в 737 г.) – сына от фаворитки Чжао-ли-фэй 趙麗妃, танцовщицы и музыкантши, в обход старшего сына Ли Цуна 李琮, а также позволила приблизить в 734 г. «вошедшего в историю как одного из самых искусных льстецов и интриганов» уже упомянутого выше Ли Линь-фу, «хорошего музыканта», успешно продержавшегося у власти 18 лет [Попова 2014, с. 273, 288], в итоге заставив польститься на наложницу своего сына, красавицу, танцовщицу и музыкантшу Ян Юй-хуань.
 
Смерть императора Сюань-цзуна отделяли всего десять лет от рождения Бо Цзюй-и, а уже через шесть лет после смерти последнего родился Чжу Вэнь 朱溫 (Чжу Цюань-чжун 朱全忠, 852–912 гг.), танский генерал-губернатор, насильственно пресекший правящую династию, погубивший империю Тан и ставший первым императором Великой (Поздней) Лян (Да [Хоу] Лян) 大 (後)梁 (907–923 гг.). В начале 904 г. Чжу Вэнь перевёз императора Чжао-цзуна 昭宗 (личное имя Ли Е 李曄, 867–904 гг., правл. 888–904 гг.) в Лоян 洛陽, официально объявленный новой столицей империи, а уже в 907 г., при своём воцарении в качестве нового императора, главным столичным городом объявил Кайфэн 開封, а Чанъань, утративший столичный статус, был переименован в Даань 大安 (Великий мир / Великое спокойствие). Так история «Долгого мира» как имперской столицы, начавшей своё существование в эпоху Западной Хань (202 г. до н. э. – 8 г. н. э.), пережившей девять династий и ставшей крупнейшим городом мира в эпоху Тан (с площадью около 80 кв. км и населением до 1 млн человек), подошла к закату.
 
Приведённые выше первые четыре иероглифа первой строки поэмы можно рассматривать как своеобразный конфуцианский камертон, которым выверяются остальные сюжетные линии поэмы, в первую очередь лирически-любовная и религиозно-философская. В «Лунь юе» (XX, 1) прямо сказано, чему должен уделять особое внимание хороший правитель: Со чжун: минь, ши, сан, цзи 所重：民、食、喪、祭 – «Ценимы народ и пища, траур и жертвоприношения». Помимо этого в китайской традиции существует поговорка чжун нань цин нюй 重男輕女 («ценить мужчин, пренебрегать женщинами»), которая в 26-й строке поэмы появляется в инверсивном виде, описывая недолжное состояние, когда родители бу чжун шэн-нань чжун шэн-нюй 不重生男重生女 («не ценят рождения сыновей, а ценят рождение дочерей»). Это доминирование и распространение иньского начала в ущерб янскому, поддерживаемое расслабляющей музыкой и танцами, пренебрежением государственными делами, не могло, как следует из поэмы, не привести к катастрофическим последствиям.
 
Образ Ян-гуй-фэй, воплощающей начало инь, символизируемое водой, был подробно рассмотрен одним из авторов этих строк [Кобзев 1983] в связи с посвящёнными ей более ранними стихотворениями другого величайшего поэта эпохи Тан Ду Фу 杜甫 (712–770 гг.) «Песнь о красавицах»  («Ли-жэнь син» 麗人行, 753 г.) и «Плач у речного изголовья» («Ай цзян-тоу» 哀江頭, 757 г.). Было отмечено, что «числовым символом воды является шестёрка, и именно шестёрка в системе “И цзина” служит стандартным обозначением женского начала инь» [Кобзев 1983, с. 149]. Более того, «согласно “И цзину”, свойству “опасность” соответствует образ “вода”, единство которых скреплено единым знаком – триграммой “Кань” 坎 и её удвоением, одноимённой гексаграммой № 29¹²» [Кобзев 1983, с. 150]. Вполне осознанно сближая образ Ян-гуй-фэй с темой воды в этих стихотворениях, Ду Фу в «Песни о красавицах» подчёркивал потерю меры ею и её ближайшим окружением, что тоже является предвестием беды. У Юань Чжэня подобная ситуация в стихотворении жанра «новых юэ-фу» (синь юэ-фу 新樂府) «Седовласые обитательницы [походного дворца] Верховной [силы] ян» («Шан-ян бай-фа жэнь» 上陽白髮人) получила обобщён ную философскую характеристику: «[Когда сила] ян вздымается, [а сила] инь распускается, тогда громоздятся невзгоды» (Ян-кан инь-инь цзе цзай лэй 陽亢陰淫結災累)¹³.
 
У Бо Цзюй-и даосская установка императора персонифицирована образом красавицы Ян, которая носит даосское имя Тай-чжэнь, танцует как даосская бессмертная-небожительница под сочинённую Сюань-цзуном танцевально-песенную мелодию (у/цюй 舞/曲) «Радужная юбка, перьевая кофта» (Ни-чан юй-и 霓 裳羽衣)¹⁴, погружая императора в приятную и беззаботную атмосферу досуга, танцев и пения, словно они и впрямь уже бессмертные-небожители. Беспечное времяпрепровождение, характерное для маленьких детей, также часто описывалось как «ловля тополиного пуха», чему соответствовало буквальное значение фамилии Ян 楊 – «тополь», что метафорически обыграл Ду Фу в «Песни о красавицах», описав появление Ян Го-чжуна на празднестве: «Пух покрывает тополиный / Простую ряску снежною лавиной» [Кобзев 1983, с. 142], и благодаря чему Ян-гуй-фэй была похоронена под тополем [Лэ Ши 1972, с. 35].
 
Однако государь, поселившийся во дворце Хуа-цин 華清¹⁵ (букв. «Великолепная чистота») среди цин-юнь 青雲 (букв. «тёмно-синие облака», в переносном смысле «слава, почёт») и отвернувшийся от ежедневных забот о государстве, перестаёт «упорядочивать Поднебесную», в ней расцветают злоупотребления и начинается смута: чан-ань превращается в свою противоположность – чан-хэнь. В этом свете иероглиф хэнь утрачивает привлекательные любовно-романтические значения «печали» и «тоски», указывая на «вражду», «ненависть», «злобу» и становясь синонимом «смуты», «непокоя»,  «взбаламученного» и «неупорядоченного» состояния Поднебесной.
 
Кровопролитное восстание Ань Лу-шаня – ключевое событие поэмы, делящее жизнь императора и государства на «до» и «после». Поэтому в поэме можно выделить как минимум три смысловые части: 1) мирная жизнь до бегства Сюань-цзуна из столицы, 2) период бегства и казнь Ян-гуй-фэй, 3) возвращение в столицу и волшебное путешествие даоса на остров бессмертных-небожителей к душе Ян-гуй-фэй, однако Б. А. Васильев поделил её на четыре части, выделив путешествие даоса на гору бессмертных-небожителей в отдельный эпизод. Такое деление нам представляется интересным и оправданным, поскольку создаёт две пары эпизодов, перекликающихся друг с другом¹⁶: 1) счастливая жизнь четы в Чанъане – бегство из Чанъаня, гибель Ян-гуй-фэй и жизнь государя в изгнании вдали от столицы; 2) возвращение в Чанъань низложенного императора, наблюдающего следы запустения во дворце и тоскующего по возлюбленной, – путешествие даоса на гору бессмертных-небожителей, откуда Ян-гуй-фэй пытается разглядеть Чанъань, но не может: бу-цзянь Чанъань 不見長 安 – «не видит Чанъань».
 
Это создаёт дополнительное – «архетипическое» в смысле К. Г. Юнга – измерение образа императора, превращающее Ян-гуй-фэй из самостоятельной личности или типажа в персонифицированную даосскую душу-аниму императора, желающего среди прекрасных женщин, музыки и танцев безмятежно предаваться радостям жизни. Однако за радостью и безмятежностью, как за тонким флёром, скрывались тяготы жизни, которые танский император не хотел видеть: за прекрасной любовью императора и наложницы скрывалось разорение страны, коррупция, всевластие евнухов и протекции родственникам Ян-гуй-фэй. Это несоответствие гладкой и прекрасной «поверхности» скрытой за нею и не столь приятной для глаз «глубине» – тоже своеобразный архетипический троп о «глухоте и слепоте верхов» и «страданиях низов».
 
На наш взгляд, Бо Цзюй-и вполне последовательно провёл данную идею в своей поэме, которую поэтому вполне можно счи- тать своего рода «увещеванием» для нового государя, показывающим опасность отклонения от конфуцианских добродетелей и долга правителя перед народом и государством.
 
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В переводах названий должностей и ведомств использованы варианты, предложенные В. М. Рыбаковым [Рыбаков 2009].
 
2 О скрытой за этими публикационными трансформациями борьбе отечественных синологов подробно см. [Кобзев 2016].
 
3 А. Г. Сторожук ошибочно отнёс последнее название к переводу О. Л. Фишман 1955 г. в статье [Сторожук 2010, с. 172, примеч. 13], но правильно связал его с изданием 1970 г. в воспроизведшей эту статью книге того же года [Сторожук 2010а, с. 137, примеч. 216].
 
4 В этом переводе фамилия Юэ Ши неточно передана другим звучанием – лэ – иероглифа 樂, который в качестве фамильного знака читается как юэ.
 
5 О версиях его происхождения подробно см. [Сторожук 2010, с. 169, примеч. 8; Сторожук 2010а, с. 134, примеч. 211].
 
6 В переводе О. Л. Фишман эта новелла названа «Повестью о фаворитке Мэй» [Неизвестный 1955; Цао Е 1960]. Она точно не атрибутирована. Время её создания колеблется от конца эпохи Тан (IX в.) до Южной Сун (1127–1279 гг.), а среди возможных авторов фигурируют чиновники, учёные (цзинь-ши) и литераторы Цао Е 曹 鄴(Е-чжи 業/鄴之, 816 – ок. 875 гг.) и Е Мэн-дэ 葉夢得 (Шао-юнь 少蘊, Ши-линь 石林, 1077–1148 гг.). Поэтому О. Л. Фишман сначала сочла новеллу написанной неизвест- ным автором, а потом – Цао Е.
 
7 Перевод здесь и далее, если не указано иное, наш.
 
8 В переводе Б. А. Васильева: «Не было брата ёе иль сестры, / Не награждённых уделом в те дни» и «И оттого-то по всей Поднебесной / стало родителям всем известно: / надо ценить из рождённых детей / девочек больше, чем сыновей» [Бо Цзюй-и 1935, с. 118; Чэнь и Бо 1959, с. 352], в переводе О. Л. Фишман и С. В. Ботвинника: «Приблизил царь сестёр её и братьев» и «Теперь мужьям твердят одно и то же: / Иметь мы сына вовсе не желаем, / Мы дочь хотим – такую же – иметь!» [Чэнь Хун 1955, с. 131], в переводе Л. З. Эйдлина: «Многочисленным сёстрам и братьям её / во владения земли он дал» и «И уже это счастье под небом у нас / для отцов с матерями пример: / Их не радует больше родившийся сын, / все надежды приносит им дочь…» [Чэнь Хун 1960, с. 192; Бо Цзюй-и 1965, с. 183; Бо Цзюй-и 1978, с. 262–263; Поэзия 1987, с. 313].
 
9 В переводе Б. А. Васильева: «Ханьский властитель красавиц ценил» [Бо Цзюй-и 1935, с. 117; Чэнь и Бо 1959, с. 351], в переводе О. Л. Фишман и С. В. Ботвинника: «Красавицами разными владея, / Властитель ханьский правил очень долго» [Чэнь Хун 1955, с. 130], в переводе Л. З. Эйдлина: «Был один государь. Он, красавиц любя…» [Чэнь Хун 1960, с. 191; Бо Цзюй-и 1965, с. 181; Бо Цзюй-и 1978, с. 261; Поэзия 1987, с. 311].
 
10 В переводе Б. А. Васильева: «думал о той, что царства свергала» [Бо Цзюй-и 1935, с. 117; Чэнь и Бо 1959, с. 351], в переводе О. Л. Фишман и С. В. Ботвинника: «Но девушку не мог найти на свете, / Подобную “крушащей царство” деве» [Чэнь Хун 1955, с. 130], в переводе Л. З. Эйдлина: «“покорявшую страны” искал» [Чэнь Хун 1960, с. 191; Бо Цзюй-и 1965, с. 181; Бо Цзюй-и 1978, с. 261; Поэзия 1987, с. 311].
 
11 Перевод Б. А. Васильева: «Время весенних ночей коротко, / солнце на небе стоит высоко… // С этой поры государь перестал / рано сзывать министров в зал. // В милость попав, за пирами служила / и ни минуты свободной не знала: // с ним гуляла весной, веселилась, / ночью ж одна ему угождала» [Бо Цзюй-и 1935, с. 118; Чэнь и Бо, с. 351–352]; перевод О. Л. Фишман и С. В. Ботвинника: «Как жаль, что ночи ко- ротки весною! / Как жаль, что солнце всходит в небе рано! // И государь, забыв обы- чай прежний / С утра своих вельмож не созывает… // Она ему служила за пирами, / Ни на минуту с ним не расставалась, // Он днём в садах весенних с нею бродит, / Он по ночам её не покидает» [Чэнь Хун 1955, с. 130]; перевод Л. З. Эйдлина: «Но, увы, быстротечна весенняя ночь, – / в ясный полдень проснулись они. // С той поры государь для вершения дел / перестал по утрам выходить. // То с любимым вдвоем, то при нём на пирах, / от забот не уйдёт ни на миг, // и в весенней прогулке всегда она с ним / и ночами хранит его сон» [Чэнь Хун 1960, с. 192; Бо Цзюй-и 1965, с. 182; Бо Цзюй-и 1978, с. 262; Поэзия 1987, с. 312].
 
12 Гексаграмма № 29 «(Си) кань» переводится как «(Двойная) бездна», «(Повторная) опасность» [Щуцкий 2003, с. 261]. Визуально триграмма «Кань» ☵ – это окружённая сверху и снизу иньскими чертами янская черта посредине.
 
13 См. полный перевод и комментарий [Сторожук 2001, с. 136–141]. 
 
14 В переводе А. П. Рогачева (1900–1981 гг.) «Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор» [Лэ Ши 1972, с. 13, 25].
 
15 Императорский дворец, сооружённый на геотермальных источниках горы Лишань 驪山 в уезде Линьтун 臨潼 провинции Шэньси, примерно в 25 км от Чанъаня при Тай-цзуне 太宗 (личное имя Ли Ши-минь 李世民, правл. 626–649 гг.) в 644 г. и получивший своё название Хуа-цин-гун 華清宮 при Сюань-цзуне в 747 г., стал необитаем после восстания Ань Лу-шаня.
 
16 Эти две пары эпизодов композиционно перекликаются с композиционной нагруженностью строк в четверостишиях цзюэ-цзюй, которым Бо Цзюй-и уделял много внимания в своём поэтическом творчестве (подробно см. [Кобзев, Орлова 2020; Орлова 2017]).
 
Источники и литература

1. Бо Цзюй-и 1935 – Бо Цзюй-и. Песнь о бесконечной тоске – поэма IX века / Пер. с кит., вступ. ст. и примеч. Б. А. Васильева // Восток. Сборник первый. Литература Китая и Японии. [М., Л.: Academia], 1935. С. 113–125.
2. Бо Цзюй-и 1965 – Бо Цзюй-и. Лирика / Пер. с кит., сост., вступ. ст. и примеч. Л. Эйдлина. М.: Худ. лит., 1965.
3. Бо Цзюй-и 1978 – Бо Цзюй-и. Стихотворения / Пер. с кит., вступит. ст. и примеч. Л. Эйдлина. М.: Худ. лит., 1978.
4. Бо Цзюй-и 2015 – Бо Цзюй-и ши-цзи цзяо-чжу 白居易詩集校注 (Собрание стихов Бо Цзюй-и со сверкой и комментариями). В 6-ти кн. / Сост. Се Сы-вэй 謝思煒. Кн. 2. Пекин: Чжун-хуа шу-цзюй 中華書局 (Издательство «Китай»), 2015.
5. Бо Цзюй-и 2017 – Бо Цзюй-и. Сто стихов цзюэ-цзюй / Пер. с кит. (вэньянь), пред. и коммент. Н. А. Орловой. М.: ИВ РАН, 2017. 218 с., ил.
6. Большой 1984 – Большой китайско-русский словарь. Т. 3. М.: Вост. лит., 1984.
7. Большой 1984а – Большой китайско-русский словарь. Т. 4. М.: Вост. лит., 1984.
8. Большой 2011 – Большой академический словарь русского языка. Т. 16. М., СПб.: Наука, 2011.
9. Кобзев 1983 – Кобзев А. И. О философско-символическом смысле образов природы в китайской поэзии // Проблема человека в традиционных китайских учениях. М.: Наука, ГРВЛ, 1983. С. 140–152.
10. Кобзев 1983 – Кобзев А. И. Каноны конфуцианства и школы имён: в 2 кн. Кн. 1. «Да-сюэ»: «Великое учение» святомудрых для школяров, учёных и владык, или Судьба конфуцианского канона в Китае, на Западе и в России. М.: Вост. лит., 2014.
11. Кобзев 2016 – Кобзев А. И. Бесогон монаха Аликэ, или Параллельные миры в синологии (В. М. Алексеев и Н. И. Конрад, А. А. Штукин и С. Л. Тихвинский, Л. З. Эйдлин и Н. Т. Федоренко) // Он же. Драмы и фарсы российской китаистики. М.: ИВ РАН, 2016. С. 330–390.
12. Кобзев, Орлова 2020 – Кобзев А.И., Орлова Н.А. Поэтика «оборванных строк» (цзюэ-цзюй) и поэтический перевод ста четверостиший Бо Цзюй-и // Общество и государство в Китае. Т. L. Ч. 1. М.: ИВ РАН, 2020. С. 390–495.
13. Лэ Ши 1972 – Лэ Ши. Ян гуйфэй // Нефритовая Гуаньинь: новеллы и повести эпохи Сун (X–XIII вв.) / Пер. с кит. А. П. Рогачёва. М.: Худ. лит., 1972. С. 13–40. URL: https://coollib.com/b/295012-le-shi-nefritovaya-guanin/read (дата обращения 15.12.2021).
14. Неизвестный 1955 – Неизвестный автор. Повесть о фаворитке Мэй // Танские новеллы / Пер. с кит., послесл. и примеч. О. Л. Фишман. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 149–156.
15. Орлова 2017 – Орлова Н. А. Композиционные приёмы третьей строки в четверостишиях (цзюэ-цзюй) Бо Цзюй-и // Общество и государство в Китае. Т. XLVII. Ч. 2. М.: ИВ РАН, 2017. С. 513–529.
16. Попова 2014 – Попова И. Ф. Император Сюань-цзун, период Кай- юань (713–741) // История Китая с древнейших времён до начала XXI века: в 10 т. Т. III. Троецарствие, Цзинь, Южные и Северные династии, Суй, Тан (220–907). М.: Наука – Вост. лит., 2014. С. 272–290.
17. Поэзия 1987 – Поэзия эпохи Тан / Сост. и вступ. ст. Л. Эйдлина. М.: Худ. лит., 1987.
18. Рыбаков 2009 – Рыбаков В. М. Танская бюрократия. Ч. 1. Генезис и структура. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2009.
19. Словарь 1989 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 15. М.: Наука, 1989.
20. Словарь 2015 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 30. М., СПб.: Нестор-История, 2015.
21. Сторожук 2001 – Сторожук А. Г. Юань Чжэнь: Жизнь и творчество поэта эпохи Тан. СПб.: ООО «Издательский дом “Кристалл”», 2001.
22. Сторожук 2010 – Сторожук А. Г. История Сюань-цзуна и Ян Гуй-фэй в танской литературе: выбор между долгом правителя и личным счастьем // Вестник СПбГУ. 2010. Сер. 13, вып. 2. С. 168–173.
23. Сторожук 2010а – Сторожук А. Г. Три учения и культура Китая: конфуцианство, буддизм и даосизм в художественном творчестве эпохи Тан. СПб.: Типография «Береста», 2010.
24. Уголовные 2008 – Уголовные установления Тан с разъяснениями («Тан люй шу и»). Цзюани 26–30 / Пер. с кит. и коммент. В. М. Рыбакова. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2008.
25. Цао Е 1960 – Цао Е. Повесть о фаворитке Мэй / Пер. О. Фишман // Танские новеллы / Пер. с кит. О. Фишман и А. Тишкова. М.: Худ. лит., 1960. С. 213–220.
26. Чжан Чунь-и 1956 – Чжан Чунь-и 张纯一. Янь-цзы чунь-цю цзяо- чжу 晏子春秋校注 («Вёсны и осени Янь-цзы» со сверкой и комментариями) // Чжу-цзы цзи-чэн 诸子集成 (Корпус философской классики). Пекин: Чжун- хуа шу-цзюй 中華書局 (Издательство «Китай»), 1956. Т. 4.
27. Чэнь и Бо 1959 – Чэнь Хун и Бо Цзюй-и (VIII–IX вв.) // Китайская литература. Хрестоматия. Т. I: Древность, Средневековье, Новое время / Сост. Р. М. Мамаева, общ. ред. и вступ. ст. Н. И. Конрада. М.: Учпедгиз, 1959. С. 344–356.
28. Чэнь Хун 1955 – Чэнь Хун. Повесть о бесконечной тоске // Танские новеллы / Пер. с кит., послесл. и примеч. О. Л. Фишман. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 124–135.
29. Чэнь Хун 1960 – Чэнь Хун. Повесть о бесконечной тоске / Пер. О. Фишман // Танские новеллы / Пер. с кит. О. Фишман и А. Тишкова. М.: Худ. лит., 1960. С. 185–197.
30. Чэнь Хун 1970 – Чэнь Хун. Повесть о вечной печали / Пер. О. Фишман // Гуляка и волшебник: Танские новеллы (VII–IX вв.) / Сост. Л. Эйдлин, пер. с кит. И. Соколовой и О. Фишман. М.: Худ. лит., 1970. С. 142–157.
31. Щуцкий 2003 – Щуцкий Ю. К. Китайская классическая «Книга перемен». М.: Вост. лит., 2003.
32. Bai Juyi 1999 – Bai Juyi: Den Kranich fragen: 155 Gedichte. Hrsg. v. Weigui Fang. Aus d. Chines. übers. v. Weigui Fang und Andreas Weiland. Göttingen: Cuvillier, 1999.
33. Bo Juyi 2008 – BoJuyi.Song of Everlasting Regret / Tr. by Ying Sun. 2008 // URL: http://www.musicated.com/syh/TangPoems/EverlastingRegret.htm (дата обращения 15.12.2021).
34. Bo Juyi 2011 – Bo Juyi. A Song of Immortal Regret / Tr. by Betty Tseng 曾 培慈 // URL: https://28utscprojects.wordpress.com/2011/01/15/071/ (дата обращения 15.12.2021).
35. Coyaud 2009 – Coyaud M. Chant des regrets éternels // Coyaud M. Anthologie de la poésie chinoise classique. Édition bilingue. P.: Les Belles Lettres, 2009. P. 144–151.
36. Chant 1992 – Chant des regrets éternels // Chant des regrets éternels et autres poèmes, choix, traduction du chinois et présentation par Georgette Jaeger. Édition bilingue, coll. «Orphée». P.: Éditions de la Différence, 1992. P. 24–37.
37. Demiéville 1962 – Demiéville P. Anthologie de la poésie chinoise classique (La Collection UNESCO d'œuvres représentatives). P.: Éditions Gallimard, 1962. P. 313–321 (une traduction anonyme du «Chant de l'éternel regret» // Études françaises. Deuxième année, № 8. Pékin, juin 1941).
38. Giles 1924 – Giles H. A.  A  History of  Chinese  Literature.  N.Y.  & L: D. Appleton & Co., 1924.
39. Lu 1959 – Lu Hsun. A Brief History of Chinese Fiction / Tr. by Yang Hsien, Gladys Yang. Peking: Forein Languages Press, 1959.
40. Waley 1919 – Waley A. More Translations from the Chinese. N. Y.: ALFRED A. KNOPF, 1919.
41. Waley 1951 – Waley A. The Life and Times of Po Chü-i. L.: G. Allen & Unwin, 1951.
42. Wang 2008 – Wang Anyi. The Song of Everlasting Sorrow: A Novel of Shanghai / Tr. by Michael Berry, Susan Chan Egan. N. Y.: Columbia University Press, 2008.

 
Ст. опубл.: Кобзев А.И., Орлова Н.А. О смысле названия знаменитой поэмы Бо Цзюй-и «Чан-хэнь гэ» //Общество и государство в Китае. М.: ИВ РАН. Т. LI, ч. 2. С. 256-277.
PDF-версия статьи на сайте отдела Китая ИВ РАН.

ORCID 1: 0000-0003-2935-7794
ORCID 2: 0000-0002-5748-5155
 
Artem I. Kobzev, Nataliya A. Orlova
ABOUT THE MEANING OF THE TITLE OF BO JU-YI FAMOUS POEM «CHANG-HEN GE»
 
Abstract: The article examines the options for translating the title of the poem «Chang-hen ge» («The Song of Everlasting Sorrow» / «The Song of Everlasting Regret») by the great Chinese poet Bo Ju-yi into European languages and clarifies its meaning through analysis the meaning of the hieroglyph hen and the binom chang-hen as the semantic opposition of the hieroglyph an and the binom chang-an – the name of the capital Chang`an. The historical vicissitudes of the publication under different titles of three Russian translations of «Chang-hen ge» are revealed.