|
Тематический раздел
|
Некоторые тенденции в новейших исследованиях по истории поэзии КитаяАННОТАЦИЯ: В статье предпринимается попытка характеристики новейших подходов к китайской классической поэзии с преимущественным вниманием к изменению трактовок феноменов и процессов поэтической жизни Южных династий в конце V — первой половине VI в. ************************** Приблизительно с рубежа 1980–1990-х гг. в зарубежном синологическом литературоведении и в китайской филологии наблюдается рост интереса к поэтической «классике», сопровождаемый новыми, на фоне предшествующих десятилетий, исследовательскими тенденциями. Во-первых, всё более пристальное внимание обращают на те поэтические явления — творчество отдельных литераторов и исторических периодов, жанровые и тематические категории, которые прежде полагались по тем или иным причинам малозначительными, а то и чуть ли ни случайными для магистральных литературных процессов. Ярким показателем этой тенденции служит подготовка комментированных изданий литературно-поэтического наследия авторов, принявшая за последние десятилетия беспрецедентные масштабы. Особенно это заметно для поэтического творчества III–VI вв. (эпоха Лючао 六朝, Шести династий) и эпохи Тан 唐 (618–906). Сегодня имеются, например, комментированные издания произведений Фу Сюаня 傅玄 (218–278) [16][1], Пань Юэ 潘岳 (247–300) [10; 11], Ли Цяо 李嶠 (654?–714?) и Су Вэй-дао 蘇味道 (648–705) [5][2] 武則天, 624–705), с которым соотносится очередной этап совершенствования стихосложения и утверждения в поэтической практике стихотворных форм, всё более близких к классическим восьмистишиям люйши 律詩 («уставные стихи») и четверостишиям цзюэцзюй 絕句 («оборванные строки»); см., например, [8, с. 51–59; 13, т. 1, с. 146–154].]], а также многих других литераторов, кого ещё недавно считали «второстепенными» и «третьестепенными» фигурами в истории китайской поэзии. Вторая тенденция, присущая в большей степени европейскому (в самом широком смысле этого термина) синологическому литературоведению, нежели собственно китайской филологии, заключается в попытке выявления типологических особенностей китайской поэзии и логики развития тех или иных её явлений, исходя из внутри-литературных, но опять-таки, специфических китайских, закономерностей и экстра-литературных (историко-культурных) факторов. К числу наиболее примечательных исследований такого методологического ряда я бы отнесла книги исходно немецкого китаеведа Мартина Керна (Martin Kern) [26][3], американских учёных Стефана Оуэна (Stephen Owen) [28] и Цай Цзун-ци (Cai Zong-qi 蔡宗齊) [19][4]. Третья тенденция, логически вытекающая из первых двух, заключается в переосмыслении ранее принятых в науке точек зрения о месте и роли в истории китайской поэзии, как творчества единичных авторов и литературных содружеств, так и более общих явлений, начиная с трансэпохальных страт, образующих своего рода «каркас» массива литературного наследия Китая. Среди определяющих здесь научных новаций особо значимо, на мой взгляд, опознание придворной культуры (сourtier сulture, в европейской научной терминологии) в качестве самостоятельной сферы интеллектуально-творческой жизни имперского Китая и признание художественной ценности традиции придворного поэтического творчества, порождённой этой сферой[5]. Исключительно показательно в данном случае радикальное переосмысление сущности и качеств придворного поэтического творчества Южных династий — Южной Ци (Нань Ци 南齊, 479–501) и Лян 梁 (502–557)[6], и его обоих ведущих феноменов: Юн-минти (永明體, «поэзия в стиле [времён под девизом правления] Юн-мин») и гунтиши (宮體詩 «стихи/поэзия дворцового стиля»). Без малого столетие в науке господствовали такие их обобщающие характеристики: «Что касается поэзии Ци и Лян в целом, то мало кого из литераторов действительно волновал пейзаж. Большинство из них поднаторели в создании эффектных строк о временах года, пикниках, горных башнях и т.д.» [20, р. 11]; и даже: «При Южной Ци, как говорится, „были толпы писак, да лишь стрекот цикад“… Многие литераторы вели гнилой образ жизни, большинство произведений скатывалось к пороку» [17, с. 16]. Сегодня столь же общепринято мнение, что литературно-поэтическая жизнь Южной Ци и Лян составляет один из ключевых этапов в истории всей китайской художественной словесности. Буквально на глазах стремительно возрастает число комментированных изданий собраний сочинений литераторов, посвящённых им исследований и исследований, в которых названные феномены рассматриваются именно в контексте придворной культуры как, повторю, особой сферы духовной жизни тогдашнего общества[7]. Не имея возможности в рамках данной публикации изложить все аспекты данной проблемы, кратко резюмирую имеющиеся в новейших исследованиях точки зрения, добавив к ним собственные наблюдения. Придворное поэтическое творчество Южной Ци и Лян, действительно, производит двойственное впечатление, на что указывали ещё современники (см. ниже). Его большую часть составляют панегирики правящему дому, воспевания великолепия придворной жизни во всех её проявлениях (от славословий пиршественных трапез до воспеваний прелестей гаремных красавиц), всевозможные вариации на заданную тему, по мотивам как произведений прошлого, так и творений друг друга, поэтические эпистолы. Расцвела имевшая место и ранее практика «коллективных поэтических экзерсисов», т.е. сочинительство произведений на общую тему в ходе проведения придворных мероприятий, в первую очередь, пиршественных церемоний. Важно, что в придворную поэзию влились и стихи с даосско-религиозными и буддийскими мотивами, прежде бывшие достояниями сугубо частной поэтической деятельности, а теперь тоже нередко слагавшиеся по принципу «коллективных экзерсисов». Причиной такого изменения их социальной принадлежности послужило включение самих буддизма и даосизма в систему официальной идеологии и, следовательно, их превращение в органический компонент придворной культуры (царедворцы упасака и адепты южно-китайских даосских школ). Однако за внешним «торжеством эпигонства» происходили процессы, определившие существо и векторы развития всей последующей авторской лирической поэзии-ши 詩. Это, во-первых, окончательное превращение ши в лирику, отвечающую признакам «поэзии замкнутых стилей», чему сопутствовало сложение набора инвариантных, проистекающих из всей совокупности предшествующих произведений, поэтических ситуаций или сюжетов, которые превалировали над контекстом конкретного стихотворения[8]. Стали воспроизводить не личные переживания, порождённые индивидуальным творческим опытом поэта, а «суммарную эмоцию», которая развёртывается и варьирует в движении общего лирического сюжета. В результате китайская лирическая поэзия обрела свои главные типологические характеристики: ситуативность и традиционность. Под ситуативностью я имею в виду, что предметом изображения произведения оказываются не столько жизненные реалии и переживания автора, сколько некая внеположная по отношению к нему лирическая ситуация, заданная предшествующим литературным контекстом или общекультурной традицией. Кроме собственно сюжетной линии такая ситуация определяла тип лирического героя, включая его мировоззренческие позиции (конфуцианский цзюньцзы, даосский мудрец, буддийский адепт и т.д.) и пространственно-временные координаты поэтического мира. Традиционность китайской лирической поэзии состоит в том, что поэтическое повествование опирается на опыт, накопленный всей национальной культурой и закреплённый в предшествующих письменных памятниках. Во-вторых, и это может показаться уже совсем невероятным, вся внешне «эпигонствующая» поэзия оказывается сфокусированной в переживаниях личности — неважно, любовные ли терзания лирической героини, душевные муки ратников, оказавшиеся вдали от дома, наслаждение красотой природы или девичьими прелестями, ликования в честь победы или метания между долгом благородной личности и стремлением к уединению, созерцание природы или религиозный восторг. Предметом поэтического повествования всех тематических направлений и категорий, окончательно тоже утвердившихся в Южной придворной поэзии, неизменно служит внутренний мир человека, его персональное мировидение и его эмоциональная реакция на происходящее. Именно в таком ракурсе придворная поэзия Ци и Лян была опознана современниками, усмотревшими в ней синьбянь 新變 (букв. «новые изменения»). Сегодня большинство учёных признают, что в этом терминологическом сочетании содержится указание на качественную новизну поэтического творчества (например, [29, р. 175]), высказано и предположение, что его следует понимать в значении даже не «новые изменения», а «новая и уникальная поэзия» [22, р. 104–106]. Теоретическим обоснованием синьбянь видятся идеи Шэнь Юэ 沈約 (441–513) — одного из главных представителей Юн-минти и апологета «эстетико-эмоционального» подхода к поэтическому творчеству. Вчитаемся ещё раз в строки из его сочинения Ши лунь 史論 («Суждение историка»), которое, думается, до сих пор не нашло должного признания у исследователей литературно-теоретической мысли Китая: «Люди наделены совершенством Неба и Земли. Таят в себе благую силу Пяти постоянных. [В своих действиях] попеременно расходуют твёрдое и мягкое, их эмоции распадаются на [чувства] радости и гнева. И вот движение устремлений (чжи дун 志動) внутри, наружу выходит в виде пения и декламации… Пусть от [времён], предшествовавших Юю и Ся, [образцы] художественной словесности (вэнь 文) не сохранились. Обладание [человеческим существом] творческой потенцией, эмоциями и совершенством [Неба и Земли], — эти принципы всегда неизменны. А значит, пение (гэ 歌) и декламация (юн 詠) должны были появиться совместно с началом рода людского»[9]. А ведь Шэнь Юэ доказывает врождённость и имманентность поэтического дара у любого человека по причине его метафизической связи с окружающим миром. Подобное «первородство» поэзии само собой разумеющееся выводит её за пределы любых идейно-культурных детерминативов. И ещё одна цитата, из послесловия к разделу «Жизнеописаний литераторов» (Вэньсюэ лечжуань 文學列傳), официального историографического сочинения Нань Ци шу 南齊書 («Книга о Южной Ци»)[10]. Текст открывается постулатом, что истинное литературное произведение есть то, которое «божественно озаряет через совершенную гармонию звуков, словно поднятые ветром к верхушкам деревьев эмоции» [9, т. 3, цз. 52, с. 907][11]. Итак, имеются все основания утверждать, что в рамках Южного придворного поэтического творчества состоялся высший расцвет сугубо индивидуализированной авторской лирической поэзии, для определения которой больше всего подходит термин юнхуай 詠懷 (дословно «пою о том, что на душе»), происходящий от названия знаменитого цикла Жуань Цзи 阮籍 (210–263) Юн хуай ши 詠懷詩 («Стихи, воспевающие, что на душе»)»[12], который, в свою очередь, репрезентирует поэзию, порождённую не менее знаменитым культурно-идеологическим течением Ветер и поток (фэнлю 風流), и заложившего традицию интровертной и эгоцентрической лирики, сфокусированной в саморефлексии. Однако такая поэзия в корне противоречила конфуцианскому дидактико-прагматическому к ней подходу, настаивавшему, как это хорошо известно, на абсолютном приоритете общественно-значимых функций поэтического творчества и литературы (вэнь) в целом. За отход от конфуцианских императивов придворная поэзия Ци и Лян подверглась резкой критике со стороны тоже современников, но тех, кто остался вне придворных кругов и, искренне, видимо отстаивал конфуцианские ценностные установки применительно к литературному творчеству[13]. Достаточно сослаться на высказывания из трактата Вэнь синь дяо лун («Сердце словесности и искусство ваяния дракона»)[14] и Дяо чун лунь 雕蟲論 («Рассуждения о резьбе насекомых») Пэй Цзы-е 裵子野 (469–530)[15]. В первом (глава Сюй чжи 序志 «Упорядочивание намерений») читаем: «Предназначение литературных творений произрастает из канонов и классических сочинений… Посредством их [отношения между] государем и подданными ярко высвечивали, военные и государственные [деяния] освещали и проясняли. Если проследить их истоки, то, вне всяких сомнений, это каноны и классические сочинения. Однако, чем дальше от времён совершенных мудрецов, тем более сущность вэнь утрачивалась и распадалась. Поднаторевшие в строфах обожают необычайное, в словесах превозносят легкомысленное и эксцентричное, украшают [произведения] перьями, донельзя их расписывая, — что узорочье да вышивки на платочках и поясках, и так отходят от корней всё настойчивее, двигаясь в сторону фальши и [художественных] излишеств»[16]. Пэй Цзы-е: «Как оказались за Рекой, хвалёные Янь [Янь-чжи] и Се [Лин-юнь] иголочками вышивали платочки и пояса, обходя стороной [государственно значимое] в святилищах и дворцовых залах… С тех пор и юнцы из деревенских околиц, и [молодые] аристократы с ухоженными причёсками, — никто не преминул отринуть шесть искусств и предаться воспеванию собственных эмоций и натуры. Студенты со всем рвением упражняются в лексических изысках, считая истинные строки глупыми и невежественными. Словесной мазнёй добивают классическое, разукрашенное полагают достижением… Достопочтенный Сюнь[-цзы] говорил: „Знак эпохи смут, когда литературные творения дурные и цветистые“. Разве это время теперь не близко?!». Хотя Пэй Цзы-е связывает деградацию, по его мнению, современного ему поэтического творчества с ухудшением социально-политической ситуации в стране, дебаты по поводу функций и художественных достоинств «истинной поэзии», шедшие в Южной литературной критике, пока что не вышли за её собственные рамки. Геополитическое звучание они приобрели в теоретической мысли Севера, всё настойчивее противопоставлявшего себя Югу. Возникновение династии Суй 隨 (581–618), наследницы Северных государств, завоевание Юга и установление одноимённой империи (589–618) окончательно трансформировало литературно-теорети-ческие воззрения в идейно-политический и геополитический концепт. Эмоциональность, чувственность и художественная изощрённость придворной поэзии, особенно гунтиши, доказывали ущербность всей духовной жизни Юга и, следовательно, политическую несостоятельность местных властей [30, р. 277]. Так в силу вступило опротестование поэтического наследия Южной Ци и Лян, сохранявшееся на всём протяжении дальнейшей истории Китая и оказавшее определяющее влияние на научные изыскания[17]. Отказ от традиционных и традиционалистских взглядов на поэтическое творчество Юга позволяет предложить новую модель логики развития литературно-поэтических процессов в имперском Китае. На мой взгляд, в литературной жизни эпохи Шести династий выкристаллизовалась внутренняя структура творческого пространства, сводимая к двум базовым оппозиционным блокам: один — придворная и частная поэзия («пою о том, что на душе»), второй — поэзия, отвечающая конфуцианским императивам («думы о государстве»). То сближение, то расхождение этих структурных блоков, отягощённое дилеммой — должна ли истинная поэзия приоритетно служить обществу или человеку, — надолго останется энергичной движущей силой развития китайской лирики. Литература 1. Алимов И.А., Кравцова М.Е. История китайской классической литературы с древности и до XIII века: поэзия, проза». В 2 т. СПб.: Петербургское востоковедение, 2014. 2. Кравцова М.Е. О семантике названия трактата «Вэнь синь дяо лун» Лю Се // Письменные памятники Востока / Историко-филологические исследования. № 18.2 (2013). С. 126–136. 3. Ань Чао-хуэй 安朝輝. Лунь Фу Сюань цзи ци шигэ 論傅玄及其詩歌 (О Фу Сюане и его поэзии). Сиань: Сибэй дасюэ, 2003. 4. Ван Цзя-шэн 王家勝. Фу Сюань шигэ яньцзю 傅玄詩歌研究 (Исследования поэзии Фу Сюаня). Цзинань: Шаньдун дасюэ, 2006. 5. Ли Цяо ши чжу, Су Вэй-дао ши чжу 李嵪詩注, 蘇味道詩注 / Сюй Дин-сян чжу 徐定祥注 (Стихи Ли Цяо с комментариями; стихи Су Вэй-дао с комментариями / Коммент. Сюй Дин-сяна). Шанхай: Шанхай гуцзи чубаньшэ, 1995. 6. Ли Янь 李艷. Фу Сюань ши фу яньцзю 傅玄詩賦研究 (Исследование лирики и одической поэзии Фу Сюаня). Ухань: Хунань шифаньдасюэ, 2003. 7. Ло Цзун-цянь 羅宗強, Хао Ши-фэн 郝世峰. Суй Тан Удай вэньсюэ ши 隋唐五代文學史 История литературы Суй, Тан и Пяти династий). Т. 1. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1993. 8. Мао Шуй-цин 毛水清. Суй Тан Удай вэньсюэ ши 隋唐五代文學史 (История литературы Суй, Тан и Пяти династий). Наньнин: Гуанси жэньминь чубаньшэ, 2003. 9. Нань Ци шу 南齐書 / Сяо Цзы-сянь чжуань 蕭子顯撰 (Книга о Южной Ци / Составитель Сяо Цзы-сянь). В 3 т. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1987. 10. Пань Юэ цзи цзяочжу 潘岳集校注/ Дун Чжи-гуан цзяочжу 董志廣校注 Критический текст собрания сочинений Пань Юэ с комментарием / Крит. Текст и коммент. Дун Чжи-гуана). Тяньцзинь: Гуцзи чубаньшэ, 1993 11. Пань хуанмэнь цзи цзяочжу 潘黃門集校注 / Ван Цзэн-вэнь цзяо чжу 王增文校注 (Критический текст собрания сочинений Паня из Императорского совета с комментарием / Крит. текст и коммент. Ван Цзэн-вэня), Чжэнчжоу: Чжунчжоу гуцзи чубаньшэ, 2002. 12. Сун шу 宋書 / Шэнь Юэ чжуань 深約選 (Книга [о династии Лю] Сун / Сост. Шэнь Юэ). В 8 т. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1983. 13. Тандай вэньсюэ ши 唐代文學史 / Цяо Сян-чжун, Чэнь Те-минь чжубянь 喬象鍾，陳鉄民主編 (История литературы династии Тан / Под ред. Цяо Сян-чжуна, Чэнь Те-миня). В 2 т. Пекин: Жэньминь вэньсюэ чубаньшэ, 2000. 14. Тан Тай-цзун цюань цзи цзяо чжу 唐太宗全集校注 / У Юнь, И Юй цзяо чжу吳雲，翼宇校注 (Критический текст собрания сочинений Танского Тай-цзуна с комментариями / Крит. текст и коммент. У Юня и И Юя). Тяньцзинь: Гуцзи чубаньшэ, 2004. 15. Фань Вэнь-лань 範文瀾. Цюань цзи 全集 (Полное собрание сочинений). В 10 т. Пекин: Хэбэй цзяоюй чубаньшэ, 2002. 16. Фу Сюань ши чжу 傅玄詩注 / Цзянь Чан-чунь, Ван Хуэй-шао, Юй Сянь-цзе чжу 蹇長春, 王會紹, 余賢傑注 (Стихи Фу Сюаня с комментариями / Коммент. Цзянь Чан-чуня, Ван Хуэй-шао, Юй Сянь-цзе). Ланьчжоу: Ганьсу жэньминь чубаньшэ, 1987. 17. Хань Вэй Лючао ши сюань 漢魏六朝詩選 / Юй Гуань-ин сюань чжу 餘冠英選註 (Избранная лирика Хань, Вэй и Шести династий / Сост. и коммент. Юй Гуань-ин). Пекин: Жэньминь вэньсюэ чубаньшэ, 1958. 18. Чжунго лидай вэнь лунь сюань 中國歷代文論選 / Го Шао-юй чжубянь, Ван Вэнь-шэн фубянь 郭紹虞主編，王文生副編 (Избранные теоретические сочинения о литературе различных исторических эпох Китая / Глав. ред. Го Шао-юй, зам. глав. ред. Ван Вэнь-шэн). В 4 т. Шанхай: Гуцзи чубаньшэ, 2004. 19. Cai Zong-qi. The Matrix of Lyric Transformation: Poetic Modes and Self-Presentation in Early Chinese Pentasyllabic Poetry. Ann Arbor: Center of Chinese Studies, University of Michigan, 1996. 20. Chang H.S. Chinese Literature. 2. Nature Poetry. New York: Columbia University Press, 1977. 21. Chen Jack W. The Poetics of Sovereignty: On Emperor Taizong of the Tang Dynasty. Cambridge: Harvard University Asia Center, 2010. 22. Deng Qingzhen. Xiao Gang (503–551): His Life and Literature. Doctoral dissertation. University of British Columbia (Vancouver). 2013. 23. Goh Meow Hui. Sounds and Sight: Poetry and Courtier Culture in the Yongming Era. Stanford: Stanford University Press, 2010. 24. How to Read Chinese Poetry: A Guided Anthology / Ed. by Zong-qi Cai. New York: Columbia University Press, 2007. 25. Jansen Thomas. Höfische Öffentlichkeit im frühmittelalterlichen China: Debatten im Salon des Prinzen Xiao Ziliang. Freiburg: Rombach, 2000. 26. Kern Martin. The Stele Inscriptions of Ch’in Shih-huang: Text and Ritual in Early Imperial Representation. New Haven: American Oriental Society, 2000. 27. Kern Martin. Early Chinese literature, beginnings through Western Han // The Cambridge History of Chinese Literature / Ed. by Kang-i Sun Chang and Stephen Owen. In 2 vol. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. Vol. 1. Р. 1–115. 28. Owen Stephen. The Making of Early Chinese Classical Poetry. Massachusets; London: Harvard University Press, 2006. 29. Tian Xiaofei. Beacon Fire and Shooting Star: the Literary Culture of the Liang (502–557). Cambridge: Harvard University Press, 2007. 30. Tian Xiaofei. From the Eastern Jin through the Early Tang (317–649) // The Cambridge History of Chinese Literature / Ed. by Kang-i Sun Chang and Stephen Owen. In 2 vol. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. Vol. 1. Р. 199–285. 31. Wang Ping. The Age of Courtly Writing. Wen xuan Compiler Xiao Tong (501–531) and His Circle. Leiden: Brill, Princeton University, 2012. 32. Wu Fusheng. The Poetics of Decadence. Albany: State University of New York Press, 1998. 33. Wu Fusheng. Written at Imperial Command: Panegyric Poetry in Early Medieval China. Albany: State University of New York Press, 2008. M.Ye. Kravtsova Some scholar trends in modern studies on the history of Chinese poetry ABSTRACT: The article summarizes some new scholar trends within modern (those performed in the last decades of the past century) Chinese and Western studies in Chinese classical poetry paying principal attention to changing interpretations of phenomena and processes of the poetic life of the Southern dynasties (Nanchao) in the late 5th – early 6th century. The major innovation is recognition of court poetry as autonomous literary strata marked by its own essential features. Represented mainly by so-called Yongming Style Poetry (Yongmingti) and Palace-style Poetry (gongtishi), the Chinese southern court poetry, despite its extremely negative traditionalist criticisms, appears to be the highest point of th elyric poetry (shi) entirely focused in personal psycho-emotional inner conditions, what sharply contradicted the Confucian views on social functions of poetic activities. As a result, a dilemma whether the “proper poetry” should work to meet the public or individual needs became a major sticking point for the Chinese culture and literary mind, strongly impacting the fine literature in all subsequent ages. Ст. опубл.: Общество и государство в Китае. Т. XLV, ч. 2 / Редколл.: А.И. Кобзев и др. – М.: Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт востоковедения Российской академии наук (ИВ РАН), 2015. – [1031] стр. (Ученые записки ИВ РАН. Отдела Китая. Вып. 18 / Редколл.: А.И.Кобзев и др.). С. 306-317.
Автор: Кравцова М.Е. |
Новые публикации на Синологии.Ру Историограф Сыма ЦяньМеждународное обозрение от 27.04.2024 о Китае Час истины. Конфуций и конфуцианство Час истины. Россия и Китай. История отношений Император и его армия |
