К вопросу о «переговорах НКИД с посланником Лю Цзинжэнем»

(1917–1918 гг.)
 
В отечественной исторической литературе, посвящённой начальному этапу советско-китайских отношений, прочно утвердилось суждение о том, что сразу же после октябрьского переворота начались переговоры только что созданного Народного комиссариата по иностранным делам с китайской дипломатической миссией в Петрограде о заключении «общего договора» между Советской Россией и Китаем. Это мнение, высказанное более полувека тому назад, продолжает фигурировать в некоторых работах, опубликованных за последние годы.
 
Упоминание об этих переговорах содержалось в подписанном Л.М. Караханом «Обращении к китайскому народу и правительствам Северного и Южного Китая», известном как «Первая декларация Карахана по китайскому вопросу» (25 июля 1919 г.):
 
Как только Рабоче-Крестьянское Правительство взяло в октябре 1917 г. власть в свои руки, оно от имени русского народа обратилось ко всем народа мира с предложением установить прочный постоянный мир […]. Рабоче-Крестьянское Правительство вслед за этим объявило уничтоженными все тайные договоры, заключённые с Японией, Китаем и бывшими союзниками […]. Советское правительство тогда же предложило Китайскому правительству вступить в переговоры об аннулировании договора 1896 г., Пекинского протокола 1901 г. и всех соглашений с Японией с 1907 по 1916 г. […]. Переговоры по этому вопросу продолжались до марта 1918 г. Неожиданно союзники схватили за горло Пекинское правительство, засыпали пекинских мандаринов и китайскую печать золотом и заставили китайское правительство отказаться от всяких сношений с Российским Рабоче-Крестьянским правительством^[1].
 
Первым советским историком, обратившимся к этим переговорам, был М.С. Капица, который, к сожалению, допустил в своей статье ряд досадных неточностей. Он, в частности, утверждал:

Переговоры об урегулировании отношений с Китаем, начатые вскоре после Октябрьской революции Советским правительством с бывшим посланником Китая в России Лю Цзинчжаном, закончились безрезультатно^[2].
 
Между тем, посланником Китая в России в 1917–1918 гг. был не Лю Цзинчжан, а Лю Цзинжэнь и «бывшим» он стал лишь в марте 1918 г., покинув Вологду, куда из Петрограда переехал весь дипкорпус.
 
Гораздо более подробная информация о переговорах НКИД с Лю Цзинжэнем содержалась в работе А.Н. Хейфеца, опубликованной в 1958 г. Автор следующим образом резюмировал ход этих переговоров:
 
В конце 1917 г. Советское правительство начало официальные переговоры с китайским посланником в Петрограде Лю Цзинжэнем об отмене старых договоров и установлении новых, дружественных отношений на основе полного равноправия. […]
 
В связи с событиями, развернувшимися в конце 1917 г. в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) вопрос о ней занял важное место в советско-китайских переговорах. […]
 
В конце января 1918 г. НКИД в дополнение к уже происходившим переговорам начал переговоры с китайской миссией в Петрограде «об упорядочении управления КВЖД». […]
 
В марте 1918 г. советско-китайские переговоры неожиданно были прерваны, а китайский посланник вместе с дипломатами империалистических держав покинул Советскую Россию^[3].
 
В том же 1958 г. увидела свет книга М.С. Капицы, в которой он исправил неточности, допущенные в его статье 1954 г., и сообщил некоторые новые подробности, касающиеся начала переговоров. Он, в частности, писал о том, что в ноябре-декабре 1917 г. переговоры с Лю Цзинжэнем вёл сам нарком по иностранным делам Троцкий^[4].
 
В 1962 г. специальную работу, посвящённую советско-китайским переговорам 1917–1918 гг. – «значительному событию в истории внешней политики социалистической России» – опубликовал С.С. Хусейнов. Ссылаясь на мнение Капицы, автор полагал, что контакты с посланником Лю Цзинжэнем были установлены НКИД в ноябре 1917 г., а после харбинского кризиса «НКИД РСФСР в строгом соответствии с основными принципами внешней политики Октябрьской революции предложил пекинскому правительству „составить смешанную ликвидационную комиссию по вопросу Восточно-Китайской железной дороги“. Пекинское правительство откликнулось на предложение НКИД РСФСР. В Петрограде завязались переговоры по „упорядочению управления Восточно-Китайской железной дороги“». В этих переговорах принимали участие представители объединения китайских граждан в России. Переговоры были прерваны в результате вмешательства империалистических держав^[5].
 
Спустя два года после этого к вопросу о советско-китайских переговорах 1917–1918 гг. вернулся А.Н. Хейфец. После публикации его монографии^[6] у отечественных историков уже не было ни тени сомнения в том, что начиная с ноября 1917 г. вплоть до марта 1918 г. в Петрограде действительно происходили переговоры между НКИД и китайским посланником Лю Цзинжэнем.
 
Между тем, сегодня у нас есть серьёзные основания усомниться в этом. В особенности это касается того, что вышеупомянутые исследователи называют первым этапом переговоров, когда Советское правительство в лице наркома Троцкого, якобы, обсуждало с китайским посланником основные положения «общего договора» между Советской Россией и Китаем.
 
О «первом этапе переговоров»
 
По справедливому замечанию Р. Пайпса, в результате переворота 26 октября 1917 года «большевики не столько захватили власть, сколько заявили право на неё»^[7]. На протяжении ноября и декабря им пришлось эту власть завоёвывать. Созданное на II Съезде Советов правительство во главе с Лениным пережило за это время по меньшей мере четыре последовавших один за другим серьёзнейших кризиса. Речь шла о том, удержатся ли большевики у власти или им придётся уступить её другим.
 
Первый кризис разразился 29 октября, в день закрытия Съезда. В столице началось выступление юнкеров, которое вскоре было подавлено. Сразу же вслед за этим конный корпус генерала Краснова, почти не встречая сопротивления, развернул наступление на Петроград. Вскоре казаки овладели Гатчиной и вышли на ближайшие подступы к столице. Ситуация стала предельно критической. Правительство было готово к тому, что бои будут идти на улицах города. Ценой неимоверных усилий большевикам удалось добиться перелома. Наступление казачьего корпуса было остановлено, а Краснов пленён.
 
Следующий кризис был не менее серьёзным.
 
Создание правительства, в состав которого входили только большевики, сразу же вызвало резко отрицательную реакцию других партий и общественных организаций. Крупнейший профсоюз – Союз железнодорожных рабочих (Викжель) заявил, что объявит всеобщую забастовку, если Совнарком не будет заменён коалиционным правительством всех социалистических партий России.
 
На своём заседании 29 октября (11 ноября) ЦК РСДРП(б) принял решение, признал необходимым принять требования Викжеля и направил на переговоры о создании нового правительства Каменева и Сокольникова^[8]. Тем временем Викжель ужесточил свои требования и настаивал теперь на том, чтобы большевики вообще вышли из состава нового правительства. На пост главы правительства предлагали Чернова или Авксентьева.
 
1 (14) ноября красногвардейцам удалось взять Гатчину и ликвидировать угрозу Петрограду, и Ленин немедленно прервал переговоры с Викжелем. На очередном заседании ЦК Ленин обрушился на Каменева, утверждая, что «переговоры должны были быть как дипломатическое прикрытие военных действий», что «политика Каменева должна быть прекращена в тот же момент» и что «разговаривать с Викжелем теперь не приходится»^[9]. Тем не менее, большинство членов ЦК не согласилось с Лениным и проголосовало за продолжение переговоров.
 
Но Ленин не собирался подчиниться большинству. На следующий день ему удалось, разговаривая поодиночке со всеми членами ЦК, добиться от них поддержки его линии, и вчерашнее меньшинство превратилось в большинство, прогосовавшее за предложенную Лениным резолюцию «По вопросу об оппозиции внутри ЦК»^[10]. 3 (16) ноября Ленин составил текст «Ультиматума большинства ЦК РСДРП(б) меньшинству», в котором оппозиция обвинялась в намерении «брать партийные учреждения измором, саботируя работу партии в такой момент, когда от ближайшего исхода этой работы зависит судьба партии, судьба революции»^[11].
 
В ответ на это 4 (17) ноября пять членов ЦК, являвшиеся народными комиссарами, подали в отставку и опубликовали открытое письмо к партии, в котором, в частности, говорилось:
 
Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьские – ноябрьские дни. Мы полагаем, что вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет народных комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать^[12].
 
Это был уже открытый бунт на корабле, и через день Ленин написал обращение «Ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России», в котором заявлял, что «абсолютно лживы, только от врагов Советской власти исходят и могут исходить обманные заявления, будто большевистское правительство не есть Советское правительство»^[13].
 
Одновременно Ленин от имени ЦК предъявил «оппозиционерам» ещё один ультиматум с требованием подчиниться решениям Центрального комитета и во всех своих выступлениях проводить его политику; в противном случае ослушникам грозило исключение из партии^[14].
 
Подчинившись партийной дисциплине, «оппозиция» отказалась от дальнейшей пропаганды своих взглядов. Но после того, как кризис был преодолён, опасность подкралась с другой стороны.
 
В составленной Лениным резолюции II Съезда Советов о создании Совнаркома говорилось, что контроль над деятельностью народных комиссаров и право смещения их принадлежит Съезду Советов в лице его Центрального исполнительного комитета. Однако с первых же дней председатель СНК практически игнорировал контрольные функции ЦИК, публикуя декреты, не согласованные с законодательным органом власти. Поскольку ряд декретов вызвал протесты ЦИКа, Ленин подготовил ещё один декрет – «О порядке утверждения и опубликования законов», согласно которому право законодательной деятельности предоставлялось Совету народных комиссаров.
 
На заседании ЦИК 4 (17) ноября, на которое были вызваны Ленин и Троцкий, против председателя Совнарнкома выступили представители левых эсеров, один из которых, в частности, предложил поставить на голосование вопрос о вотуме доверия большевистскому правительству. Предварительный подсчёт голосов показал, что мнения членов ЦИК разделились: 23 за доверие к правительству и 23 против. Положение вновь стало предельно критическим.
 
В этот момент Ленин и Троцкий потребовали разрешить им самим принять участие в голосовании по поводу судьбы возглавлявшегося ими правительства. Их голоса стали решающими, и ЦИК принял сформулированное Урицким предложение о доверии Совнаркому^[15].
 
Четвёртый по счёту кризис был гораздо серьёзнее предыдущих. Речь шла о созыве Учредительного собрания, выборы в которое прошли в конце ноября – начале декабря и показали, что большевикам удалось получить лишь 24,0% мандатов против 40,4% голосов, отданных за членов партии эсэров.
 
До октябрьского переворота Ленин неоднократно критиковал Временное правительство за то, что то якобы пытается оттянуть выборы в Учредительное собрание. Через два дня после захвата власти большевики заявляли, что «никаких колебаний не допустит революционная власть, которая одна, в условиях социальной гегемонии широких народных масс, способна довести страну до Учредительного собрания»^[16]. Но после подсчёта голосов по выборам в Учредительное собрание стало ясно, что допустить созыв Учредительного собрания было для большевиков равноценно самоубийству.
 
20 ноября (1 декабря) СНК принял решение о переносе даты созыва Учредительного собрания на неопределённое время. Затем последовали длительные обсуждения проблемы в ЦК, в ходе которых высказывались различные мнения по поводу того, как найти выход из сложившейся ситуации. Для начала было решено объявить партию кадетов врагами народа и на этом основании арестовать членов этой партии, избранных делегатами Учредительного собрания.
 
В ответ на эти действия 23 ноября (6 декабря) представителями меньшевиков, эсеров, народных социалистов был создан «Союз защиты Учредительного собрания», начавший широкую пропагандистскую кампанию и организовавший массовые демонстрации в Петрограде и других крупных городах.
 
11 (24) декабря Ленин публикует свои «Тезисы об Учредительном собрании», которые он заканчивает словами:
 
Кризис в связи с Учредительным собранием может быть разрешён только революционным путём, путём наиболее энергичных, быстрых, твёрдых и решительных со стороны Советской власти против кадетско-калединской контрреволюции^[17].
 
4 (17) января, накануне дня открытия Учредительного собрания, в Петрограде было введено военное положение и запрещены массовые собрания. Было объявлено, что рабочим не разрешается покидать заводы, а солдатам – казармы.
 
5 (18) января на первой странице «Правды» бросалась в глаза фраза: «Сегодня гиены капитала хотят вырвать власть из рук Советов». Вопреки запрету, к Таврическому дворцу двинулась колонна демонстрантов, шедших под лозунгом «Да здравствует Учредительное собрание!». Красногвардейцы открыли по ней огонь, несколько человек было убито. Тем временем в зале заседаний появилась вооружённые люди. К председательствовавшему подошел матрос Железняков и произнес историческую фразу: «Все присутствующие должны покинуть зал, потому что караул устал!». Учредительное собрание, которому, согласно решению II Съезда Советов, надлежало принять из рук Совнаркома его полномочия и решить вопрос о создании нового, постоянного российского правительства, было разогнано. Эту январскую революцию, потребовавшую не меньших человеческих жертв, чем октябрьский переворот, Максим Горький сравнил с «кровавым воскресеньем»^[18].
 
На фоне всего вышесказанного массовый отказ чиновников бывших министерств сотрудничать с советской властью, более чем на месяц в буквальном смысле слова парализовавший работу вновь созданных наркоматов, кажется уже совершенно незначительным эпизодом.
 
Таким образом, на протяжении всего ноября и декабря 1917 г. главной заботой большевистского руководства, потребовавшей от него напряжения всех сил, была ожесточённая борьба за выживание. В условиях острейшего политического кризиса, когда, говоря словами Ленина, речь шла о судьбе революции, главной внешнеполитической заботой советского правительства было заключение сепаратного мира с Германией – проблема, от решения которой зависело, сохранят ли большевики власть. В высшей мере сомнительно, что оно могло одновременно заниматься разработкой проекта договора с Китаем и обсуждать его с посланником Лю Цзинжэнем.
 
Нельзя не учитывать ещё одно весьма существенное обстоятельство. Когда большевики ещё только готовились к захвату власти, Ленин сформулировал мысль о том, что «рабочие интернационалисты всего мира стоят за свержение всех капиталистических правительств, за отказ соглашаться или договариваться с какими бы то ни было капиталистами»^[19]. Этот принцип лежал в основе той новой революционной дипломатии, которую провозгласили большевики сразу же после Октября.
 
Отныне пролетарское государство должно было вступать в отношения с другими странами не путём заключения договоров с их правительствами, а посредством обращения непосредственно к народам мира через головы их правительств. Говоря словами А. Иоффе, революционная Россия строила свою политику не на соглашении правительств, а на солидарности народов^[20].
 
Отсюда проистекало отрицательное отношение большевиков к международным договорам вообще. «Мы не связываем себя договорами, – заявлял Ленин в своем выступлении на II Съезде Советов. – Мы не дадим опутать себя договорами»^[21].
 
Согласно представлениям вождя мировой революции, договоры между правительствами, будучи институтом отвергнутого ходом истории буржуазного международного права, не могут определять внешнюю политику победившего пролетариата. Ленин заявлял:
 
Вы знаете, чего стоят договоры и чего стоят законы перед лицом разгоревшихся международных конфликтов, это – не более, как клочок бумаги^[22].
 
Невозможно представить себе, что в напряжённейшие дни ноября-декабря 1917 г. Троцкий мог, вопреки позиции Ленина, вести с китайской миссией в Петрограде переговоры о заключении какого-то «общего договора».
 
Что касается наркома Троцкого, то в это время он неоднократно выступал с докладами о внешней политике Советского государства – на заседании Петроградского совета 17 ноября^[23], на собрании в цирке «Модерн» 3 декабря^[24], на заседании Петроградского совета 6 декабря^[25], но ни в одном из этих выступлений ни единым словом не упоминал о переговорах с Китаем.
 
Одновременно Троцкий неоднократно публиковал в прессе сообщения о своих встречах с представителями США^[26] и Франции^[27], о переписке с посольствами Великобритании^[28], Сербии^[29], Румынии^[30], Персии^[31], с французской военной миссией^[32]. Все эти акции были непосредственно связаны с проблемой брестских переговоров с немцами. Китайская миссия в этом списке отсутствует.
 
Более того, когда Троцкий обратился к странам-союзницам с предложением начать мирные переговоры с Германией, нота НКИД была направлена лишь в посольства Англии, Франции, Италии, США, Бельгии и Сербии, тогда как дипломатические представительства Китая и некоторых других стран её не получили, что, по словам посланника Лю Цзинжэня, было встречено дипкорпусом «с удивлением»^[33].
 
В своём «Обращении к народам и правительствам союзных стран» Троцкий говорил:
 
Отказываясь от новых захватов, враждебные правительства исходят из той идеи, будто старые захваты, старые насилия сильных над слабыми освящены исторической давностью. Это значит, что, судьба Эльзас-Лотарингии, Трансильвании, Боснии и Герцеговины и пр., с одной стороны, Ирландии, Египта, Индии, Индокитая и пр. – с другой, не подлежит пересмотру. Такая программа глубоко непоследовательна и представляет собой проект беспринципного компромисса между притязаниями империализма и противодействием рабочей демократии^[34].
 
Говоря о жертвах империалистической экспансии, Троцкий не упоминает о Китае. Надо полагать, если бы в это время нарком обсуждал с китайским посланником вопрос об установлении равноправных отношений и отказе от «старых насилий», он не преминул бы подчеркнуть в своём «Обращении» значение этих переговоров как наглядного примера новой пролетарской внешней политики Советского государства.
 
В Харбине тем временем назревал международный конфликт. По прямому указанию Ленина местный Совет рабочих и солдатских депутатов объявил о взятии в свои руки всей полноты власти в зоне отчуждения КВЖД. После долгих колебаний Пекинское правительство приняло решение направить в Харбин войска, о чём в Петрограде стало известно из донесений начальника отдела контрразведки Луцкого.
 
24 декабря Троцкий направил Луцкому приказ арестовать всех должностных лиц, содействовавших вводу войск в Харбин. Телеграмма заканчивалась словами:
 
Ответственность за порядок в Харбине возлагается на вас. Об исполнении донести^[35].
 
Вряд ли можно сомневаться в том, что если бы в это время нарком по иностранным делам обсуждал с китайским посланником вопрос о заключении договора между двумя странами, он сделал бы соответствующее представление правительству КР, а не стал бы возлагать ответственность за разрешение китайско-российского кризиса на какого-то неизвестного ему капитана Луцкого.
 
На чём же основывается утверждение советских историков о том, что переговоры Троцкого и Лю Цзинжэня имели место?
 
Капица писал:
 
Записей этих переговоров не имеется. О том, что переговоры происходили, можно заключить из других документов, в частности, из письма Л.М. Карахана на имя Г.В. Чичерина от 17 октября 1921 г. (АВП СССР, ф. 100а, п. 1, д. 1, л. 5)^[36].
 
Почему же протоколы переговоров не сохранились? С большой натяжкой можно предположить, что по каким-то неизвестным нам причинам они вообще не велись. Но так или иначе следы этих переговоров, продолжавшихся якобы несколько месяцев, в архиве НКИД всё-таки должны были сохраниться. Но не сохранились.
 
Не всё в порядке и со ссылкой Капицы на письмо Карахана Чичерину от 17 октября 1921 г. В фонде 100а Архива внешней политики РФ (папка 1, дело 1) вообще нет этого письма (дело №1 содержит документы, касающиеся конфликта на КВЖД, а л. 5 в этом деле, на который ссылается М.С. Капица, представляет собой окончание доклада Луцкого о ситуации в Харбине). Указанное письмо Карахана хранится в другом месте (АВП ф. 0100, оп. 7, п. 106, д. 16, л. 93сл.), но в нём нет упоминаний о переговорах Троцкого и Лю Цзинжэня.
 
Мы вправе задаться вопросом о том, есть ли какие-либо сведения о них в архиве Министерства иностранных дел Китая.
 
До 50-х гг. материалы этого архива были недоступны для советских исследователей. Но уже в статье 1962 г. С.С. Хусаинов упомянул об опубликованных незадолго до этого телеграммах Лю Цзинжэня в адрес пекинского МИДа. Речь шла о документах, копии которых сохранились в Нанкинском историческом архиве. Их подлинники были в 1949 г. вывезены на Тайвань, со временем рассекречены и уже в 1960 г. опубликованы. Сейчас, когда эти материалы введены в научный оборот, они стали важным источником по истории раннего этапа советско-китайских отношений. Регулярно информируя МИД о том, что происходило в советской столице, китайский посланник время от времени получал из Пекина инструкции, которыми руководствовался в своей повседневной деятельности. Но ни в одной из телеграмм нет даже намёка на то, что Лю Цзинжэнь вёл в это время переговоры с Троцким.
 
И, наконец, главное свидетельство самого наркома. Вспоминая о своей деятельности в Петрограде в первые послеоктябрьские месяцы, он утверждал:
 
Никаких дипломатических переговоров в те времена здесь не велось^[37].
 
О «втором этапе переговоров»
 
Что касается «второго этапа переговоров», то о них мы можем судить прежде всего по документам, сохранившимся в архиве МИД КР.
 
В своей телеграмме № 13 от 19 января 1918 г. Лю Цзинжэнь уведомлял МИД о том, что накануне миссией было получено письмо из Наркоминдела, в котором говорилось:
 
Бывший посланник Кудашев более не является представителем Российского правительства; во-вторых, также уволен от должности управляющий КВЖД Хорват; в-третьих, Народный Комиссариат по Иностранным Делам предлагает китайскому правительству составить смешанную русско-китайскую ликвидационную комиссию по вопросу КВЖД^[38].
 
Далее Лю Цзинжэнь писал:
 
Одновременно с этим заведующий Восточным отделом внешнеполитического ведомства Вознесенский позвонил по телефону сотруднику миссии и заявил, что ему очень хотелось бы предварительно обсудить в неофициальном порядке содержание вышеуказанного письма, а также встретиться с посланником. Поскольку [большевистское правительство] ещё не было признано, официально принять его было нельзя, и встретиться с ним было поручено сотруднику миссии.
 
Сегодня в час дня в миссию явился Вознесенский, всем своим поведением выражавший дружественные чувства. Он прежде всего сообщил, что назначен представителем в Китае и намерен  выехать в Пекин скорым поездом 22 числа. Наш сотрудник ответил: «Впредь до официального признания [большевистского правительства] я могу говорить с Вами лишь как частное лицо. И на письмо Вашего уважаемого ведомства миссия, к сожалению, не может дать письменного ответа. Что же касается Вашего назначения, то этот вопрос надлежит решать с учётом общей международной ситуации. Китай связан обязательствами со странами союзников и должен действовать по согласованию с ними. Народы Китая и России в высшей степени дружественны друг другу, но Китай тем не менее не может предпринимать сепаратных действий». Вознесенский заметил на это, что Литвинов, назначенный представителем в Англии, уже был принят [в министерстве иностранных дел]. В ответ было сказано, что в таком случае необходимо довести это до сведения посланника и сообщить правительству. Вознесенский сказал, что он хотел бы отложить свой отъезд на неделю, чтобы дождаться ответа из Пекина. Затем речь зашла об отрешении от должности генерала Хорвата^[39], и этот вопрос долго обсуждался. Позиция Вознесенского заключалась в том, что монархиста Хорвата нужно отстранить во что бы то ни стало. Если Китай пойдёт навстречу просьбе российской стороны, то Россия обязательно учтёт интересы Китая и примет меры к тому, что он будет удовлетворён (подробности обсуждения этого вопроса – в телеграмме № 14). Затем Вознесенский сказал, что он много лет провёл в Китае и всегда выступал за налаживание дружественных отношений с Китаем. Во время [Синьхайской] революции в нашей стране он поддерживал её и оказывал ей помощь, решительно выступая против действий других держав. Прибыв в Китай в этот раз, он прежде всего отменит право консульской юрисдикции, после чего поднимет вопрос о возвращении Китаю концессий.
 
Действительно, три года назад Вознесенский работал сотрудником консульства в Шанхае и был уволен из-за конфликта с консулом. Что касается [советского] представителя в Англии, то о нём уже писали большевистские газеты. Сообщалось, что английский министр иностранных дел уведомил Литвинова: хотя английское правительство не признало [новое] правительство России, оно впредь до признания согласно поддерживать контакты с Литвиновым, рассматривая его в качестве представителя Троцкого. В то же время посол России в Англии Набоков и его сотрудники отказались покинуть посольство. Я специально навёл справки у временного поверенного Англии, и он сообщил, что Литвинов просил разрешения встретиться с министром иностранных дел, но тот не принял его, распорядившись, чтобы с ним имел дело сотрудник министерства. Я спросил: «Означает ли это, что Ваша страна согласна вести переговоры [с Россией]?», на что получил положительный ответ. Поскольку Англия не отвергает неофициальных контактов [с Россией], мы, по-видимому, можем поступать так же в отношении Вознесенского. Что касается Японии, то большевистское правительство направило туда заместителя наркома иностранных дел Поливанова^[40].
 
В тот же день Лю Цзинжэнь отправил в Пекин телеграмму № 14, в которой вернулся к изложению содержания состоявшегося накануне разговора:
 
Вознесенский заявил, что очень важно навести порядок на Китайско-Восточной железной дороге. Для обсуждения этой проблемы он предложил создать смешанную [китайско-российскую] комиссию. Наш сотрудник ответил, что если такая комиссия будет иметь официальный характер, то поскольку [большевистское правительство] ещё не признано, мы не сможем направить в эту комиссию своего представителя. Если же обсуждение будет носить частный характер, оно будет бесполезно. Вознесенский сказал, что пока вопрос признания ещё не решён, можно было бы провести неофициальное обсуждение. Затем он заявил: «Китайские войска депортировали членов Совета солдатских и рабочих депутатов, оказав поддержку генералу Хорвату. Между тем Хорват – монархист, предпринявший многочисленные акции против [большевистского] правительства и спровоцировавший китайско-российский конфликт. Поэтому правительство отрешило Хорвата от должности и телеграммой предписало ему покинуть Харбин». В ответ на это было сказано, что направление нами войск в Харбин для поддержания там порядка соответствует нашему исконному праву. Поскольку за последнее время Совет инициировал там беспорядки, угрожавшие жизни и собственности китайских и иностранных граждан, мы не могли оставаться к этому равнодушными. К тому же в соответствии со статьёй 5 Соглашения о Китайско-Восточной железной дороге ответственность за обеспечение безопасности дороги и её служащих несёт Китай. Действия Китая находятся в соответствии с его суверенитетом и буквой соглашения, и никто не в состоянии это опровергнуть. Вознесенский высказался за то, чтобы опубликовать эти соображения в прессе и тем самым успокоить общественность, на что наш сотрудник ответил согласием. Вознесенский вновь вернулся к тому, что Хорват является российским гражданином и был послан прежним правительством, так что нынешнее правительство имеет право арестовать его. Наш сотрудник в ответ на это вынул текст соглашения, где было сказано, что Китайско-Восточная железная дорога является чисто коммерческим предприятием и не связана с политикой. Поэтому большевистское правительство не имеет права вмешиваться в дела дороги. Если даже отвлечься от соглашения, Хорват находится в Харбине – городе, на который распространяются суверенные права Китая. С этой точки зрения Россия также не имеет права арестовывать Хорвата. Вознесенский ничего не смог ответить на это. Но он по-прежнему настойчиво просил внимательно обдумать ситуацию, и во что бы то ни стало удалить Хорвата. Сотрудник ответил ему, что исчерпывающие разъяснения на этот счёт уже были даны и обсуждать тут больше нечего. Тогда Вознесенский сказал: «В таком случае можно было бы заменить Хорвата человеком, направленным китайским правительством. Китаю от Хорвата нет никакой пользы, зачем же оказывать ему покровительство? С нашей стороны непременно будут приняты меры к тому, чтобы устранить Хорвата. Если Китай будет против этого, неизбежно возникнут достойные сожаления непредвиденные осложнения. Я всегда выступал за добрые отношения с Китаем и прошу обдумать, как разрешить этот вопрос». Наш сотрудник ответил, что раз уж речь зашла о дружбе, то почему бы не дождаться официального признания и после этого обсуждать проблему? Вознесенский заявил, что до момента признания Китай мог бы временно взять управление дорогой в свои руки и что, судя по всему, к этому нет никаких препятствий. Он сказал также, что это предложение передано им в Совнарком и вероятно решение будет положительным. Наш сотрудник сообщил ему, что всё, о чём шла речь, необходимо довести до сведения посланника и передать правительству. Только вот телеграфная связь чрезвычайно замедлена, так что с ответом будет задержка. Вознесенский заверил его, что телеграфной станции будут даны указания передавать все телеграммы китайской миссии с пометкой «срочно». Он выразил надежду на то, что до его отъезда 29 числа будет получен ответ китайского правительства.
 
Следует иметь в виду, что большевистское правительство обладает неограниченной властью и его действия непредсказуемы. На его акции нужно реагировать с должной осторожностью. Поэтому прошу передать телеграфом подробные инструкции относительно того, как следует отвечать [на предложения Наркоминдела]^[41].
 
Через несколько дней после этого сотрудник миссии Ли Шичжун нанёс Вознесенскому ответный визит. В разговоре между ними принял участие Поливанов, о чём Лю Цзинжэнь сразу же проинформировал Пекин^[42], а позднее приложил к письму в МИД представленную Ли Шичжуном подробную запись состоявшейся беседы:
 
24 января я получил указание в качестве частного лица нанести ответный визит заведующему Восточным отделом Наркоминдела Вознесенскому.
 
6 часов вечера я отправился на квартиру Вознесенского в помещении НКИД. После взаимных приветствий я заявил: «Eдинственной целью моего сегодняшнего частного визита является намерение осведомиться о Вашем здоровье».
 
Вознесенский поблагодарил меня, сказав: «Очень рад видеть Вас! Я решил выехать в Китай в следующий вторник (29-го числа) и прошу посланника Вашей страны выдать мне въездную визу. Кроме этого, не могла ли бы Ваша миссия дать телеграмму харбинским властям и заранее уведомить их о моей поездке?»
 
Я ответил: «Что касается Вашей поездки в Китай, то в соответствии с тем, о чём мы договорились 19 января, китайскому правительству уже была направлена телеграмма, но ответ на неё до сих пор не получен. Если ответ придёт до Вашего отъезда, то никаких проблем не возникнет. В противном случае выдача визы будет сопряжена с дополнительными формальностями. А по поводу телеграммы харбинским властям, я сам сообщу об этом посланнику и думаю, что это можно будет сделать».
 
Вознесенский: «Когда российские представители уезжали в Норвегию и Швецию, норвежское и шведское посольства выдало им визы. Точно также поступило английское посольство, выдав визу нашему представителю, недавно отправившемуся в Индию^[43]. Я думаю, что Ваша миссия вполне могла бы основываться на этом прецеденте».
 
Я ответил: «По своему статусу Норвегия и Швеция отличаются от Китая^[44]. А английское посольство вероятно также запрашивало по этому поводу свое правительство. Одним словом, у Вас до отъезда есть ещё некоторое время, так что не возражаете ли Вы против того, чтобы ещё раз вернуться к данному вопросу в течение этих нескольких дней?»
 
Вознесенский согласился, после чего сказал: «Уполномоченный по иностранным делам (заместитель министра иностранных дел) Поливанов выступает за установление дружественных отношений с Китаем, и после моего отъезда с ним можно обсуждать все необходимые вопросы. К тому же ему очень хотелось познакомиться с Вами. Разрешите мне представить его Вам?»
 
Я ответил: «Давно слышал о нём и буду весьма рад лично познакомиться!».
 
После этих слов Вознесенский вышел и вернулся вместе с Поливановым.
 
Поливанов – племянник военного министра в бывшем правительстве, он ещё молод, весьма обходителен и внешне совсем не похож на большевика. После обычных вежливых фраз он сказал: «В Китае и в России одна за другой произошли революции. История свидетельствует, что предпосылки революции сложились в России раньше, чем в Китае. Но путь её был неровным. Кто бы мог предположить, что Китай в конце концов опередит в этом отношении нашу страну! Я думаю, что граждане Китая приветствуют нашу демократию. Ведь народы Китая и России – братья и должны рука об руку идти вперёд с тем, чтобы добиться своих целей. Я выступаю за дружбу с Китаем и очень хочу, чтобы наши страны были вместе. Что же касается харбинской проблемы, то тут с обеих сторон не обошлось без недоразумений, которые необходимо немедленно устранить».
 
Я ответил: «Тот факт, что граждане Китая восхищаются русской революцией, не подлежит никакому сомнению. А что касается харбинской проблемы, то я подробно обсуждал эту тему с г-ном Вознесенским и он, я думаю, уже сообщил Вам об этом. Суть дела в том, что Харбин находится на территории Китая и поддержание там порядка отвечает интересам китайского и российского народов. Это соответствует к тому же статье 5 Договора о КВЖД относительно ответственности за безопасность дороги и служебного персонала. Это было выражением суверенитета Китая, закреплённого договором, и не имело отношения к внутренним проблемам России».
 
Поливанов: «Совершенно справедливо. Поэтому я и не был против ввода китайских войск в Харбин. Когда было получено сообщение из Харбина, общественное мнение было возбуждено, звучали голоса, требовавшие выступить с протестом, готовилась шумная демонстрация перед зданием китайской миссии. Я публично объяснил ситуацию, исходя из принципа 2 „Китай – для китайцев“ и до сих пор никаких демонстраций не было. Вот только буржуазная пресса развернула широкую кампанию и кое-кто поддался на её агитацию. По моему мнению, Ваша миссия должна выступить в печати с разъяснениями. Японская миссия уже опубликовала в газетах сообщение о посылке военных судов во Владивосток^[45], и дело прояснилось».
 
Я вынул текст, предназначавшийся для печати, и показал его Поливанову: «Несколько дней тому назад г-н Вознесенский уже упоминал об этом, и поэтому я подготовил этот текст. Не знаю, как Вы к нему отнесётесь? Если Вы считаете это необходимым, передайте его для публикации в газетах».
 
Прочтя написанное, Поливанов сказал: «Это как раз то, что я имел в виду. Вот только можно ли добавить одну фразу о том, что относительно произошедшего на КВЖД мы уже обратились в китайскую миссию и вскоре должен быть ответ Пекинского правительства?»
 
«Это на самом деле так, – ответил я, – поэтому возражений, как представляется, быть не может».
 
Поливанов: «Мы считаем вопрос о КВЖД политической проблемой, и поэтому она должна быть разрешена обеими сторонами в духе миролюбия».
 
Я ответил: «Бывшее царское правительство порой использовало дорогу в качестве средства своей агрессии на Дальнем Востоке. Ныне вы – самые последовательные борцы с монархическим режимом. Почему же вы утверждаете, что вопрос о КВЖД – это политическая проблема? КВЖД является чисто коммерческим предприятием, а нынешнее Рабоче-Крестьянское Правительство вовсе не национализирует частные железные дороги, например […]^[46]. К тому же КВЖД находится на Дальнем Востоке, почему же нельзя предоставить ей свободу деятельности?»
 
Поливанов: «Говоря о том, что вопрос о КВЖД – это политическая проблема, я имел в виду борьбу с монархистами. Такие монархисты как посланник Кудашев и генерал Хорват были уволены со своих должностей приказом Рабоче-Крестьянского Правительства, но по-прежнему продолжают использовать КВЖД для контрреволюционных целей, и к тому же провоцируют раздоры между Китаем и Россией. Они издавна действовали заодно с царским правительством, замышляя захват китайской земли, порабощение китайского народа. Одним из свидетельств этого является их отношение к китайским рабочим. Так почему же после всего этого Китайская Республика выступает в их защиту? Тут налицо явное недоразумение. Не исключено, что китайское правительство верит россказням о том, что мы бандиты и разбойники. Но у бандитов и разбойников не может быть такой совершенной организации, как у нас. Поэтому я надеюсь, что Вы от своего имени или от имени миссии правдиво проинформируете китайское правительство о мероприятиях рабоче-крестьянского правительства. Мы знаем о том, что Китай находится в трудном положении, и не только не хотим усугублять эти трудности, но намерены помогать Китаю. Мы планируем отмену права консульской юрисдикции и концессий в Китае. Все вопросы такого рода решить легче, чем проблему КВЖД. Если предусмотреть выкуп дороги Китаем по примеру того, как участок от Куаньчэнцзы до Чанчуня был продан японцам, то у Китая пожалуй нет необходимых для этого средств. Мы долго обдумывали этот вопрос и пришли к выводу, что единственным выходом из положения является совместное управление дорогой представителями двух стран».
 
Я ответил на это: «Вопрос о посланнике Кудашеве – это проблема международного права, которую Китай должен решать совместно с другими странами. Если поступить иначе, могут возникнуть осложнения. Вопрос о генерале Хорвате мы недавно подробно обсуждали с г-ном Вознесенским. Китайское правительство прекрасно представляет себе, с кем имеет дело, и ни в коем случае не будет действовать по его наущению. Что до Рабоче-Крестьянского Правительства, то наш посланник регулярно информирует об этом китайское правительство и оно вполне в курсе событий. А не признали мы вас до сих пор потому, что должны действовать по согласованию со всеми союзными странами и не можем предпринимать каких-либо сепаратных шагов».
 
После этого Поливанов вынул сообщение Исполкома Совета из Читы, в котором говорилось: «20 декабря по российскому календарю отряды, созданные на территории Маньчжурии казачьим атаманом Семёновым, совместно с китайскими солдатами арестовали членов Совета рабочих и солдатских депутатов и Совета по охране [Харбина], после чего отправили их в Читу в опломбированных вагонах».
 
«Эта телеграмма, – продолжал Поливанов, – передана Совнаркомом для публикации в прессе. Согласно этому сообщению, китайские рабочие^[47], действуя заодно с контрреволюционными казаками, осуществили депортацию рабочих и солдатских депутатов, что является вмешательством в наши внутренние дела. Но я исхожу из того, что преждевременная публикация этого сообщения до того, как получены соответствующие разъяснения со стороны китайского правительства, только осложнила бы ситуацию. Поэтому я, основываясь на своей позиции дружбы с Китаем, временно отложил публикацию этого материала, рассчитывая передать его в китайскую миссию для того, чтобы она запросила от китайского правительства подробного объяснения случившегося».
 
Я сказал: «В этой телеграмме не сообщается о том, как конкретно обстояло дело и в каком месте Маньчжурии произошли эти события. Но если исходить из разделяемого Вами принципа «Китай – для китайцев», то вполне естественно, что члены Совета рабочих и солдатских депутатов и Совета по охране [Харбина] должны были покинуть китайскую территорию».
 
Поливанов: «Вполне естественно, что Совет рабочих и солдатских депутатов должен был покинуть китайскую территорию. Но и контрреволюционные казаки не должны создавать в Маньчжурии свои формирования. Китайские солдаты – это граждане республики, но поддерживают русских контрреволюционеров. Этого я не могу понять! Поэтому я ещё раз прошу китайское правительство дать разъяснения на сей счёт. Если у него нет намерения встать на сторону контрреволюционеров, то нужно, чтобы китайским войскам были отданы на этот счёт недвусмысленные приказания».
 
Я ответил: «А вам надлежит сообщить российским солдатам, что Китай должен принадлежать китайцам!»
 
Поливанов: «Китай уже давно находится под гнётом иностранных империалистов, почему же он не воспользуется редкой возможностью и не займёт независимую позицию?»
 
На это я ответил Поливанову контрвопросом: «Вы говорите, что намерены отказаться от права консульской юрисдикции и разобраться со своими концессиями в Китае. Если это действительно ваша цель, то почему же вы не обнародуете её?»
 
Поливанов: «Цель Рабоче-Крестьянского Правительства действительно такова. Нами опубликованы и отменены все тайные договоры, заключённые царским правительством с другими странами и имеющие отношение к Китаю, то есть всё, что противоречит свободе и независимости китайского народа. Помимо этого, в Обращении Рабоче-Крестьянского Правительства к мусульманским и восточным народам также заявлено о отмене всех несправедливостей царского правительства по отношению к народам Востока. Возьмите, например, Персию, находившуюся в сфере влияния Англии и России и фактически ставшую почти что колонией Англии и России. После того, как Рабоче-Крестьянское Правительство аннулировало российско-английские договоры и вывело из Персии российские войска, Англия не только не была против, но, судя по последним сообщениям из Лондона, одобряет эти действия. Китай занимает более важное место в мире по сравнению с Персией. И Россия и Китай – республики, а дружба народов России и Китая крепче, чем России и Персии. Поэтому Рабоче-Крестьянское Правительство преисполнено решимости оказывать помощь китайскому народу. Раньше я ездил в Японию и, проезжая Мукден, обратил внимание на то, что в китайской законодательной системе произошли большие изменения и даже полиция хорошо организована. С моей точки зрения, все иностранные суды в Китае могут быть упразднены. С нашей стороны следует упразднить право консульской юрисдикции и вывести российские войска с территории концессий, заменив их китайскими полицейскими силами. Одним словом, суверенитет Китая должен быть в руках китайского народа. До сих пор об этом не было ясно объявлено лишь потому, что не было случая провести с китайской стороной конкретные переговоры».
 
Я ответил: «Китай отличается от Персии тем, что будучи одной из союзных держав, он не может действовать без согласования с союзниками. Совместные мирные переговоры ещё не начаты, Рабоче-Крестьянское Правительство ещё не признано, поэтому трудно ожидать от китайского правительства, что оно будет обсуждать с вами эти проблемы. Но раз Вы говорите, что это цель Рабоче-Крестьянского Правительства, то вполне можно было бы открыто заявить об этом и народ нашей страны наверняка благожелательно отнесётся к этому. Как Вы знаете, нынешнее положение Китая таково, что в своих действиях он должен быть осмотрительным. Я хочу задать Вам вопрос: долго ли продержится у власти Рабоче-Крестьянское Правительство?»
 
Поливанов: «Судя по нынешней ситуации, положение Рабоче-Крестьянского Правительства весьма прочное. Конечно, ни об одном правительстве нельзя предсказать, как долго оно продержится у власти. Однако, основываясь на сегодняшнем положении дел, я могу утверждать, что реставрации старых порядков в России не будет. Но какая бы партия (кроме монархистов) ни пришла бы к власти, я думаю, что никто не будет против наших шагов по восстановлению свободы и суверенитета китайского народа. Даже монархисты разных стран после окончания войны в Европе наверняка будут выступать за права человека и справедливость и не смогут открыто выступать против».
 
Я сказал: «Если таково ваше мнение, почему же вы не заявите об этом?»
 
В разговор вмешался Вознесенский: «Я просил наркома по иностранным делам Троцкого включить это в инструкцию, которой я буду следовать в Китае, а я со своей стороны обнародую её».
 
Поливанов: «С моей точки зрения, опубликовать всё это можно будет только после того, как состоятся конкретные переговоры с китайской стороной».
 
Я спросил его: «Сейчас больше нет тайной дипломатии, не могли ли бы Вы сказать о том, какова ваша политика в отношении Японии?»
 
Поливанов: «Наша политика в отношении Японии включает два пункта: во-первых, политически и экономически Китай должен принадлежать китайцам; во-вторых, мы разрешаем японцам осваивать территорию Сибири. Об этом мы уже лично сообщили первому секретарю японской миссии».
 
Я сказал: «Но эти два пункта противоречат друг другу. После окончания войны в Европе Япония станет самой могущественной империей в мире. Усилится и её влияние на Дальнем Востоке. А вы ещё собираетесь усилить её за счёт Сибири? Тогда она станет безраздельным хозяином в Китае. Если в один прекрасный момент Япония нарушит ваш первый пункт, каким образом вы тогда поможете китайскому народу?»
 
Поливанов: «Вы совершенно правы. Но такова современная ситуация, и у нас нет выбора. Это временная мера. Нам нужно стимулировать революцию в Японии и свергнуть японское императорское правительство».
 
Я сказал: «Стимулировать революцию в Японии – это нечто из области мечтаний! Япония позднее других вошла в число сильнейших держав мира. Милитаризм и патриотизм владеют её народом в той же мере, что и немцами. Ему абсолютно чужды революционные идеи. Даже если какая-то незначительная часть японцев воспримет вашу агитацию, и начнёт действовать, правительство располагает войсками и ему будет нетрудно подавить выступления. Россия граничит с Германией, но хотя российские социалисты давно уже агитируют немцев, те до сих пор никак не реагируют на это. Что же после этого говорить о Японии на Дальнем Востоке?»
 
Поливанов: «Но именно так раньше иностранцы говорили и о русских!».
 
Я сказал: «Если бы не эта европейская война, в России не было бы нынешней демократии».
 
Поливанов, аплодируя: «Верно сказано! В этот раз война в Европе – это действительно трагедия, но она стала также войной, приведшей к освобождению народов. На мой взгляд, сейчас уже налицо взаимная ненависть Англии, Японии и Америки. В недалёком будущем между ними возможна война. А эта война может вызвать революцию в Японии и мы должны воспользоваться этим моментом. А сначала нам нужно стимулировать выступление Индии против Англии и оказать ей помощь в достижении независимости. Одним словом, в свете событий 20 века монархическим правительствам осталось существовать недолго».
 
После этого речь зашла об отношении царского правительства к китайским рабочим и о том, что сейчас следует изменить в этом смысле.
 
Затем Поливанов сказал мне: «Когда создавалась Китайская республика, Монголия по наущению бывшего заведующего Восточным отделом МИД Козакова и бывшего посланника в Китае Крупенского послала войска против Китая. Козаков выступал за то, чтобы Россия оказала материальную помощь правителю Монголии. Будучи в Японии, я слышал об этом, а теперь нашёл подтверждение в нашем архиве. Я думаю, что Вы не знаете об этом».
 
«Я не слышал об этом», – ответил я.
 
Поливанов: «Козаков и Крупенский активно стремились причинить ущерб Китаю. Договор Китая, Монголии и России^[48], предоставлявший Монголии независимость, на деле превращал её в российскую колонию. Мы планируем отменить этот договор с тем, чтобы Монголия либо была совершенно независимой, либо возвратилась в состав Китайской Республики».
 
Я спросил: «А какой из этих двух вариантов с Вашей точки зрения является предпочтительным?»
 
Поливанов: «Монголия – окраинная страна с недостаточно цивилизованным населением. Она сродни древним деспотическим государствам и в современном мире не сможет самостоятельно осуществлять управление. Будет лучше, если Китай сначала цивилизует её, затем ликвидирует там деспотический строй, после чего Монголия может стать по-настоящему независимым государством. Со своей стороны хочу спросить, как Вы лично относитесь к нашей нынешней политической системе».
 
Я ответил: «Политика Рабоче-Крестьянского Правительства основывается на идеях француза Прудона и немца Карла Маркса, и я не решаюсь что-либо говорить по этому поводу. Но в своей деятельности вы полагаетесь на насилие, а это входит в противоречие с вашими исходными принципами».
 
Поливанов: «Да. Но я лично принадлежу к числу социалистов-интернационалистов».
 
Тогда я спросил его: «Есть ли новости о мирных переговорах? Представителям Рабоче-Крестьянского Правительства вероятно нелегко вести переговоры со слугами германского кайзера?»
 
Поливанов: «Трудностей немало, но мы решили затягивать переговоры в ожидании того момента, когда в них примут участие страны союзников, или в германской армии произойдут революционные сдвиги. Как бы то ни было, мы не подпишем мирного договора до тех пор, пока не добьёмся мира без аннексий и контрибуций – мира, основанного на свободном волеизъявлении всех народов».
 
Затем я распрощался. Было уже 11 часов вечера»^[49].
 
Третья встреча Ли Шичжуна с Вознесенским состоялась 4 февраля. На следующий день Лю Цзинжэнь в своей телеграмме № 29 сообщил в МИД:
 
[…] Поскольку телеграмма, отправленная [из Пекина], не была получена, я направил нашего сотрудника к Вознесенскому с просьбой разыскать её. Заодно был задан вопрос о том, действительно ли Россия собирается продавать КВЖД Англии и Америке. Вознесенский ответил, что в прошлом году в России побывала группа американских инженеров, предложившая Временному правительству продать эту дорогу. Ей было отказано под тем предлогом, что [Россия] не может вести с Америкой сепаратные переговоры на эту тему. Тогда Америка вошла в контакт с английскими предпринимателями и вновь подняла этот вопрос. Ей было сказано, что обсуждать это можно будет после упорядочения системы железных дорог в России. После падения Временного правительства эта проблема больше не возникала. Наш сотрудник спросил, верно ли, что Рабоче-Крестьянское Правительство намерено уступить дорогу Японии. Вознесенский ответил, что речи об этом быть не может. Япония давно строит планы насчёт этой дороги, как же может [Россия сама] предлагать ей такую сделку? Секретарь японского посольства интересовался нынешней ситуацией в Харбине и я ответил ему, что намерен обсудить этот вопрос с китайской миссией. Потом секретарь опять приходил поинтересоваться, как разрешилась проблема, и я сказал ему, что ответа из Пекина ещё нет. Мы убедились в том, насколько велик интерес Японии к этой теме, и потому не стали что-либо сообщать дополнительно.
 
Затем Вознесенский рассказал о встрече с Вентцелем^[50] и о том, как решается вопрос с Обществом КВЖД. Он указал на следующих шесть пунктов. Общество должно: 1) подчиняться нынешнему правительству; 2) удалить [из зоны отчуждения дороги] российские войска; 3) усовершенствовать устав самоуправления Харбина; 4) переработать устав управления дорогой; 5) полностью обнародовать свой бюджет; 6) отозвать Хорвата. Вентцель должен дать ответ 7 февраля.
 
Вознесенский добавил к этому, что Хорвата решено срочно вызвать в столицу. Если он по-прежнему не явится, Вентцель и другие члены Правления будут арестованы в качестве заложников^[51], и в этом случае Хорват вынужден будет подчиниться. Впрочем, Хорват проявляет признаки того, что он готов идти навстречу Рабоче-Крестьянскому Правительству. По поводу запрета на вывоз товаров [из Китая] он некоторое время тому назад прислал телеграмму и сообщил, что инициаторами этой акции были союзники и что посланник Кудашев заявил по этому поводу протест китайскому правительству^[52]. Так или иначе Хорват должен быть удалён, и Китай не должен поддерживать его [...]^[53].
 
В своей следующей телеграмме № 30 Лю Цзинжэнь продолжал:
 
Наш сотрудник поинтересовался, какие меры [на КВЖД намерено предпринять советское правительство]. Вознесенский ответил, эта дорога тесно связана с Русско-Китайским Банком. Сейчас банк уже национализирован, а поэтому и дорога должна принадлежать государству. После устранения Хорвата в Харбине нужно найти инженера, который бы заменил его. Китай также может назначить инженера для совместного исполнения обязанностей Хорвата. В нынешнем Уставе самоуправления Харбина сказано, что это самоуправление граждан России и других государств. Эту формулировку следует исправить на «самоуправление граждан Китая и России». Выборы там не должны иметь какие-либо ограничения и проводиться на основе равного голосования. Что касается войск железнодорожной охраны, то к этому могут быть привлечены как китайцы, так и русские, которых будет нанимать на свои средства Общество КВЖД. Наш сотрудник ответил, что поскольку Рабоче-Крестьянское Правительство ещё не признано, назначенный им инженер не может вступать в официальные отношения с Китаем. Что касается нынешнего устава самоуправления Харбина, то он нарушает суверенитет Китая и подлежит отмене. Впоследствии устав должен быть составлен китайцами, и Рабоче-Крестьянское Правительство в соответствии с принципами свободы народов не имеет ни малейшего права вмешиваться. Поскольку КВЖД находится на территории Китая, войска железнодорожной охраны должны быть китайскими. Вознесенский выразил свое полное согласие с этим пунктом. Вопрос о том, кому принадлежит дорога, должен быть обсуждён двусторонней смешанной комиссией [...]^[54].
 
Наконец, 13 февраля состоялась четвёртая и последняя встреча Ли Шичжуна с Вознесенским. Поводом для неё послужила полученная в китайской миссии телеграмма МИД, в которой посланнику предписывалось навести справки о том, достоверны ли слухи относительно продажи КВЖД японцам. Вознесенский сообщил Ли Шичжуну:
 
После того, как был обнародован секретный договор между Россией и Японией 1916 г., секретарь японского посольства осведомлялся, сохраняет ли этот договор свою силу. Был дан ответ: «Поскольку секретность договора нарушена, естественно, что он утратил свою силу». Он задал вопрос о том, действует ли соглашение об уступке Японии участка дороги между Куаньчэнцзы и Лаошаогоу. Ответ: «Этот вопрос рассматривается Рабоче-Крестьянским Правительством как чисто экономический, не имеющий отношения к политике, и поэтому его можно обсуждать». Был задан встречный вопрос: «Всё, что касается соглашения о КВЖД, требует согласия Китая. Обращалась ли Япония к Китаю по этому вопросу?» Тот ответил, что не располагает информацией по этому поводу. Но Китай до сих пор не высказывался на эту тему и принял ситуацию к сведению. Сейчас управление ЮМЖД намерено присоединить этот участок дороги. [Японскому дипломату] было заявлено, что можно обсуждать, на каких условиях это произойдёт, но решить это можно будет только после упорядочения управления Китайско-Восточной железной дорогой. После этого он больше не возвращался к этой проблеме.
 
Наш сотрудник воспользовался случаем и спросил о слухах относительно того, что посол России в Японии Крупенский заключил соглашение об уступке этой дороги японцам. Вознесенский ответил: «Крупенский отрешён от должности и Рабоче-Крестьянское Правительство не признаёт соглашений, которые он заключил, не имея на то права» [...]^[55].
 
На этом «советско-китайские переговоры» закончились. Вскоре персонал миссии вслед за посольствами союзных держав покинул Петроград и переехал в Вологду.
 
О чём свидетельствуют вышеприведённые доклады Лю Цзинжэня?
 
Содержание отчётов о беседах Поливанова и Вознесенского, с одной стороны, и Ли Шичжуна, с другой, содержат в высшей степени важную информацию.
 
Прежде всего, эти документы показывают, что до февраля 1918 г. советское правительство ни разу не выступало с изложением своей политики в отношении Китая.
 
Это в свою очередь – ещё одно убедительное доказательство того, что версия о переговорах Троцкого и Лю Цзинжэня в ноябре-декабре 1917 г. является всего лишь досужим вымыслом М.С. Капицы. Если у кого-либо ещё могли быть сомнения на этот счёт, то их рассеял Поливанов, объяснивший своему собеседнику, что Советское правительство пока ещё не обнародовало свою позицию в отношении Китая «лишь потому, что не было случая провести с китайской стороной конкретные переговоры».
 
Из приведённых выше сообщений Лю Цзинжэня от 19 января и 4 февраля мы узнаём, что вопрос об упорядочении управления КВЖД вовсе не был главной и тем более единственной темой «переговоров». Во время первой встречи Вознесенского с Ли Шичжуном заведующий Восточным отделом повторил содержавшееся в письме НКИД предложение о создании двусторонней ликвидационной комиссии, но оно было сразу же отвергнуто представителем миссии на том основании, что рабоче-крестьянское правительство ещё не признано Китаем. В дальнейшем обсуждение касалось преимущественно лишь вопроса о судьбе Хорвата.
 
Вознесенский сделал по этому поводу весьма важное заявление, предложив Китаю временно взять в свои руки управление дорогой и выразив уверенность в том, что Совнарком поддержит эту идею. В имеющейся в настоящее время научной литературе, посвящённой раннему этапу советско-китайских отношений, нет упоминаний об этом предложении заведующего Восточным отделом Наркоминдела.
 
Судя по всему, инициатива Вознесенского была отвергнута руководителями советского внешнеполитического ведомства. 24 января, то есть через неделю после визита Вознесенского в китайскую миссию, Поливанов сообщил Ли Шичжуну, что в Наркоминделе долго обдумывали проблему КВЖД и пришли к выводу, что наилучшим выходом из создавшегося положения было бы на данном этапе совместное китайско-советское управление дорогой. Но со стороны Ли Шичжуна никакой реакции на это заявление не последовало.
 
Телеграммы Лю Цзинжэня свидетельствуют, далее, о том, что беседы Поливанова и Вознесенского с Ли Шичжуном носили сугубо частный характер^[56]. Хотя в ходе обмена мнениями упоминалось о позициях, занимаемых двумя правительствами, обе стороны тем не менее не раз подчёркивали, что они выражают лишь их личную точку зрения.
 
В этом смысле большой интерес представляют мысли, высказанные Поливановым^[57].
 
Прошло немногим более месяца с того дня, когда Ленин направил председателю Харбинского Совета М. Рютину телеграмму с предписанием взять в свои руки всю полноту власти в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги, с чего, собственно и начались события на КВЖД. Теперь же заместитель наркома по иностранным делам сообщил китайскому дипломату, что, с его точки зрения, экстрадиция членов Совета за пределы китайской территории была вполне естественным актом. Нарком Троцкий предписал капитану Луцкому арестовать всех лиц, ответственных за ввод в Харбин чужих войск, а заместитель наркома в частной беседе с представителем китайской миссии заявил, что он вовсе не против решения Пекинского правительства послать солдат для наведения порядка в городе и что конфликт на КВЖД – результат взаимных недоразумений.
 
Из этих двух высказываний нельзя не сделать вывода о том, что точка зрения Поливанова не только на события в Харбине, но и вообще на взаимоотношения России и Китая не совпадала с позицией председателя Совнаркома, наркома по иностранным делам и высокопоставленных партийных руководителей. С самого начала Вознесенский представил Поливанова как сторонника налаживания дружественных отношений с Китаем; о том же говорил и сам замнаркома (в тексте Ли Шичжуна употреблено выражение 亲华 qīnhuá, которое, помимо всего прочего, может быть переведено как «прокитайский»). Поливанов, как и Вознесенский, был востоковедом, знавшим Китай и владевшим китайским языком, что, возможно, объясняет его о «особую» позицию в Наркоминделе. Но значение возникшего противоборства мнений было намного шире. Речь шла о том, чтó определяет внешнеполитическую линию РСФСР – революционная вседозволенность или зафиксированные двусторонними договорами нормы международного права.
 
В феврале 1918 г. Поливанов был уволен из Наркоминдела. Троцкий утверждал, что причиной этого были служебные злоупотребления Поливанова, которого он характеризовал следующим образом:
 
При нём (речь идёт о сотруднике НКИД Маркине. – В.К.) тёрся молодой человек, лет 25, без руки, фамилия его, кажется, Поливанов, приват-доцент. Так как он был мне рекомендован Маркиным, то он и помогал ему. Не знаю, на каком он был факультете, но у него были сведения по этой части. Кажется, он даже знал азиатские языки. Филолог ли он был, что ли, – в точности не могу сказать. Работал он не на секретных ролях. Кто рекомендовал его Маркину, не знаю. […] Но потом оказалось, что Поливанов был членом Союза русского народа. Руку он потерял, во всяком случае, не на баррикадах. Он обнаружил потом большое пристрастие к спиртным напиткам, и даже были сведения, что он принимал разные приношения. Персидское посольство ему какую-то корзинку с какими-то приношениями прислало. Он был по этому поводу устранён^[58].
 
Слова Троцкого выглядят странно: он даже, якобы, не мог точно вспомнить фамилию своего заместителя. Что касается самого Поливанова, то он, сообщая о своем уходе из НКИД, никак не объяснял причину случившегося^[59]. В свете того, что теперь известно о позиции Поливанова в вопросе о «харбинских беспорядках», мы имеем серьёзные основания предположить, что подлинной причиной его изгнания из Наркоминдела была отнюдь не персидская корзинка.
 
Далее, материалы из архива МИД КР опровергают утверждение некоторых историков о том, что в переговорах участвовали представители Общества китайских рабочих в России^[60]. Председатель этого общества Лю Цзэжун действительно обращался в НКИД с письмами по поводу событий на КВЖД. Эти документы представляют несомненный интерес в свете рассматриваемой нами темы.
 
Прежде всего, излагая существо проблемы в письме, адресованном председателю Совета Народных Комиссаров, Лю Цзэжун писал:
 
Недоразумения, произошедшие между представителями местного Совета Рабочих и Солдатских Депутатов и правительства Народных Комиссаров Российской Республики, с одной стороны, и китайскими властями, с другой, в связи с различными распоряжениями последней, рассматриваемыми Советским Правительством как акты по отношению к России недружелюбные, я объясняю преимущественно действиями администрации Восточно-Китайской жел. дор., в лице Правления Общества и высших ея чинов, носящими несомненную тенденцию использовать распоряжения китайских властей для борьбы с Советским Правительством.
 
Я позволю себе утверждать, что как запрещение вывоза продовольствия в пределы России, так и другие подобные шаги, скрывают за собой интриги русских контрреволюционеров, всячески старающихся втянуть в борьбу с революцией китайские власти, причём далеко не последнюю роль играют империалистические правительства союзных держав^[61].
 
Из слов Лю Цзэжуна можно было сделать вывод, что харбинские события представляют собой не более чем результат «недоразумений» (это слово повторено в письме трижды!), причём действия Пекинского правительства, рассматриваемые советскими руководителями как враждебные по отношению к РСФСР, в действительности таковыми не являются, а лишь используются в контрреволюционных целях администрацией КВЖД. Такое толкование сути харбинского конфликта почти дословно совпадало с его оценкой, данной Поливановым, который также говорил о том, что «с обеих сторон не обошлось без недоразумений, которые необходимо немедленно устранить».
 
В этой связи обращает на себя внимание тот странный факт, что письмо Ленину заканчивается словами:
 
Считаю необходимым добавить, что изложенные соображения являются моими личными и настоящий мой шаг предпринимается исключительно по моей собственной инициативе^[62].
 
Эта приписка может быть интерпретирована как свидетельство того, что в действительности всё было как раз наоборот. Не исключено, что Лю Цзэжун, имевший тесные отношения с Поливановым, обратился к Ленину, чтобы поддержать позицию замнаркома в его конфликте с Троцким. Если это действительно так, то быть может находит объяснение и ещё один факт: через два дня после этого Лю Цзэжун обратился в НКИД с просьбой задержать публикацию его письма к Ленину, так как ввиду некоторых новых обстоятельств, это могло, по его словам, «повредить делу»^[63]. Можно предположить, что к 10 февраля вопрос о снятии с должности Поливанова уже был решён.
 
Заметим, что в разговоре с Ли Шичжуном 4 февраля Вознесенский упомянул об инциденте с запретом на экспорт продовольствия из Китая, не предъявляя китайскому правительству каких-либо претензий по этому поводу. Лю Цзэжун в своём первом письме также винит в случившемся не Пекинское правительство, а окопавшихся в Харбине русских контрреволюционеров. Иную позицию в данном вопросе занимал заместитель наркома Чичерин. В ноте Наркоминдела на имя китайского посланника он вежливо по форме, но резко по существу критикует действия Пекина:
 
Я был бы очень признателен получить Ваше объяснение по поводу поразительного противоречия между Вашими официальными заявлениями и действиями Пекинского правительства^[64].
 
Что касается писем Лю Цзэжуна, то они представляют интерес и ещё в одном отношении.
 
В Архиве внешней политики РФ хранятся два экземпляра первого письма. Это его оригинал, подписанный автором, и копия. Их содержание не вполне совпадает между собой: в копии нашли отражение поправки, которые были внесены от руки в машинописный текст оригинала.
 
Считая, что необходимо принять срочные шаги к реорганизации управления КВЖД, Лю Цзэжун предлагал:
 
Учредить должность Чрезвычайного Комиссара по Восточно-Китайской жел. дор., поставив в круг его ведения как дорогу и полосу отчуждения, так и Правление Общества этой дороги, каковым Комиссаром назначить лицо китайской национальности, способное пользоваться доверием обоих народов и преданное делу русско-китайского сближения^[65].
 
После внесения поправок его предложения обрели следующий вид:
 
Учредить коллегию из двух Чрезвычайных Комиссаров по Восточно-Китайской жел. дор., поставив в круг их ведения как дорогу и полосу отчуждения, так и Правление Общества этой дороги, каковыми Комиссарами назначить лица китайской и русской национальности, способных пользоваться доверием обоих народов и преданных делу русско-китайского сближения^[66].
 
Каким образом в отпечатанном набело и подписанном Лю Цзэжуном оригинале письма на имя Председателя Совета Народных Комиссаров могли появиться эти исправления?
 
Ответ на этот вопрос, возможно, даёт добавленный к тексту заголовок копии: «В Комиссариат по Иностранным Делам поступило следующее заявление председателя Союза китайских граждан в России». Надо полагать, что именно в Наркоминделе текст письма был отредактирован с тем, чтобы инициатива Лю Цзэжуна соответствовала намерению НКИД предложить Китаю совместное управление Китайско-Восточной железной дорогой.
 
В начале 1918 г. в стенах советского внешнеполитического ведомства редактировали не только письма Лю Цзэжуна. Отчёт Ли Шичжуна проясняет нам предысторию появления в советской печати сообщений под заголовком «От китайской миссии в Петрограде».
 
Предложение о том, чтобы миссия выступила с изложением своего понимания событий в Харбине, было высказано Вознесенским во время первой встречи с Ли Шичжуном. Тот согласился и подготовил заявление для печати, которое захватил с собой на встречу 24 января. Поливанов познакомился с текстом и одобрил его, но при этом оговорил право внести в него некоторые изменения. В свете этого обстоятельства мы можем наконец найти ответ на целый ряд недоумённых вопросов, неизбежно возникающих при чтении сообщений «От китайской миссии в Петрограде». 
 
Американский историк А. Уайтинг в своё время полагал, что автором заметки, опубликованной в «Известиях» 6 февраля 1918 г., был Лю Цзинжэнь, действовавший в данном случае без согласования с пекинским правительством на свой страх и риск (по мнению Уайтинга, китайский посланник не имел возможности беспрепятственно обмениваться телеграммами со своим МИДом, поскольку связь между Петроградом и Пекином была в это время прервана)^[67]. Напротив, по мнению С.С. Хусейнова, сообщения «От китайской миссии в Петрограде» были «выступлениями китайской миссии по поручению пекинского правительства»^[68].
 
Чтобы обосновать свою точку зрения, советский историк настаивал на том, что временные перерывы в телеграфной связи между Петроградом и Пекином через Северо-Восточный Китай, имевшие место с начала 1918 г. в связи с боевыми действиями красногвардейских отрядов против семёновских банд в Забайкалье, не могли помешать, вопреки утверждению А.С. Уайтинга, миссии поддерживать бесперебойную связь со своим правительством через Западную Европу^[69].
 
На копиях донесений Лю Цзинжэня, имевшихся в распоряжении С.С. Хусейнова, было указано, когда они были отправлены из Петрограда, но не отмечено, когда их получили в Пекине. На подлинниках такие пометы есть. По ним можно судить о том, что связь миссии с Пекином никак нельзя назвать бесперебойной и получение телеграмм как правило надолго задерживалось.
 
Так, сообщения из Петрограда, отправленные в первые дни после захвата власти большевиками, были получены в Пекине через 20 дней, последующие несколько быстрее – через 15–13 дней. Позднее были периоды времени, когда доставка телеграмм адресату запаздывала на 20 с лишним дней, а в январе 1917 г. (то есть именно в то время, когда Ли Шичжун встречался с представителями НКИД) и более того – на целый месяц.
 
Предложение Вознесенского выступить в печати было сформулировано 19 января, а через 6 дней Ли Шичжун уже передал Поливанову текст сообщения. Ясно, что за это время китайская миссия при всём желании не могла связаться со своим МИДом и получить от него какие-либо указания.
 
Но главное в том, что этих указаний вообще не было. Все телеграммы из Пекина в Петроград (их было всего 7) сохранились в архиве. Получив информацию посланника о контактах с Наркоминделом, китайский МИД принял её к сведению, но, поскольку поезд уже ушёл, не счёл необходимым давать посланнику какие-либо инструкции на сей счёт.
 
Таким образом, утверждение о том, что публикация в советской печати сообщений «От китайской миссии в Петрограде» было предпринято «по поручению китайского правительства» и лишено всяких оснований.  
 
Заслуживает внимания тот факт, излагая ход недавних харбинских событий, автор сообщения от 6 февраля писал, например:
 
Нормальное течение жизни в полосе отчуждения Восточно-Кит. ж.д. было нарушено провокационными действиями прислужников старого времени. Коль скоро китайское правительство уяснило себе действительное положение вещей, нет никаких оснований сомневаться, что оно исправит допущенные с его стороны ошибки^[70].
 
Какие провокационные действия имелись в виду? От кого исходили эти действия? «Провокаторами» могли быть названы либо управляющий дорогой генерал Хорват, либо представители харбинских торгово-промышленных кругов. С точки зрения большевиков они были «прислужниками старого времени», но назвать их так вряд ли мог китайский дипломат, потому что Пекинское правительство только что защитило их интересы от посягательств со стороны Харбинского Совета.
 
Неясно, далее, каким образом китайское правительство уяснило себе «действительное положение вещей». Ведь никакого изменения в отношении к случившемуся со стороны Пекина за это время не произошло.
 
Наконец, о каких ошибках правительства идёт тут речь?
 
Замнаркома Поливанов высказал в частной беседе своё личное мнение по поводу конфликта на КВЖД, не давая какой-либо оценки линии советского правительства. Мог ли посланник Лю Цзинжэнь в своем официальном заявлении упоминать о каких бы то ни было ошибках своего правительства, если само правительство никаких ошибок в своих действиях не усматривало?
 
Можно указать также на текст, опубликованный в «Известиях» 16 марта 1918 г. В ответ на представление НКИД по поводу введённого правительством Китая запрета на вывоз в Сибирь продовольствия поверенный в делах КР якобы заявил, что китайское правительство «не свободно и творит чужую волю»^[71].
 
Невозможно представить себе, что подобный выпад в прессе против своего собственного правительства допустил китайский дипломат, действующий согласно инструкциям этого правительства.
 
Нельзя не обратить внимание на изменение тональности заявлений миссии от 6 февраля и 16 марта. Первое из них составлено в духе объяснений причин, побудивших Пекинское правительство арестовать Харбинский Совет и депортировать его за пределы территории Китая. Второе содержит резкую критику этого правительства, неспособного к самостоятельным действиям и «творящего чужую волю».
 
В этой связи следует вспомнить о том, что 22 февраля, незадолго до того, как китайская миссия покинула Петроград, Наркоминдел разослал своё директивное письмо местным отделам по иностранным делам, в котором была, в частности, дана следующая характеристика Пекинского правительства:
 
В отношении китайцев надлежит помнить, что нынешнее Пекинское правительство не является выразителем воли китайского народа и ведёт борьбу с поднявшим восстание против реакционного севера народом Южного Китая^[72].
 
Всё это вместе взятое позволяет высказать предположение о том, что, получив согласие на внесение дополнений в текст заявлений китайской миссии, сотрудники НКИД основательно видоизменили их, придав содержанию совершенно иную тональность, причём последняя также претерпела изменения.
 
Сначала она отражала стремление Поливанова и Вознесенского сгладить остроту китайско-советского конфликта, представить дело таким образом, что ничего страшного, в Харбине, в сущности, не произошло и поэтому нет серьёзных причин для выражения протеста против действий китайского правительства.
 
Позднее, когда Поливанова в Наркоминделе уже не было, отношение к Пекинскому правительству резко изменилось. Большевики перестали делиться с его представителями, не выражающими волю китайского народа, своими революционными планами.
 
Резкое противостояние позиций двух группировок внутри Наркоминдела в вопросе об отношении к Пекинскому правительству, закончившееся изгнанием Поливанова, было первым серьёзным внутриведомственным конфликтом в сфере советской внешней политики. За ним через два с лишним года последовал очередной катаклизм: во всех смертных грехах был обвинён единомышленник Поливанова заведующий Восточным отделом НКИД Вознесенский, которому также пришлось покинуть НКИД.
 
Но это было лишь только начало. В 1923 г. результатом идейного противоборства внутри Наркоминдела стал отзыв из Китая Иоффе и конец его блестящей дипломатической карьеры. Затем решительно разошлись в своих взглядах на политику СССР в Китае бывшие соратники Чичерин и Карахан. Многократно декларировавшееся советскими историками непоколебимое единство во взглядах на стратегию и тактику большевистской внешней политики на поверку оказывается рукотворным мифом.
 
Реакция китайского МИДа на предложения Вознесенского
 
Перебои с телеграфной связью лишали Пекинское правительство возможности своевременно давать китайской миссии в Петрограде указания относительно того, как должен был Ли Шичжун отвечать на предложения Наркоминдела относительно КВЖД. Но получив с большим опозданием информацию об этом, МИД не оставил её без внимания.
 
Помимо обращения в Министерство путей сообщения, МИД направил копии телеграмм Лю Цзинжэня председателю Правления Общества КВЖД Го Цзунси, назначенному на эту должность вскоре после того, как Харбинский Совет был разогнан.
 
21 февраля 1918 г. Го Цзунси направил в МИД изложение своего видения проблемы.
 
По его мнению, заявления Вознесенского свидетельствовали о намерении советского правительства в одностороннем порядке нарушить договор 1986 года, хотя он «был заключён на основании согласия правительств двух стран и не может быть изменён иначе как с согласия обоих правительств». Го Цзунси продолжал:
 
В настоящее время российское Рабоче-Крестьянское Правительство не признано державами и не обладает международным статусом. Поэтому, даже если бы мы согласились [с его предложениями], они не имели бы законной силы. Тем более не может быть и речи об одностороннем изменении первоначального договора, согласованного правительствами двух стран.
 
Если бы предложенные изменения были бы выгодны нам, ещё можно было обсуждать эту проблему. Но прецедент нарушения договора между Китаем и Россией лишит нас возможности объяснить в дальнейшем правомерность наших действий и кроме того немедленно даст повод для третьих стран.
 
Наблюдая за позицией японского консула, можно заключить, что [Япония] только и ждёт повода для вмешательства. Если Китай и России нарушают договоры, то и она будет действовать по своему усмотрению^[73].
 
Далее Го Цзунси высказал своё отношение к 6 пунктам, сформулированным Вознесенским на встрече с Вентцелем.
 
1. О подчинении Общества КВЖД советскому правительству. Поскольку в соответствии с договором, Общество создано совместно двумя правительствами, оно должно действовать исключительно на основании договора, согласованного двумя сторонами и не может подчиняться односторонним распоряжениям, в настоящее время не получившим одобрение другой стороны.
 
2. Об охране дороги. В соответствии с договором, Китай имеет право иметь свои войска на территории зоны КВЖД, однако пользоваться этим правом следует с большой осторожностью, так как это может вызвать ответные действия японцев.
 
3. О самоуправлении Харбина. По имеющемуся соглашению все иностранцы имеют в зоне дороги равные права. В настоящее время среди них численно преобладают японцы (их более 2500 человек) и поэтому высказанное Ли Шичжуном в разговоре с Вознесенским намерение Китая внести изменения в первоначальное соглашение может натолкнуться на сопротивление. В этом вопросе следует действовать осмотрительно, заручившись согласием консульского корпуса.
 
4. Об управлении дорогой. В настоящее время Правление КВЖД имеет в своём составе более 10 департаментов, осуществляющих свою деятельность на основании статута, менять который можно лишь после тщательной проверки на местах и по согласованию с Правлением.
 
5. Об обнародованиии бюджета. Этот пункт касается российской компетенции и его нет необходимости обсуждать, за исключением того, что китайская сторона должна в соответствии с договором осуществлять регулярную ревизию исполнения бюджета.
 
6. О судьбе Хорвата. По словам Го Цзинси, у него на этот счёт нет никакого предвзятого мнения. Но большевики ненавидят генерала и уже конфисковали его имущество на территории России, поэтому о его возвращении туда не может быть и речи. Учитывая эти обстоятельства, можно воспользоваться слабостью Хорвата, чтобы использовать его на благо интересов Китая^[74].
 
Судя по всему, китайский МИД согласился с доводами Го Цзинси.
 
Возвращаясь к утверждениям Карахана
 
Рассмотрев материалы, в которых содержится информация о контактах сотрудников НКИД с китайской миссией в Петрограде в январе-феврале 1918 г., следует вернуться к свидетельству замнаркома Карахана, содержащемуся в его «Первой декларации».
 
Как мы помним, Карахан утверждал, что вскоре после Октября Советское правительство «объявило уничтоженными все тайные договоры, заключённые с Японией, Китаем и бывшими союзниками […]. Советское правительство тогда же предложило Китайскому правительству вступить в переговоры об аннулировании договора 1896 г., Пекинского протокола 1901 г. и всех соглашений с Японией с 1907 по 1916 г. Переговоры по этому вопросу продолжались до марта 1918 г.».
 
Нетрудно видеть, что первая часть этого сообщения противоречит второй. Если все тайные договоры, заключённые с Японией, Китаем и бывшими союзниками (в том числе секретный договор 1896 г.) были отменены Советской властью, то ей незачем было обращаться к китайскому правительству с предложением об их аннулировании.
 
Но главное состоит в том, что на встречах сотрудников НКИД с сотрудником китайской миссии вопрос о пересмотре перечисленных выше договоров вообще не поднимался.
 
Столь же противоречиво последующее утверждение Карахана о том, что «неожиданно союзники схватили за горло Пекинское правительство, засыпали пекинских мандаринов и китайскую печать золотом и заставили китайское правительство отказаться от всяких сношений с Российским Рабоче-Крестьянским Правительством».
 
Если китайское правительство уже было схвачено за горло, то союзникам, по всей вероятности, не было необходимости засыпать пекинских мандаринов и китайскую печать золотом, тем более делать это весной 1918 г., когда материальные ресурсы Антанты на последнем этапе войны были на исходе.
 
Так же безосновательно утверждение Карахана о том, что в то же самое время союзники заставили китайское правительство отказаться от всяких сношений с Российским Рабоче-Крестьянским Правительством».
 
В действительности даже после отъезда Ли Цзинжэня в Вологду, а затем – в Китай китайская дипломатическая миссия (официально – в Вологде, где находился Янь Чжэнси, и в Петрограде в лице остававшихся там Ли Шичжуна и Ли Баотана) продолжала функционировать, и в «Известиях» время от времени публиковались, как и прежде, сообщения «От китайской дипломатической миссии»^[75].
 
10 апреля 1918 г. Наркоминдел обратился к китайской миссии в Петрограде с повторной официальной просьбой «уведомить Китайское министерство иностранных дел» о том, что все бывшие дипломатические и консульские представители России в Китае отрешены от своих должностей и Совнарком назначил своих консульских агентов^[76].
 
Ли Шичжун просьбу выполнил, передав сообщение НКИД в МИД. При этом он делал оговорку о том, что поскольку миссия выехала из Петрограда, он мог бы и не принимать официальную ноту Наркоминдела, о чём он и посоветовался с датским посланником. Однако последний высказался в том духе, что «поскольку Китай не заявлял о разрыве дипломатических отношений с Россией, следует передавать [советские ноты в Пекин]»^[77]. В дальнейшем остававшиеся в Петрограде сотрудники китайской миссии следовали этой рекомендации, продолжая служить связующим звеном между НКИД и МИД КР.
 
Об этом свидетельствует, в частности, переписка Ли Баотана и Вознесенского.
 
16 мая Ли Баотан направил Вознесенскому ноту протеста МИД по поводу конфискации советскими властями имущества китайских граждан. В сопроводительном письме он писал, что со своей стороны передал в Пекин «две телеграммы, полученные в Посольстве от Комиссара Иностранных дел»^[78].
 
Отвечая на это письмо, Вознесенский уведомлял Ли Баотана о том, что реквизиция действительно была незаконной и НКИД уже отдал приказ освободить товар. В заключение своего послания автор писал:
 
Я был бы очень благодарен, если бы Вы передали это письмо г. Лу-Цзэн-Цзяну^[79]. […] Шлю привет г. Ли [Шичжуну]. Когда можно ожидать Вашего приезда или Вы хотите, чтобы я сам приехал в Петроград? [...]^[80]
 
Несмотря на то, что Ли Баотан передал в Пекин советские ноты «в качестве частного лица», НКИД выдал Ли Баотану официальное удостоверение:
 
Народный комиссариат по иностранным делам настоящим удостоверяет, что господин Ли-По-Тань действительно является членом Китайской Дипломатической Миссии в Петрограде^[81].
 
Этот документ Ли Баотан получил 6 июня 1918 г. В тот же день на страницах центрального печатного органа было опубликовано очередное сообщение «От китайской дипломатической миссии»^[82].
 
Ясно, что основываться на «Первой декларации» Карахана для реконструкции конкретных событий начального этапа взаимоотношений РСФСР и КР нельзя.
 
О «промахе» Ленина
 
В заключение представляется необходимой краткая реплика по поводу той оценки позиции советского правительства в отношении харбинского конфликта, которая даётся некоторыми китайскими учёными. Они явно испытывают трудности в формулировке своих выводов по этому поводу, поскольку, с их точки зрения, с одной стороны, ленинские принципы внешней политики должны неизменно получать безусловно положительную оценку, с другой – меры реакционного пекинского правительства, направленные на восстановление суверенных прав Китая, также в равной мере следует признать правильными.
 
Историк Сюэ Сяньтянь находит следующий выход из этой затруднительной ситуации. Инструкция Ленина Харбинскому Совету о захвате власти объявляется «нарушением принципов ленинизма», но этот допущенный Лениным «промах» (失误 shīwù) объясняется тем, что «в условиях, когда Октябрьская революция только что одержала победу, и обстановка внутри страны требовала концентрации всех сил на наиболее важной задаче – укреплении завоёванной власти, было невозможно глубоко разобраться в истории и современном положении КВЖД и зоны отчуждения, так что этот промах было трудно предотвратить». И далее автор утверждает, что «позднéе правительство Советской России выразило своё понимание побудительных мотивов правительства Китая, ликвидировавшего Харбинский Совет, объявило об одобрении и поддержке борьбы Китая за восстановление суверенитета в зоне КВЖД, тем самым своими конкретными действиями исправив прежний промах»^[83].
 
Автор не уточняет, на чём в данном случае основывается его утверждение. Единственно возможное объяснение – на словах Поливанова, полагавшего, что пекинское правительство имело право разогнать Харбинский Совет (в пользу этого предположения говорит мнение Сон До Чжина, писавшего, что позиция Поливанова в вопросе о вводе китайских войск на КВЖД свидетельствовала «о понимании Советским правительством, в результате трезвой оценки реального положения, ошибочности своей прежней линии»^[84]).
 
Вряд ли предложенный Сюэ Сяньтянем выход из щекотливого положения можно признать удачным. Как уже говорилось, у нас нет оснований отождествлять мнение Поливанова с официальной точкой зрения правительства, тем более, что уже после бесед замнаркома с представителем китайской миссии, а именно 31 января 1918 г. гораздо более близкий к большевистскому руководству К. Радек утверждал на страницах «Известий», что революция имеет право вмешиваться во внутренние дела других стран^[85].
 
Можно, разумеется, утверждать, что высказывание Радека представляло собой лишь ещё один «промах» частного лица, не отражавший признания советским правительством ошибочности своей прежней линии. Однако судить о том, какую позицию по вопросу о харбинских событиях и о роли Пекинского правительства в этом конфликте занимал Наркомат по иностранным делам, можно по уже упоминавшемуся выше официальному документу, вышедшему из недр этого ведомства – «Инструкции международным отделам краевых Совдепов» от 22 февраля 1918 г.
 
В связи с этим документом следует напомнить, что он был дважды (в 1957 и 1959 гг.) опубликован в СССР, но оба раза «с некоторыми сокращениями»^[86]. Полный текст «Инструкции» до сих пор не увидел света. Однако в 2003 г. китайская исследовательница Ли Даньян обнаружила, что он был в мае 1918 г. обнародован (причём без сокращений!) в шанхайском журнале “Millard’s Review of the Far East”^[87]. В своём исследовании Ли Даньян произвела сопоставление полного и сокращённого текстов и выяснила, чтó именно было опущено при публикации «Инструкции» в конце 50-х гг. О том, была ли Ли Даньян права в своих выводах, можно судить по оригинальному тексту «Инструкции», хранящемуся в Архиве внешней политики РФ.
 
Один из разделов документа содержит приводившуюся выше характеристику Пекинского правительства, которое «не является выразителем воли китайского народа». Таким образом, большевистское руководство не только не «выразило свое понимание побудительных мотивов правительства Китая, разогнавшего Харбинский Совет», но, заявило о том, что это правительство по сути своей реакционно и не выражает воли китайского народа.
 
По поводу Японии в «Инструкции» было сказано:
 
Надлежит помнить о совершенно определённых захватных намерениях нынешнего наиболее реакционного в новейшей истории Японии правительства. Следует зорко наблюдать за всякими попытками японцев, хотя бы путём провокаций, вмешиваться в наши внутренние дела^[88].
 
Однако то, что не было дозволено быку, было дозволено Юпитеру. Посему в зоне отчуждения КВЖД и после неудачи харбинского эксперимента следовало продолжать насаждать советскую власть. Вопреки фактам в «Инструкции» утверждалось, что «в этом отношении на переговорах с китайцами уже кое-что достигнуто». Далее следовало следующее предписание:
 
Китайское население должно привыкать к мысли и ваша пропаганда должна в этом отношении вестись особенно усиленно, чтобы видеть в нас защитников китайского пролетариата против алчных иностранных аппетитов и насилия китайских властей^[89].
 
Этот абзац в изданиях 1957 и 1959 гг. был опущен, и вполне понятно, почему. В нём была официально сформулирована выраженная Радеком идея относительно того, что революция имеет право вмешиваться во внутренние дела других стран и защищать китайское население от насилия китайских властей. Это звучало в полном соответствии с правовым нигилизмом большевиков в первые послеоктябрьские годы, но об этом следовало скромно умолчать в конце 50-х.
 
Твёрдое намерение советского руководства и после неудачи харбинского эксперимента создавать в Китае Советы и тем самым продолжать вмешиваться в его внутренние дела ясно отражено и в другом разделе «Инструкции», имеющем отношение к Монголии и также полностью опущенном в издании 1957–1959 гг.:
 
Мы настоятельно рекомендуем местным Советам развернуть пропагандистскую работу, для которой среди угнетенных слоёв существуют благоприятные условия. Для этой цели в высшей степени необходимо привлекать монгольское население к совместным действиям с нашими Советами и создавать их в полунезависимых аймаках, подчинённых либо хутухте, либо китайскому правительству^[90].
 
Так в действительности обстояло дело с мнимым признанием большевиками своего «промаха» в Харбине.
 
Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XLII научная конференция: Часть. 2 / Ин-т востоковедения РАН. - М.: Учреждение Российской академии наук Институт востоковедения (ИВ РАН), 2012. - 385 стр. - Ученые записки Отдела Китая ИВ РАН. Вып. 6. С. 48-83.

---

1. ↑ Китайскому народу и правительствам Северного и Южного Китая, 25 июля 1919 г. // Российский государственный архив социально-политической истории, ф. 5, оп. 2, ед. хр. 194, л. 3.
2. ↑ Капица М.С. Советско-китайские отношения в 1917–1924 гг. // Вопросы истории, 1954, № 3, с. 75.
3. ↑ Хейфец А.Н. Советско-китайские отношения в первые годы после Октябрьской революции // Советское китаеведение, 1958, № 1, с. 30–31.
4. ↑ Капица М.С. Советско-китайские отношения, М., 1958, с. 10.
5. ↑ Хусейнов С.С. Вмешательство империалистических держав в советско-китайские переговоры 1917–1918 гг. // Народы Азии и Африки, 1962, № 5, с. 83–91.
6. ↑ Хейфец А.Н. Советская Россия и сопредельные страны Востока в годы гражданской войны (1918–1920). М., 1964.
7. ↑ Пайпс Р. Русская революция. М., 1994, ч. 2, с. 177.
8. ↑ Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б), август 1917 – февраль 1918. М., 1958, с. 261.
9. ↑ Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 35, с. 43.
10. ↑ Там же, с. 44–46.
11. ↑ Там же, с. 48.
12. ↑ Известия, 4 (17) ноября 1917 г.
13. ↑ Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 35, с. 73.
14. ↑ Там же, т. 35, с. 70–71.
15. ↑ Протоколы заседаний Всероссийского Центрального исполнительного комитета рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов II созыва. М., 1918, с. 28–32.
16. ↑ Правда, 27 октября (9 ноября) 1917 г.
17. ↑ Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 35, с. 166.
18. ↑ Новая жизнь, 9 (22) января 1918 г.
19. ↑ Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 31, с. 329.
20. ↑ Иоффе А. (В. Крымский). Внешняя политика Советской России. М., 1918, с. 19.
21. ↑ Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 35, с. 20.
22. ↑ Там же, т. 36, с. 331.
23. ↑ Правда, 2 декабря (19 ноября) 1917 г.
24. ↑ Правда, 4 декабря (21 ноября) 1917 г.
25. ↑ Известия, 6 декабря (23 ноября) 1917 г.
26. ↑ Известия, 19 (6) ноября 1917 г.
27. ↑ Правда, 19 (6) декабря 1917 г.; 20 (7) декабря 1917 г.
28. ↑ Правда, 1 декабря (18 ноября) 1917 г.
29. ↑ Правда, 26 (14) декабря 1917 г.
30. ↑ Известия, 19 (6) декабря 1917 г.
31. ↑ Известия, 23 (10) декабря 1917 г.
32. ↑ Известия, 21 (8) декабря 1917 г.
33. ↑ Телеграмма Лю Цзинжэня в МИД, 26 ноября 1917 г. // 中俄关系史料·俄政变与一般交涉 [一] (Материалы о китайско-российских отношениях. Переворот в России и повседневные контакты. Часть I), Тайбэй, 1960, № 333.
34. ↑ Известия, 17 (4) декабря 1917 г.
35. ↑ Архив внешней политики РФ, ф. 100а, оп. 1, п. 1, д. 1, л. 20.
36. ↑ Капица М.С. Советско-китайские отношения, с. 11.
37. ↑ Троцкий Л.Д. Воспоминания об Октябрьском перевороте // Пролетарская революция, 1922, № 10, с. 64.
38. ↑ Копия этой ноты НКИД хранится в Архиве внешней политики РФ, ф. 100, оп. 2, п. 1, д. 2, л. 3.
39. ↑ Речь шла об Управляющем КВЖД.
40. ↑ Телеграмма Лю Цзинжэня в МИД, 19 января 1918 г. // 中俄关系史料·中东铁路[一] (Материалы о китайско-российских отношениях. Китайско-Восточная железная дорога. Часть I), Тайбэй, 1960, № 110.
41. ↑ Телеграмма Лю Цзинжэня в МИД КР, 19 января 1918 г. // Там же, № 67, с. 80–81.
42. ↑ Телеграмма Лю Цзинжэня в МИД КР, 26 января 1918 г. // Там же, № 77, с. 80–81.
43. ↑ Автор доклада, по-видимому, допустил здесь описку, и вместо «в Индию» следует читать: «в Англию».
44. ↑ Ли Шичжун имел в виду, что Норвегия и Швеция были нейтральными государствами, тогда как Китай был членом союза Антанты.
45. ↑ В январе 1918 г. Япония под предлогом защиты своих граждан направила во Владивостокский порт два своих крейсера.
46. ↑ Ли Шичжун привёл пример железной дороги, название которой трудно отожествить с оригиналом.
47. ↑ Здесь в тексте, по-видимому, ошибка. Следует читать: «китайские солдаты».
48. ↑ Поливанов имеет в виду Кяхтинское соглашение 1915 г.
49. ↑ Письмо Лю Цзинжэня в МИД КР, 4 февраля 1918 г. // 中俄关系史料·俄政变与一般交涉 (Материалы о китайско-российских отношениях. Переворот в России и повседневные контакты), Тайбэй, 1960, № 126, с. 266–271.
50. ↑ А.Н. Вентцель – товарищ председателя Правления Общества КВЖД, которое согласно договору о строительстве этой железной дороги было высшим органом её управления. Тайваньский историк Ли Няньсюань, исследовавший проблему харбинского конфликта 1917 г., допустил досадную ошибку, полагая, что посланник Лю Цзинжэнь имел в данном случае в виду не А.Н. Вентцеля, а С.И. Кербетза. См.: 李念萱·「哈乱」 与中东铁路 (Ли Няньсюань. «Харбинские беспорядки» и КВЖД) // 近代史研究所集刊 (Цзиньдайши яньцзюсо цзикань), 1980, т. 9, с. 366. В действительности Кербетз, предшественник Вентцеля на посту товарища председателя Правления Общества КВЖД, умер в 1902 г., и Вознесенский встречаться с ним не мог.
51. ↑ Ордер на арест членов Правления Общества КВЖД был выдан Наркоминделом 31 января 1918 г. (Архив внешней политики РФ, ф. 0100, оп. 7, п. 106, д. 16, л. 15.
52. ↑ В телеграмме Хорвата в Главное Управление по заграничному снабжению при Наркомате по военным делам от 16 января 1917 г. говорилось: «По настоянию союзников китайской таможне воспрещено вывозить продовольствие из Владивостока через Китайскую Восточную дорогу. Такое воспрещение опротестовано нашим посланником в Пекине. Результаты сообщим. Хорват» (Архив внешней политики РФ, ф. 100а, оп. 1, п. 1, д. 1., л. 5).
53. ↑ Телеграмма Лю Цзинжэня в МИД КР, № 29, 5 февраля 1918 г. // Материалы о китайско-российских отношениях. Китайско-Восточная железная дорога. Часть I, № 95, с. 97–98.
54. ↑ Телеграмма Лю Цзинжэня в МИД КР, № 30, 5 февраля 1918 г. // Там же, № 95, с. 98.
55. ↑ Телеграмма Лю Цзинжэня в МИД КР, № 36, 13 февраля 1918 г. // Там же, № 113 с. 108.
56. ↑ Утверждение Сон До Чжина о том, что Ли Шичжун был «официальным представителем» Китая на переговорах с «советской делегацией» лишено оснований (Сон До Чжин. Первые переговоры о КВЖД Советской России и Китая // 27 научная конференция «Общество и государство в Китае». М., 1993, с. 105–106).
57. ↑ Сон До Чжин полагает, что в это время Поливанов был заместителем заведующего Восточным отделом НКИД Вознесенского (Сон До Чжин. Первые переговоры о КВЖД, с. 105). Это, разумеется, явная ошибка.
58. ↑ Троцкий Л.Д. Воспоминания об Октябрьском перевороте, с. 64.
59. ↑ Из следственного дела Е.Д. Поливанова // Восток, 1997, № 5, с. 127.
60. ↑ Хусейнов С.С. Вмешательство империалистических держав в советско- китайские переговоры, с. 86; Сон До Чжин. Первые переговоры о КВЖД, с. 107; Garushianz Ju. M. The First Soviet-Chinese Foreign Policy Conflict (December 1917 through February 1918) // Moscow, Canton, Peking. Early Diplomatic Relations between the Soviet Union and China. Taipei, 2000, p. 2.
61. ↑ Архив внешней политики РФ, ф. 0100, оп. 7, п. 106, д. 16, л. 10.
62. ↑ Там же.
63. ↑ Архив внешней политики РФ, ф. 0100, оп. 7. п. 106, д. 16, л. 13.
64. ↑ Известия, 23 февраля 1918 г.
65. ↑ Архив внешней политики РФ, ф. 0100, оп. 7, п. 106, д. 16, л. 10.
66. ↑ Там же, л. 12.
67. ↑ Whiting A.S. Soviet Policies in China. Columbia University Press, 1954, p. 27.
68. ↑ Хусейнов С.С. Вмешательство империалистических держав.., с. 86.
69. ↑ Там же.
70. ↑ Правда, 6 февраля 1918 г.
71. ↑ Известия, 16 марта 1918 г.
72. ↑ Документы внешней политики СССР. Т. 1, М., 1957, с. 111.
73. ↑ Го Цзунси в МИД КР, 21 февраля 1918 г. // Материалы о китайско-российских отношениях. Китайско-Восточная железная дорога. Часть I, с. 117–118.
74. ↑ Там же.
75. ↑ Известия, 16 марта 1918 г., 6 апреля 1918 г.
76. ↑ Архив внешней политики РФ, ф. 100, оп. 2, п. 1, д. 2, л. 5.
77. ↑ Телеграмма Ли Шичжуна в МИД КР, 11 апреля 1918 г. // Материалы о китайско-российских отношениях. Переворот в России и повседневные контакты, № 289.
78. ↑ Ли Баотан – Вознесенскому, 16 мая 1918 г. // Архив внешней политики РФ, фонд 100, оп. 2а, п. 133, д. 2, л. 12.
79. ↑ Речь шла о министре иностранных дел КР Лу Чжэнсяне, а не о китайском посланнике Лю Цзинжэне, как полагали авторы публикации этого документа (Документы внешней политики СССР. Т. 1, с. 315).
80. ↑ Вознесенский – Ли Баотану. 22 мая 1918 г. // Архив внешней политики РФ, фонд 100, оп. 2а, п. 133, д. 2, л. 14–15.
81. ↑ Удостоверение г-на Ли-По-Таня // Архив внешней политики РФ, ф. 100, оп. 2а, п. 133, д. 4, л. 2.
82. ↑ Известия, 6 июня 1918 г.
83. ↑ 薛衔天·中东铁路护路军与东北边疆政局 (Сюэ Сяньтянь. Охранные войска КВЖД и политическая ситуация на северо-восточных границах). Пекин, 1993, с. 188.
84. ↑ Сон До Чжин. Первые переговоры о КВЖД, с. 106.
85. ↑ Известия, 31 января 1918 г.
86. ↑ Документы внешней политики СССР. М., 1957. Т. 1, с. 109–111; Советско-китайские отношения. 1917–1957. М., 1959, с. 36–38.
87. ↑ 李丹阳. 苏俄在华发表的第一个文件 (Ли Даньян. Первый документ из Советской России, опубликованный в Китае) // Лиши яньцзю, 2003, № 4, с. 85–99.
88. ↑ Там же.
89. ↑ Приводится по тексту оригинала.
90. ↑ Ли Даньян. Первый документ из Советской России, опубликованный в Китае, с. 87–88.