|
Тематический раздел
|
Император Китая в хакасской степиДворцовое здание с китайской черепицей, руины которого были исследованы археологами в 1940-1946 годах недалеко от Абакана, до сих пор не получило общепринятой атрибуции. Для этого уникального памятника не нашлось еще надлежащего места в кругу источников по этнополитической истории Восточной и Центральной Азии. Автор настоящей статьи еще в 2005 году в Минусинске, на конференции в честь 100-летия С.В.Киселева, обнародовал новую гипотезу о принадлежности «дворца», а в 2007 году, на конференции «Этноистория и археология Северной Евразии: теория, методология и практика исследования», сделал более подробное сообщение [Ковалев, 2007]. Как видно сегодня, эта публикация в некоторых аспектах носит поверхностный характер, а ряд положений в ней изложен слишком конспективно. Острота не прекращающейся полвека дискуссии вокруг атрибуции и датировки сооружения, а также необходимость привлечения неизвестных российским специалистам китайских источников настоятельно требуют развернутого критического исследования. Как было очевидно авторам раскопок, определить истинное значение «ташебинского дворца», выходящее далеко за рамки внутренней проблематики хуннской державы, возможно только лишь при условии всестороннего изучения надписи, многократно повторенной на обнаруженных здесь черепичных дисках “天子千秋万岁常乐未央“ (рис. 1). С этой целью они обратились к видному специалисту-синологу академику В.М.Алексееву, который отнес черепицу к эпохе правления династии Хань и (как передают нам в своих публикациях археологи) перевел надпись на ней таким образом: «Сыну неба (т.е. императору) 10000 лет мира, [а той, которой (т.е. императрице) мы желаем] 1000 осеней радости без горя» [Евтюхова, Левашева, 1946, с. 77; Киселев, 1951, с. 479; Кызласов, 2001, с. 72]. Странности этого перевода долгое время не были предметом рассмотрения синологов, в результате чего он прочно закрепился в русскоязычной литературе. Даже в статье С.И.Вайнштейна и М.В.Крюкова 1976 года (о которой ниже), авторы, впервые представившие советскому читателю иной перевод («Сыну неба тысячу осеней, десять тысяч лет вечной радости без горя») обошли молчанием позицию академика В.М.Алексеева и не привели аналогий употребленным на черепице формулам из четырех иероглифов, ограничившись ссылками на двухчастные конструкции [Вайнштейн, Крюков, 1976, с. 145]. Такую же группировку иероглифов «цянь цю» и «вань суй» мы видим и в широко известной монографии 1983 года [Крюков, Переломов, Софронов, Чебоксаров, 1983, с. 271]. Это дало возможность Л.Р.Кызласову, опираясь на авторитет В.М.Алексеева, отстаивать первоначальный перевод [Кызласов Л.Р., 2002, с. 107; 2006, с. 215]. «Ни по-русски, ни по-китайски нельзя в одной и той же фразе желать одному и тому же лицу одновременно то одну тысячу осеней, то уже десять тысяч лет «вечной радости без горя», – восклицает Л.Р.Кызласов, опровергая с точки зрения «здравого смысла» трактовку из статьи Вайнштейна и Крюкова. К сожалению, никто из специалистов не ответил на эти рассуждения, растиражированные в широко известных ныне монографиях, изданных в том числе под грифом МГУ. В связи с этим необходимо, наконец, поставить точку в вопросе о переводе надписи. В первую очередь нужно указать, что не существующие в надписи слова «[а той, которой мы желаем]» не имеют прав на появление в тексте. Попытка В.М.Алексеева вставить их в свой перевод не объяснена и обоснована быть не может. Нет никаких аналогий в иных текстах ханьского времени, нет и никаких комментариев более позднего времени к ханьским благопожеланиям, предполагающих «дополнение» таких фраз ссылками на каких-то лиц в указанной форме. Кроме того, иероглиф «чан» невозможно перевести словом «мир»: в контексте письменных источников ханьской эпохи он обозначает постоянство, стабильность, продолжительность, но никак не «умиротворение» [Гу хань юй да цыдянь, 2001, с. 1994]. Далее следует отметить, что В.М.Алексеев переводил отрезки надписи по часовой стрелке: сначала верхние иероглифы «тянь цзы» (сын неба), затем знаки с правой стороны «вань суй чан» (10000 лет «мира»), далее нижние знаки «цянь цю» (1000 осеней), и наконец иероглифы левой стороны «лэ вэй ян» (радости без горя). Это был неправильный подход, поскольку в надписи содержатся две формульные фразы благопожелания: «цянь цю вань суй» (1000 осеней, 10000 лет) и «чан лэ вэй ян» (долгой радости без предела). Эти фразы (в том числе подряд в одном предложении) тысячекратно повторены в надписях ханьского времени на зеркалах, иных предметах обихода и собственно черепице, что не позволяет иным образом структурировать надпись на ташебинских дисках. Отрезки ташебинской надписи поэтому должны прочитываться сначала сверху вниз («тай цзы» «цянь цю...»), затем справа налево («...вань суй, чан...» «...лэ вэй ян»). Употребления сконструированных В.М.Алексеевым фраз «цянь цю лэ вэй ян» и «вань суй чан» в китайских источниках не зафиксировано вообще. Напротив, фраза «цянь цю вань суй» зафиксирована не только в эпиграфике, но и в досточно ранних нарративных источниках. Она использована в разделе 50 «Прославленные учения» философской книги доханьского времени «Хань Фэй-цзы» [Хань Фэй-цзы цзи ши, 1974, т. 2, с. 1102] в качестве примера обыкновенного пожелания долголетия: «Now, witches and priests, in praying for somebody, all say, "May your age last as long as one thousand autumns and ten thousand years." Then the sounds, "one thousand autumns and ten thousand years", echo through the ears...» («Сегодня чародеи и священники, в молении за кого-либо, все говорят: «Да будут ваши годы длиться, как тысяча осеней и десять тысяч лет». И звуки [слов. – А.К.] «тысяча осеней и десять тысяч лет» отдаются в ушах...» (буквальный перевод У.К.Ляо [Liao, 1959, Vol. II, p. 308]; ср. художественный перевод Е.П.Синицына [Древнекитайская философия, т. 2, с. 224]: «Ныне гадальшики прорицают людям: "Дам тебе возможность жить тысячи и десятки тысяч лет". Разговоры о тысячах и десятках тысяч лет пленяют слух...»). В главе 58 «Наследственный дом лянского Сяо-вана» раннеханьского исторического труда «Ши цзи» [Ши цзи, 1996, т. 6, с. 2090] та же фраза «цянь цю вань суй» употреблена в эвфемизме, обозначающем момент смерти: «Цзин-ди и ван свиделись на пиршестве, пили при том, что тай-хоу подавала им [напитки], Цзин-ди сказал: «По завершении «тысячи осеней и десяти тысяч лет» передам [престол] вану» (ср. художественный перевод Р.В.Вяткина: «После завершения моих лет я хотел бы передать престол тебе, князь» [Сыма Цянь, 1992, с. 252]. Удивительно, что такой крупный специалист по китайской литературе, как В.М. Алексеев, проигнорировал вышеприведенные цитаты. Но еще более странно, что в 1940 году для анализа благожелательной надписи на черепице он не привлек специальные труды по ханьской эпиграфике. А ведь к тому времени были опубликованы фундаментальные работы Бернхарда Карлгрена о написях на зеркалах [Karlgren, 1934], а также Альфреда Форке о надписях на собственно черепичных дисках [Forke, 1899]. Эти труды получили широкую известность и были вполне доступны советским ученым (хотя бы в библиотеках Москвы и Ленинграда). В своей статье 1899 года А.Форке дает подробный обзор надписей на ханьской черепице, используя своды эстампажей, изданных в цинском Китае. В частности, им приведены и черепичные диски с формульными изречениями, использованными на ташебинской черепице. Для написи “常乐未央“«чан лэ вэй ян» Форке дает перевод «Dauernde Freude ohne Aufhören» («Длительное счастье без прекращения») [Forke, 1899, S. 66], а для надписи “千秋万岁” «цянь цю вань суй» - «Tausend Herbste und zehntausend Jahre» («Тысяча осеней и десять тысяч лет») [Forke A., 1899, S. 72]. В 1957 году к проблеме надписи на ташебинской черепице обратился видный китайский историк и палеограф Чжоу Лянькуань [Чжоу Лянькуань, 1957, с. 60-62]. В своей статье, специально посвященной «обнаруженному в Южной Сибири дворцу китайского типа», Чжоу Лянькуань впервые обратил внимание на редкую особенность российской находки: в формуле “长(常)乐未央” «чан лэ вэй ян» вместо обычного иероглифа 长 «чан» (долгий, длительный) применен синоним 常 «чан» (постоянный, стабильный). Такие надписи китайский ученый датировал эпохой династии Синь (9-23 г. н.э.), учрежденной узурпатором императорского трона Ван Маном. Чжоу Лянькуань опирался на сообщение главы 99 «Хань шу» о том, что с первых же дней своего правления в ходе широкой кампании по переименованиям Ван Ман повелел заменить таким образом иероглифы «чан» в названии императорского дворца Чанлэ и в имени столицы империи – города Чанъань [Хань шу, 1997, с. 4103; см. The History of the Former Han Dynasty, 1955, p. 271]. Обосновывая свое мнение о тотальном изменении написания фразы «чанлэ» в наименованиях учреждений, общественных строений и титулатуре, Чжоу Лянькуань привел ряд соответствующих надписей на датированных лаковых и бронзовых предметах. В соответствии со своей датировкой (в пользу которой были выдвинуты и иные аргументы), Чжоу Лянькуань выдвинул предположение о принадлежности ташебинского дворца «старшей дочери Ван Чжао-цзюнь Сюйбу» [Чжоу Лянькуань, 1957, с. 67-68]. Китаянка Ван Чжао-цзюнь была выдана замуж за шаньюя Хуханье, после его смерти по правилам левирата стала женой шаньюя Фучжулэя; от второго брака имела двух дочерей «по имени Юнь»: старшую Сюйбу цзюйцы и младшую Данюй цзюйцы; старшая, пробыв несколько лет при дворе китайского императора, вышла за знатного хунна Сюйбу Дана, в пору правления Ван Мана вместе с мужем они были лидерами «прокитайской партии» среди сюнну (о Ван Чжаоцзюнь и ее детях говорится в главе 94Б «Хань шу» [Таскин, 1973, с. 39-63]. В 1963 году вышла обобщающая статья о черепичных дисках периодов Цинь и Хань, принадлежащая кисти Чэнь Чжи [Чэнь Чжи, 1963]. В этой работе автор по вышеуказанной причине датирует все надписи с замененным иероглифом «чан» периодом правления Ван Мана, в том числе 常生无极 «чан шэн у цзи» (долгой жизни без предела), 延寿万岁常与天久长 «янь шоу вань суй чан ю тянь цзю чан» (долголетия, десяти тысяч лет, продолжительных, как небо долговечных), а также рассматриваемую надпись из развалин ташебинского дворца [Чэнь Чжи, 1963, с. 27]. При этом он обращает внимание на то обстоятельство, что иероглифы «тянь цзы» (сын неба), кроме как на ташебинской черепице нигде более на черепичных дисках не встречены. В 1976 году идеи китайских ученых по поводу датировки и атрибуции ташебинского дворца были изложены по-русски в статье С.И.Вайнштейна и М.В.Крюкова [Вайнштейн, Крюков, 1976]. Без ссылки на Чжоу Лянькуаня и Чэнь Чжи советские ученые пересказали их палеографическую аргументацию [Вайнштейн, Крюков, 1976, с. 145-146], а затем, не упоминая в соответствующем контексте имени Чжоу Лянькуаня, изложили от своего имени его вывод о принадлежности дворца старшей дочери Ван Чжао-цзюнь [Вайнштейн, Крюков, 1976, с. 149]. Интересно, что С.И.Вайнштейн и М.В.Крюков в тексте статьи, заимствуя идею Чжоу Лянькуаня, использовали не имя старшей дочери Ван Чжао-цзюнь (Юнь) и не прозвище, под которыми она выведена в статье Чжоу Лянькуаня (Сюйбу цзюйцы), а другое ее прозвище – Имо [цзюйцы] [Вайнштейн, Крюков, 1976, с. 149]. Это привело к путанице в работах Л.Р.Кызласова, который, видимо, подумал, что речь идет о разных женщинах, и отдельно критикует якобы различные гипотезы из каждой статьи [Кызласов, 2001, с. 113-114; 2006, с. 217-218]. Следует исправить еще одно недоразумение, связанное со статьей 1976 года. Выше уже говорилось о переводе надписи на черепице, предложенном М.В.Крюковым: «Сыну неба тысячу осеней и десять тысяч лет вечной радости без горя» [Вайнштейн, Крюков, 1976, с. 145]. Никто из специалистов не проверял достоверность этого перевода, он часто цитируется, в том числе, к сожалению, и в моей работе 2007 года [Ковалев, 2007, с. 145]. Однако, как выяснилось, М.В.Крюков неправильно перевел последний иероглиф – «ян». Значения «горе» этот иероглиф никогда не имел, и в указанном контексте смысл его – «предел», «исчерпание»; соответственно, сочетание «чан лэ вэй ян» можно перевести: «долгой радости без предела» [Гу хань ю да цыдянь, 2001, с. 739, 1529]. Итак, в основу «короткой» датировки Ташебинского дворца легла особенность надписи на черепице. Замена иероглифа «чан» в сочетании «чан лэ» трактуется при этом как однозначно указывающая на период правления Ван Мана. После Чжоу Лянькуаня никто ничего нового по этому поводу не сообщил. К позиции Чжоу Лянькуаня присоединился известный китайский археолог Гэ Шаньлинь [Гэ Шаньлинь, Гэ Чжицзе, 2007, с. 32-33]. С другой стороны, в ряде обобщающих работ по проблемам хунну, вышедших в последнее время в Китае, вопрос о датировке дворца остается открытым [Тянь Гуанцзинь, Го Сусинь, 2004, с. 466; Пань Лин, 2008, с. 109, 113]. Китайские авторы не приводят никакой новой аргументации, в лучшем случае излагая позиции Чжоу Лянькуаня и С.В.Киселева (Л.Р.Кызласова). То же самое мы видим и в последней монографии, посвященной древним динлинам [Дуань Ляньцинь, 2006, с. 76-77]. В российской археологической литературе палеографические выводы Чжоу Лянькуаня принимает Э.Б.Вадецкая [Вадецкая, 1992, с. 246; 1999, с. 72]. Большинство же российских археологов, не желая ввязываться в споры о проблемах китайской черепицы, предпочитают обходить стороной вопрос датировки и атрибуции Ташебинского дворца. Эта проблематика отсутствует даже в обобщающих работах Н.Н.Крадина и С.В.Данилова [Крадин, 2002, с 79-86; Данилов, 2004, с. 34-56]. В результате последние годы был слышен лишь голос Л.Р.Кызласова – ярого противника поздней датировки черепицы. Но, как уже было сказано, Л.Р.Кызласов опирался на недостоверный «перевод» В.М.Алексеева. Кроме того, не выдерживает критики его единственный аргумент против принципа палеографической датировки. Л.Р.Кызласов приводит наблюдение С.В.Киселева о том, что «еще во время правления У-ди» родственник ханьского императора Лю Ань заменял иероглиф «чан» при написании имени своего покойного отца [Кызласов, 2001, с. 106; 2006, с. 214]. Однако в ханьском Китае, в силу древнего табу, сын не имел права использовать иероглифы, входящие в имя покойного отца [Haenisch, 1932]. Поэтому пример, приведенный С.В.Киселевым, никоим образом не касается проблемы замещения иероглифа «чан» в наименованиях географических объектов, титулатуре и благожелательных фразах. В то же время вопрос о датировке надписей с замененным иероглифом «чан» можно рассмотреть на более широком материале и на более серьезном уровне. Конечно, авторы компендиумов ханьской черепицы зачастую без каких-либо объяснений относят все диски с таким написанием этого иероглифа к периоду правления Ван Мана [Ван Шичан, 2004, с. 250]. Однако обратим внимание, что в приведенных Чжоу Лянькуанем датированных надписях с замененным иероглифом «чан» этот знак использован только для изменения наименования дворца Чанлэ 常乐宫. Речь идет о лаковом блюде «пань», изготовленном, судя по надписи, для 常乐宫 «чан лэ гун» (дворца Чанлэ) на первом году эры правления Ши-цзянь-го (9 год н.э.), бронзовом колокольчике и бронзовой лампе с надписями 常乐卫士 «чан лэ вэй ши» (Страж [дворца] Чанлэ), относящихся, соответственно, ко второму году эры Ши-цзянь-го (10 год н.э.) и ко второму году эры Ди-хуан (21 год н.э.) [Чжоу Лянькуань, 1957, с. 62]. Не ограничился ли Ван Ман лишь преобразованием имен собственных? В 1989 году было опубликовано бронзовое зеркало с надписью 长毋相忘，常乐未央 «чан у сян ван, чан лэ вэй ян» ([оставаться] всегда незабываемым, долгого счастья без предела), происходящее из могилы 28 могильника Чансин, исследованного в уезде Мэйсянь провинции Шэньси [Шэньси шэн каогу..., 1989, с. 25, рис. 28:3, 35]. В тексте публикации надпись воспроизводится с заменой двух иероглифов «чан», однако на фотографии и эстампаже видно, что заменен только второй из них (рис. 2: 1). Погребение, в котором было обнаружено это зеркало, относится, по мнению раскопщиков, к раннему периоду Западной Хань, а иероглиф «чан» в сочетании «чан лэ» тем не менее заменен. Кроме того, в «Ши цзи» уже за 121 годом до н.э. приводится указ императора У-ди о присвоении перешедшему на сторону Хань хуннскому великому данху по имени Танли титула «Чанлэ-хоу», опять-таки с «нетрадиционным» написанием сочетания «чан лэ» [ШЦ, т. 9, с. 2933; см. Таскин, 1968, с. 89]. Надпись на зеркале из Чансина, присвоение титула «чанлэ-хоу» в 121 году до н.э. и публикация раннего(?) зеркала с надписью «чан лэ вэй ян» из японской коллекции склонили китайского археолога Ян Цуна к выводу о том, что замена иероглифа «чан» в сочетании «чан лэ» не обязательно должна датировать благожелательную надпись на черепице периодом династии Синь [Ян Цун, 1992, с. 39]. Излагая (без ссылки на автора) доводы Ян Цуна в пользу раннего появления «нетрадиционного» написания благопожеланий, другой китайский специалист – Лу Яогуан – оспорил применимость указанных аналогий для датировки надписей на черепице: дескать, надписи на зеркалах имели самостоятельную линию развития [Лу Яогуан, 1996, с. 22]. Такой способ доказывания не слишком убедителен: известно множество благожелательных формул, единых для самых различных «носителей», будь то черепица, зеркала или предметы домашней обстановки. Вероятно, рассуждения Ян Цуна определили позицию автора специального монографического исследования черепичных дисков Шэнь Юньяня, который «на основе материалов из археологических раскопок» утверждает, что замена иероглифа «чан» не является датирующим признаком [Шэнь Юньянь, 2006, с. 159, прим. 176]. Правда, Шэнь Юньянь, обронив эту фразу, не старается обосновать ее справедливость. Так дискуссия в китайской литературе угасла, едва начавшись. Попробуем, в ее продолжение, рассмотреть известные на сегодня датированные предметы с нетрадиционным написанием сочетания «чан лэ». Во-первых, сам Ян Цун, посвятивший свое исследование черепице, обнаруженной на городище ханьского времени Чунъаньчэн в горах Уишань (провинция Фуцзянь), констатирует, что найденные здесь диски с нетрадиционным написанием сочетания «чан лэ» (рис. 2: 3) имеют палеографические особенности, относящие их к позднему или даже финальному периоду Западной Хань, то есть самое раннее ко второй половине I века до н.э.: об этом говорит написание иероглифов «лэ», «чан» и «вэй», имеющее аналогии именно в поздних материалах. Далее Ян Цун сообщает, что рассматриваемая черепица не встречалась на территории собственно крепости Чунъаньчэн, а была обнаружена при раскопках ее северных внешних укреплений, которые, по его мнению, однозначно датируются более поздним временем, чем сама крепость. Поскольку основание крепости может быть отнесено к началу I века до н.э., когда на этих территориях утвердилась власть династии Хань, дополнительные постройки могли возводиться не ранее второй половины 1 века до н.э. [Ян Цун, 1992, с. 39-40]. Других возможностей датировать по независимым основаниям черепицу с таким сочетанием иероглифов пока никому в Китае не представилось. Тайваньская исследовательница Линь Суцин составила каталог 1745 надписей на медных зеркалах эпохи Хань [Линь Суцин, 1999]. Здесь приведены и датированные зеркала с нетрадиционным написанием сочетания «чан лэ». Кроме упомянутого зеркала из могилы 28 могильника Чансин, которое авторы раскопок отнесли к началу Западной Хань, такие иероглифы нанесены на зеркало А-711, на котором есть дата «второй год [эры правления] Ши-цзянь-го» (10 год н.э.) и зеркало В-171, происходящее из комплекса финального периода Западной Хань, исследованного в уезде Цяньян провинции Шэньси. Само зеркало из могилы 28 могильника Чансин относится к типу «цзяньхуа гуйцзю» («упрощенный порядок»). Другие датированные зеркала такого типа, учтенные Линь Суцин в своем каталоге, относятся к более позднему времени: зеркало B-221 из могилы финального периода Восточной Хань в Гуаньчжоу и восточноханьское (судя по особенностям надписи) зеркало B-346-4. В Корее зеркала такого типа обнаружены в четырех захоронениях культуры Лэлан, датируемых поздним периодом Восточной Хань [Ван Пэйсинь, 2007, с. 69]. Монеты «бань-лян» (рис. 2: 2), обнаруженные в могиле 28 могильника Чансин вместе с рассматриваемым зеркалом, относятся к выпускам, датируемым периодами правления ханьских императоров Вэнь-ди – У-ди, то есть к семидесятым-двадцатым годам II века до н.э. [ср. Ду Вэйшань, 2000, т. 2, с. 243-300], так что комплекс может быть по ним датирован второй половиной II века до н.э. При этом находка в том же комплексе зеркала, не имеющего аналогий в столь раннем материале, приобретает значение «хронологического парадокса». Очевидно, что вопрос о датировке этого зеркала никак не может считаться закрытым, по крайней мере до обнаружения новых зеркал с теми же особенностями в датированных комплексах. Таким образом, чаша весов склоняется в пользу отнесения предметов декоративно-прикладного искусства с нетрадиционным написанием слов «чан лэ» к финалу Западной Хань – периоду правления Ван Мана, но при сохранении вероятности появления такой формулы и на предметах более раннего времени. Однако, как уже указывалось в моей статье 2007 года [Ковалев, 2007, с. 146], палеографические особенности надписи на черепичных дисках с крыши Ташебинского дворца не исчерпываются использованием редкого иероглифа «чан». Даже если сочетание «чан лэ» с этим иероглифом могло использоваться в благожелательных надписях раньше конца 1 века до н.э., то принцип считывания текста на ташебинской черепице однозначно относит ее к периоду не ранее начала нашей эры. Эта тема недостаточно раскрыта в китайской литературе и совершенно не затронута западными учеными. Традиционным для черепичных дисков западноханьского времени было расположение иероглифов сверху вниз в две-три колонки, считываемые справа налево (рис. 2: 4, 5, 7-9). Реже размещение иероглифов предполагало считывание надписи по часовой стрелке (рис. 2: 6) или против нее. Начальный иероглиф надписи на всех черепичных дисках, надежно датированных эпохой Западная Хань, размещался справа или слева от вертикальной оси диска. Для наиболее часто встречающихся четырехэлементных надписей характерно размещение иероглифов в выделенных радиусами четырех секторах (рис. 2: 4-6). Эти иероглифы на многих дисках имеют «вихреобразный» дизайн [см. Фу Цзяи, 2002, т. 1-2]. Круглый диск, разделенный на четыре сектора, символизировал небо. Согласно представлениям ханьского времени, небо разделялось на пять областей: центральную и четыре «дворца», соотнесенные со странами света. Отсюда разграничение поверхности диска на сектора и частое выделение центральной круглой области – выпуклой «кнопки». Четыре сектора, образующих круг, также являлись выражением четырех основных сезонов года. Подсчеты разного рода дополнительных элементов изображения на диске: рисок, крестиков, кружков, окружностей, – показывают тесную связь композиции иероглифов с календарной и астрономической тематикой [Ван Пэйлян, 2004, с. 48-55, 212-233]. Особенно выпукло календарно-астрономический смысл черепичного диска проявляется при рассмотрении дисков без надписей: часть из них украшена вихреобразными завитками, символизирующими движение солнца и небесной сферы (причем количество завитков, идущих по нескольким концентрическим окружностям, соответствует числовой символике мироустройства), а многие другие разделены на четыре сектора с центральносимметричными (а гораздо реже – различными) фигурами в их пределах [Ван Пэйлян, 2004, с. 133-145]. Оформление диска в виде «сегнерова колеса» и разделение диска на четыре сектора стали характерными признаками циньской черепицы еще до появления дисков с надписями (рис. 3) [Лю Цинчжу, 2000б, с. 308-315]. Кроме того, диски без надписей, разделенные на четыре сектора, ВСЕГДА имели в качестве вертикальной оси линию разграничения секторов. Не зафиксировано дисков без надписей, располагавшихся в пространстве иначе – то есть одним из секторов вверх, другим вниз (нужно отметить, что расположение диска в пространстве устанавливается без труда, поскольку диск является неотъемлемой частью черепичного желоба). Таким образом, характер расположения иероглифов на дисках и порядок их считывания был определен сложившейся еще в доханьское время календарно-астрономической символикой изображений. Надпись на ташебинских дисках нанесена по принципиально иной схеме: она считывается вначале по вертикальной оси диска, затем сверху вниз правая колонка, и, наконец, сверху вниз левая колонка. Центральная «кнопка» разделяет первую колонку текста на два равных отрезка: верхний и нижний. Таким образом, надпись оказывается состоящей из четырех частей, считываемых крестообразно: (верх-низ-право-лево). Эта геометрическая схема скалькирована с системы пространственного расположения пяти элементов («у син») в нумерологической фигуре - кресте «хэ ту» [Кобзев, 1993, с. 295]: низ (вода, север, 1, 6), верх (огонь, юг, 2, 7), лево (дерево, восток, 3, 8), право (металл, запад, 4, 9), центр (почва (земля), 5, 10). Однако последовательность считывания может соответствовать базовой последовательности элементов в доханьском трактате «Хун фань»: «1- Вода. 2 – Огонь. 3 – Дерево. 4 – Металл. 5 - Земля» [Гранэ, 2008, с. 115-116], только при условии разворота фигуры на 180 градусов, чтобы «вода»(=«север») оказалась сверху. Центром этой фигуры и последним считываемым элементом должен быть элемент «почва, земля» (центр, 5, 10). Однако на ташебинской черепице этот, центральный и обязательный, элемент не выражен (центральная кнопка не несет никакой надписи и имеет округлые очертания, в то время как в ханьском Китае земля обозначалась квадратом). Правомерно преположить, что схема считывания надписи на ташебинской черепице была не совсем полноценным выражением ПОЛНОЙ системы «у син», так что предшественником ташебинской надписи должна была быть такая геометрическая последовательность символов, которая предполагала бы считывание не только четырех крайних, но и пятой – центральной – позиции. Необходимо также отметить, что порядок считывания элементов, при котором движение начинается сверху вниз и продолжается справа налево (если крест не перевернут и «огонь» находится сверху), не зафиксирован в известных древних и средневековых источниках [Кобзев, 1993, с. 310-315, схемы 66-67]. Таким образом, для появления ташебинской надписи необходимо было становление традиции отображения «перевернутой» картины мира, верхом которой был бы не юг, а север. С этой точки зрения единственным претендентом на место прототипа ташебинской черепицы становятся своеобразные монеты, выпуск которых был организован не кем иным, как узурпатором Ван Маном. Если более ранние монеты «бань-лян», «сань-чжу» и «у-чжу» имели надпись из двух расположенных справа налево иероглифов, которая геометрически не была привязана к символике формы самой монеты: квадрат (земля) в круге (небо), то при Ван Мане начинается выпуск круглых монет с тем же квадратным отверстием, но надписью не из двух, а из четырех иероглифов, считываемых по направлению именно верх-низ-право-лево. Если это было воспроизведением перевернутого креста «хэ ту», то четыре его окончания - север, юг, восток, запад, – оказывались вписанными в небесную сферу-окружность монеты, а центральная позиция – земля – символизировалась квадратным отверстием. Так система пяти элементов – пяти направлений получала завершенное выражение, а китайская монета предстала квинтэссенцией всеобъемлющей связи всего сущего по вертикали и горизонтали с центром в Поднебесной. Представляется, что реформа геометрии надписей на монетах была отнюдь не второстепенным делом для Ван Мана, решительно подчинившем магической (в том числе нумерологической) символике географические наименования, титулатуру, административно-территориальное устройство; Ю.Л.Кроль склоняется к мысли, что кажущиеся неумеренными и лихорадочными попытки Ван Мана переименовать и перестроить «все и вся» имели философскую подоснову и ясную цель: вызвать наступление эры великого спокойствия «тай пин» [Кроль, 2005а, с. 26-28; 2005б, с. 274-282]. Универсальность символики имперских денег должна была подчеркнуть всеобъемлющее господство и вселенскую устойчивость государства, возглавляемого династией Синь. Ван Ман начал выпуск новых денег в 7 году н.э., но на этом не остановился, в результате ввергнув монетное обращение в полный хаос, что подробно описано в «Хань шу» [Хань шу, 1997, т. 4, с. 1177- 1184; The History of the Former Han Dynasty, Vol. 3, 1955, p. 482-502; Scheidel, 2009, p. 150-152]. Крестообразную схему имели наиболее многочисленные монеты раннего периода правления Ван Мана [Чжунго цяньби да цыдянь, 1998, с. 411-458]. На первом этапе реформ, в 7 году н.э., когда Ван Ман был еще регентом, в дополнение к старым монетам 五铢«у-чжу», принятым за базовую мелкую монету, были выпущены 大泉五十«да цюань у ши» (рис. 4: 1); в 9 году, после низложения малолетнего императора и прекращения династии Хань «базовую» монету «у-чжу» из-за использования табуированного знака запретили и заменили ее на 小泉直一«сяо цюань чжи и» (рис. 4: 2). В 10 году были выпущены монеты 幺泉一十«яо цюань и ши», 幼泉二十«ю цюань эр ши», 中泉三十«чжун цюань сань ши», 状泉四十«чжуан цюань сы ши» (рис. 4: 3-6). Известна также выпущенная в тот же период золотая монета с надписью 国寶金匦直万«го бао цзинь гуй чжи вань»; первые четыре иероглифа надписи образуют по вышеуказанному принципу крест, а последние два отлиты на «дополнительной» квадратной части монеты, как бы присоединенной к диску снизу [Чжунго цяньби да цыдянь, 1998, с. 637] (рис. 4: 7). Несмотря на то, что вскоре в обращение были пущены новые круглые мелкие монеты с горизонтальной надписью из двух иероглифов: с 10 года 布泉«бу цюань» («мотыга-монета»), а с 14 года – монеты 货泉«хо-цюань» («товарная (торговая) монета») [Чжунго цяньби да цыдянь, 1998, с. 484-545], – которые, судя по многочисленным находкам, вытеснили монеты с крестообразной надписью [Быков, 1969, с. 14], а затем, по восстановлении династии Хань, в обращение были возращены прежние монеты «у-чжу» [Чжунго цяньби да цыдянь, 1998, с. 552], принцип крестообразного построения надписи на монетах забыт не был. Более того, имеющиеся в нашем распоряжении экземпляры монет последующего периода показывают глубокую семантическую нагрузку геометрии монетной легенды. В царстве Вэй, столицей которого был Лоян – прежняя столица Восточной Хань, продолжали по ханьскому образцу отливать монеты «у-чжу» с горизонтальной надписью [Чжунго цяньби да цыдянь, 2003, с. 4-37] (рис. 4: 8). В царстве Шу-Хань еще до обретения формальной независимости господствующее положение заняли монеты с крестообразными надписями по образцу выпусков Ван Мана: если до 214 года еще выпускались «у-чжу», то с 214 года начался выпуск монет с крестообразной надписью 直百五铢«чжи бай у чжу» («равна ста у-чжу»), а также монет с символическими девизами в 100 единиц 太平百钱 «тай пин бай цянь», 大平百钱 «да пин бай цянь», 世平百钱 «ши пин бай цянь», с 235 года к этим последним прибавилась монета в 100 единиц того же дизайна 定平一百«дин пин и бай» [Чжунго цяньби да цыдянь, 2003, с. 37-87] (рис. 4: 9-13). В царстве У вначале (не позднее 229 года) были выпущены монеты, подражающие выпускам Ван Мана, с крестообразной надписью 大泉五百«да цюань у бай» [Чжунго цяньби да цыдянь, 2003, с. 88-93] (рис. 4: 14), однако вскоре, в 238 году, им на смену пришли монеты с надписью, считываемой оригинальным (для денег) манером – по часовой стрелке(!): 大泉当千«да цюань дан цянь», 大泉二千«да цюань эр цянь», 大泉五千«да цюань у цянь» [Чжунго цяньби да цыдянь, 2003, с. 94-105] рис. 4: 15-17). Таким образом, в каждом из соперничающих царств к середине III века выпускались монеты со своей, индивидуальной системой считывания легенды: в царстве Вэй – по горизонтали, в Шу – крестообразно, в У – по кругу. Итак, система расположения иероглифов надписи на круглых монетах Ван Мана в силу своей завершенности и осмысленности вполне могла послужить шаблоном для оформления надписи на ташебинской черепице. Для подтверждения этого тезиса необходимо рассмотреть все черепичные диски с подобной организацией текста. Диски с надписью, считываемой крестообразно, нередки в китайских собраниях. На некоторых таких дисках иероглифы направлены вертикальной осью по радиусу круга. Ряд специалистов объясняет появление такой системы написания иероглифов влиянием традиции оформления ханьских бронзовых зеркал [Лю Цинчжу, 2000а, с. 296, Шэнь Юньянь, 2006, с. 119]. Действительно, для ханьских зеркал характерно расположение иероглифов четырьмя группами по периметру центрального квадрата, иногда эти иероглифы направлены вертикальной осью перпендикулярно соответствующей стороне этого квадрата. Однако ВСЕГДА надписи на ханьских зеркалах считываются по кругу (периметру центрального квадрата); «крестообразных» надписей мне обнаружить не удалось. Таким образом, определяющим влиянием традиции изготовления зеркал объяснить появление на черепице надписей, считываемых крестообразно, невозможно. В то же время известен черепичный диск, который подтверждает появление крестообразных надписей на черепице влиянием дизайна монет Ван Мана и связь их именно с перевернутым крестом «хэ ту». На этом диске воспроизведена «крестообразно» фраза 大吉五五«да цзи у у» («большое счастье пять пять») [Ван Пэйлян, 2004, с. 251; Фу Цзяи, 2002, т.2, с. 870] (рис. 5: 1). Две «счастливых» цифры «пять» символизируют пять «небесных» чисел 1, 3, 5, 7, 9 (то есть «ян») и пять земных чисел 2, 4, 6, 8, 10 (то есть «инь»). Те же числа, как отмечает Ван Пэйлян, отражены и в геометрии диска. В магическом квадрате «ло шу» числа «ян» должны располагаться по вертикали и горизонтали. На диске этому расположению соответствует размещение четырех иероглифов и окружности в центре. Числа «инь», в свою очередь, должны размещаться по диагоналям. Этим цифрам соответствуют пять выпуклых кругов между иероглифами (и внутри центральной окружности). На мой взгляд, начало считывания иероглифов сверху, а не снизу может означать «перевернутость» квадрата, верхним символом которого оказывается в этом случае «единица» (север, вода). Кроме «магических» сопоставлений напрашивается еще и аналогия с монетной легендой: на круглых монетах Ван Мана числовое значение отображалось по горизонтали; то же мы видим и на рассматриваемом диске. Независимых оснований для датировки этого диска у нас нет, однако он найден в руинах Лояна – столицы Восточной Хань, поэтому Чэнь Чжи датирует его восточноханьским временем [Чэнь Чжи, 1963, с. 28]. Вообще диски с «крестообразными» надписями, которые хотя бы приблизительно можно было бы датировать, относятся именно ко времени Восточной Хань и более позднему периоду. При раскопках восточноханьских слоев древней столицы удела Ци в Хуангунтай уезда Линьцзы провинции Шаньдун были обнаружены черепичные диски с крестообразными надписями 谍高迁君 «де гао цянь цзюнь» (сверху вниз – слева направо) [Фу Цзяи, 2002, с. 817], 大吉宜宫«да цзи и гун» («большое счастье должно быть во дворце») (сверху вниз – слева направо) [Фу Цзяи, 2002, с. 818], 千秋万岁«цянь цю вань суй» («тысяча осеней, десять тысяч лет») (сверху вниз – слева направо, сверху вниз – справа налево) [Фу Цзяи, 2002, с. 821-826], 春秋万岁«чунь цю вань суй» («весен, осеней десять тысяч лет») (сверху вниз – справа налево) [Фу Цзяи, 2002, с. 831, 832], 富贵万岁«фу гуй вань суй» («богатство и знатность десять тысяч лет») (сверху вниз – справа налево) [Фу Цзяи, 2002, с. 833], 千秋万岁安乐无极«цянь цю вань суй ань лэ у цзи» («тысяча осеней, десять тысяч лет спокойствия и счастья без конца») (сверху вниз – справа налево [Лю Цинчжу, 2000в, с. 331, 333] и другими [Лю Цинчжу, 2000а, с. 285; Шэнь Юньянь, 2006, с. 137-138] (рис. 5: 2-8). К Восточной Хань по аналогии с этими находками относят и черепицу с крестообразной надписью «Чаншань чан гуй», обнаруженную при раскопках развалин крепости Юаньши в районе города Шицзячжуана (пров. Хэбэй) [Шэнь Юньян, 2006, с. 128, 137]. В 1942 году в уезде Хайянь провинции Цинхай, на развалинах «треугольной» крепости – предположительно центра бывшего округа Сихай – были найдены черепичные диски с крестообразной надписью 西海安定元兴元年作当«Сихай аньдин юань-син юань нянь цзо дан» («в начальном году эры правления юань-син Сихай умиротворен, [в честь чего] изготовлен диск») [Ань Чжиминь, 1959] (рис. 5: 9). Округ Сихай на этой территории был учрежден по инициативе Ван Мана в 5 году н.э. [Хань шу, 1997, т. 12, с. 4087; The History of the Former Han Dynasty, 1955, p. 215], затем эти земли получили прежнее название – округ Цзиньчэн, но в 103 году земли цянов на западной окраине округа Цзиньчэн, за линией пограничных укреплений, опять были выделены в округ Сихай, что было связано с необходимостью усиления контроля над цянскими племенами [Ли Сяоцзе, 1999, с.148]. Ханьская эра правления юань-син приходится на 105 год, поэтому вне всякого сомнения черепичный диск относится к 105 году н.э.. Надпись на диске размещена по четырем секторам внешнего кольца: наименование «Сихай» написано сверху справа налево; иероглифы «ань дин» - в нижнем секторе справа налево; иероглифы «юань син юань» - в левом секторе сверху вниз; иероглифы «нянь цзо дан» - в правом секторе сверху вниз. Разрыв формульных выражений (слово «начальный» оторвано от слова «год»), а также вертикальное направление считывания правой и левой частей надписи представляет ниаболее близкую аналогию черепичным дискам из Ташебинского дворца. Черепичные диски с крестообразными надписями во множестве обнаружены при раскопках городищ пост-ханьской эпохи. Два таких городища: северная и южная крепости Ечэн, - находятся Ечэн в уезде Линьчжан провинции Хэбэй. Северное городище, по данным письменных источников, функционировало в III-IV вв. н.э., а южное – в VI веке [Чжунго шэхуй кэсюэюань..., 1990, с. 595]. На северном городище были найдены черепичные диски с крестообразными (сверху вниз – справа налево) надписями 富贵万岁«фу гуй вань суй» и 大赵万岁«да Чжао вань суй» («великому Чжао десять тысяч лет») [Чжунго шэхуй кэсюэюань..., 1990, с. 599, рис. 2: 7, 8, табл. 5: 3, 4] (рис. 6: 1-2); последняя надпись посвящена процветанию государства Позднее Чжао, на чьих землях и находилось городище, что позволяет датировать черепичный диск периодом его существования (319-350 годы) [Шэнь Юньян, 2006, с. 165-166]. Обломки подобных дисков с надписями 富贵万岁«фу гуй вань суй» (сверху вниз – справа налево, справа налево – сверху вниз) найдены и на южном городище Ечэн [Чжунго шэхуй кэсюэюань..., 1997, с. 31, рис. 3:2,7] (рис. 6: 3-4). Большое количество черепичных дисков с крестообразными надписями 富贵万岁«фу гуй вань суй» (порядок считывания справа налево – сверху вниз; на некоторых слева направо – сверху вниз; диск расчерчен на девять клеток) обнаружено при раскопках городища государства Северное Вэй (386-534 годы) около деревни Шицзываньцунь (Чжунгарского (Чжуньгээр) аймака Внутренней Монголии) [Гэ Шаньлинь, 1965; Нэймэнгу ювэнь лиши..., 1980, с. 57-58, рис. 8: 1-5, 9: 1-10] (рис. 6: 5-6). Аналогичные диски были характерными находками на развалинах и в окрестностях Пинчэна – столицы Северного Вэй (нынешний Датун, провинция Шаньси); кроме дисков с надписями 富贵万岁«фу гуй вань суй» (справа налево – сверху вниз) здесь найдены диски с надписью 传祚无穷«чуань цзо у цюн» (передавать счастье без предела) (сверху вниз – справа налево) (рис. 6: 7-9). Такие же диски с надписями 富贵万岁«фу гуй вань суй» найдены на городище Тучэнлян в уезде Учуань Внутренней Монголии. Столица Северного Вэй пребывала в Пинчэне с 399 по 494 год, что позволило датировать все такие «расчерченные» диски с крестообразными надписями V веком нашей эры. На следующем этапе, когда вэйская столица была перенесена в Лоян, черепичные диски с надписями уступают место дискам с барельефными изображениями. [Нэймэнгу ювэнь лиши..., 1980, с. 60-61, 96]. Такой же по оформлению диск, найденный в уезде Янгао провинции Шаньси, имеет надпись, восстанавливаемую как 【大魏】太【安】四年«четвертый год [эры правления] тай[-ань]», что соответствует 458 году [Шэнь Юньян, 2006, с. 178]. Таким образом, исследование генеалогии порядка считывания надписи на ташебинской черепице и рассмотрение датированных черепичных дисков с крестообразными надписями приводит нас к выводу, что появление дисков с крестоообразными надписями может относиться самое раннее ко времени первых выпусков круглых монет Ван Мана; изготовление таких дисков продолжалось при династии Восточная Хань и в более позднее время. Эти выводы определяют terminus post quem постройки Ташебинского дворца. Принадлежность Ташебинского дворца и цель его постройки определяется использованием на черепичных дисках иероглифов «тянь цзы» - китайского императорского титула. Напомним, что это сочетание ни разу не встречено на каких-либо других дисках, что отмечал еще в 1963 году Чэнь Чжи [Чэнь Чжи, 1963, с. 27]. Надпись на ташебинской черепице представляет собой типичное благопожелание, направленное на помощь владельцу или пользователю объекта. Альфред Форке указывал, что благопожелания в древнем и современном Китае играют роль «талисмана», «благословения», распространяющего свою силу на обозначенный ими материальный объект [Forke, 1899, S. 61]. Значению ханьских благопожеланий для владельца соответствующей вещи М.В.Крюков посвятил раздел в коллективной монографии 1983 года; в том числе им трактуются именно как личные благопожелания сентенции о процветании государства, искоренении варваров и т.п.: «В условиях, когда империя постоянно вела войны с соседями, личные жизненные успехи нередко зависели от того, насколько благоприятной была ситуация в государстве в целом» [Крюков, Переломов, Софронов, Чебоксаров, 1983, с. 270-273]. О глубоких корнях культа благопожеланий в Китае и его необычайной устойчивости пишет Л.С.Васильев [Васильев, 2001, с. 423-426]. Таблицы и изображения с благопожеланиями были обычны для храмов предков, где эти надписи были направлены на процветание всего клана, регулярно собиравшегося в храме «вместе» с покойными предшественниками [Васильев, 2001, с. 157-162]. Поэтому не стоит удивляться, что на кладбищах правителей Западной Хань и их жен обнаружены черепичные диски с пожеланиями вечного счастья и долголетия, например 长生无极 «чан шэн у цзи» («долгой жизни без конца»), 长乐未央 «чан лэ вэй ян» («долгого счастья без предела»), 千秋万岁«цянь цю вань суй» («тысячу осеней, десять тысяч лет») и другие [Лю Цинчжу, 2000а, с. 292; Ван Шичан, 2004, с. 377-406]. Однако черепица с крыши Ташебинского дворца не могла использоваться для культа предков, так как имеет конкретного адресата – «сына неба», к которому (в случае, если Ташебинский дворец был бы его поминальным храмом или храмом его родственника) не могло быть обращено пожелание долголетия и бесконечного счастья, всегда направленное не на индивидуальный субъект, а на бесконечную череду поколений клана (живых и мертвых). Кроме того, беспрецедентность использования титула «сын неба» на черепице может объясняться настойчивым желанием подчеркнуть принадлежность дворца действующему владыке. Таким образом, Ташебинский дворец принадлежал «сыну неба» и, видимо, был его резиденцией. Хотя титул «сын неба» был прерогативой императоров Китая, Л.Р.Кызласов в обоснование своей «ли-линовской» версии привел слова из «Хань шу» о том, что хунну величают своего шаньюя «чэнли гуду шаньюй», то есть «на их языке» - «сын неба шаньюй» [Кызласов, 2001, с. 108, 2006, с. 216]. Целью этого для Л.Р.Кызласова было приписать ташебинскую черепицу подданному хуннского владыки, желавшему якобы прославить своего «сына неба» - шаньюя. Действительно, такое сообщение имеет место [Хань шу, 1997, т. 11, с. 3751; см. пер. в Таскин, 1968, с. 133], однако отсюда не следует, что слова «чэнли гуду» являются титулом правителя хунну, имеющим право на самостоятельное употребление. Собственно титулом руководителя этой кочевой империи было слово «шаньюй», имеющее, согласно мнению Бань Гу, значение «обширный, подобно небу» [Хань шу, 1997, т. 11, с. 3751; см. пер. в Таскин, 1968, с. 128]. Наряду с дополнением «чэнли гуду» мы знаем еще об одном эпитете, прилагавшемся к титулу «шаньюй»: «жоти», т.е. «почтительный к родителям». В главе 94б «Хань шу» сказано: «Сюнну называют почтительного к родителям – жоти. Начиная с Хуханье, сюнну находились в дружественных отношениях с [династией] Хань и, видя, что в Хань при поднесении посмертных титулов покойным императорам употребляют слова «почтительный к родителям», полюбили это слово, а поэтому все шаньюи стали именоваться «жоти»» [цит. по Таскин, 1973, с. 62, см. Хань шу, 1997, т. 11, с. 3828]. Здесь же приведен пример такого титулования: «Худуэрши даогао жоти шаньюй», где «Худуэрши» – имя, а «жоти шаньюй», исходя из приведенных пояснений, – титул. Значение сочетания «даогао» в тексте «Хань шу» не разъясняется, хотя далее имя шаньюя употребляется без этих двух иероглифов, из чего можно сделать вывод о том, что это еще один эпитет – часть развернутого титула. (Необходимо обратить внимание, что переводом В.С.Таскина [Таскин, 1973, с. 62] в этой части пользоваться нельзя: вместо «...стал [именоваться] Худуэрши даогао жоти шаньюй» В.С.Таскин почему-то переводит «...под именем шаньюя Худуэрши даогао жоти», так что сочетание «жоти» безосновательно помещается в имя правителя, а не в титул.) Определение «жоти» упоминается в составе титула марионеточных шаньюев, назначенных Ван Маном (см. далее). Примерами эпитетов, входящих в развернутый титул шаньюя, служат и дополнения, с которых начинались официальные обращения шаньюев к правителям империи Хань: «поставленный небом великий шаньюй сюнну», «небом и землей рожденный, солнцем и луной поставленный великий шаньюй» [Таскин, 1968, с. 43, 45] С другой стороны, мы знаем случаи употребления титула правителя хунну в надписях на китайской черепице. Черепичные диски с надписями 单于天降 «шаньюй тянь цзян» («шаньюй воплощение неба»), 单于和亲«шаньюй хэ цинь» («шаньюю согласия и близости» – интерпретацию идиомы «хэ цинь» см. Кроль, 2005б, с. 138-139) обнаружены в заполнении могил 25, 47 могильника Чжаовань в пригороде Баотоу, относящихся к позднему периоду Западной Хань [Хэ Линь, 1981; Лу Сысянь, 1982; Чэ Жигэ, 2000, с. 173-174] (рис. 7: 1-2). Кроме этого, известна изданная в первой половине двадцатого века во втором сборнике серии «Чжуань мэнь мин цзя» надпись на ханьском облицовочном кирпиче 单于和亲,千秋万岁,安乐未央«шаньюй хэ цинь, цянь цю вань суй, ань лэ вэй ян» («шаньюю согласия и близости, тысяча осеней десять тысяч лет, безмятежного счастья без предела») [Баотоу ши вэньу гуанлисо..., 1981, рис. 6] (рис. 7: 3). Китайские ученые считают, что эти черепичные диски и кирпич происходят из развалин дворца, построенного недалеко от нынешнего Баотоу для шаньюя Хуханье, впервые признавшего сюзеренитет Хань и дважды (в 51 и 49 гг. до н.э.) посетившего с официальным визитом столицу империи – Чанъань. Как можно заметить, на этих предметах в качестве титула повелителя хунну используется именно слово «шаньюй». Итак, нет данных, что слова «сын неба» могли быть употреблены обособленно в качестве титула правителя хуннского государства. В то же время сочетание «тянь цзы» с глубокой древности было официальным титулом китайского монарха. Подытоживая вышесказанное, необходимо признать наиболее вероятным, что Ташебинский дворец принадлежал императору Китая, правившему не ранее начала нашей эры и, вероятно, не позднее завершения восточноханьской эпохи. Поскольку никаких данных о территориальных приобретениях ханьского Китая в Хакасии не имеется, а также отсутствуют сведения об официальных визитах в этот северный край правителей каких-либо китайских государств, остается предположить, что искомый император вынужден был проживать на территории хунну, поскольку императором Китая он был только в глазах этих кочевников. Имел ли место такой дипломатический казус? В конце 10 года н.э. Ван Ман взял курс на ослабление государства хунну, объявив, что разделит его на 15 частей и поставит в каждой части по самостоятельному шаньюю. В 11 году он объявил одним из новых шаньюев – «жоти шаньюем» – своего ставленника Сяня, младшего брата правящего шаньюя Чжи. Сянь поехал в ставку настоящего шаньюя и тут же униженно отказался от присвоенного титула. Тогда Ван Ман объявил шаньюем остававшегося в Чанъани сына Сяня, а по смерти этого сына – другого сына. Впрочем, через год, в 12 году Ван Ман казнил этого своего выдвиженца за проступки его родственников. В 13 году Ван Ман увидел-таки своего ставленника на престоле шаньюя: после смерти «законного» шаньюя Чжи лидеры «прокитайской партии» среди хунну – уже упоминавшаяся дочь Ван Чжаоцзюнь Юнь и ее муж Сюйбу Дан – объявили «вне очереди» шаньюем остававшегося среди хунну Сяня, что было с восторгом встречено китайским двором (и, возможно, было им инспирировано). Сянь оказался, правда, не слишком управляемым, что усугублялось обидой на китайцев, казнивших его сына ни за что. Он умер в 18 году, и на престол взошел его младший брат Юй. Грабительские набеги сюнну приобрели угрожающий масштаб, и в 19 году Ван Ман решил собрать несметные силы и покарать кочевников. При этом у него вновь появилась идея завести своего собственного шаньюя: дружественный ханьцам Сюйбу Дан, который к тому времени руководил западными землями хунну, был обманом захвачен посланцами Ван Мана, привезен с семьей в Чанъань и насильно (!) объявлен шаньюем, получив одновременно хуннский титул «шаньюй» и китайский – «хоуань-гун». Дело оставалось за малым – надо было разбить хунну, казнить Юя и поместить на его место Сюйбу. Однако «Сюйбу шаньюй» вскоре заболел и умер. Тогда Ван Ман выдал свою дочь от наложницы замуж за его малолетнего сына, носившего тот же китайский титул хоуань-гун. Как сообщает глава 94б «Хань шу», неугомонный Ван Ман «хотел во что бы то ни стало послать войска возвести его на престол» [цит. по Таскин, 1973, с. 63]. В 23 году малолетнего китайского кандидата на пост шаньюя заодно с Ван Маном убили, династия Хань была восстановлена, и правители Китая прекратили плодить марионеточных шаньюев. Об этих событиях подробно повествуется в недавно вышедшей работе Ю.Л.Кроля [Кроль 2005б, с. 283-296]. Жаль только, что Ю.Л.Кроль ограничил свое изложение рамками «Хань шу» и не рассказал о продолжении этой бесперецедентной дипломатической войны. А ведь хунну в долгу не остались: следуя примеру Ван Мана, в обстановке воцарившегося после падения «династии Синь» политического хаоса шаньюй Юй признал законным императором Китая своего ставленника, получив дополнительный рычаг влияния на ситуацию в Поднебесной. В ходе восстания против правления Ван Мана повсюду в Китае объявились многочисленные потомки императоров ханьской династии (принадлежавшей к фамилии Лю). Эти лица, родство которых с правившим домом было, как правило, весьма и весьма отдаленное, претендовали на императорский трон или, на худой конец, на руководящие посты в новой администрации. Судя по сведениям о междоусобных войнах этого периода, никаких принципов престолонаследия никто соблюдать не собирался [об этой гражданской войне см. Bielenstein, 1986, p. 240-256; Хоу Хань шу, 1965, т. 1, c. 1-43]. В 23 году ряд представителей клана Лю согласились признать новым императором Лю Сюаня (император Гэн-ши), потомка императора Западной Хань Цзин-ди в пятом колене. Верные Гэн-ши войска захватили Чанъань и уничтожили Ван Мана. Но вскоре в Ханьдане один из руководителей военных отрядов Ван Лан объявил себя сыном императора Чэн-ди под именем Лю Цзыю; его признали императором командиры вооруженных отрядов к северу от Хуанхэ. В 24 году родственник Лю Сюаня Лю Сю сумел вернуть северных командиров под власть Гэн-ши, захватил Ханьдан и убил Лю Цзыю. В это время народ обратил свое внимание на то, что еще жив Жу-цзы-ин (Лю Ин) – последний законный император Западной Хань. Еще в младенческом возрасте, в 6 году н.э., он был возведен на императорский престол по инициативе Ван Мана, а с 9 года, когда Ван Ман объявил императором себя, был низложен, посажен под домашний арест и вырос в условиях полной изоляции. В 25 году заговорщики подняли восстание в Цинъяне (нынешняя провинция Ганьсу) и объявили о восстановлении Жу-цзы на престоле. Гэн-ши удалось разгромить мятежников; несчастливый император Жу-цзы был убит. Однако летом 25 года императором объявил себя потомок Цзин-ди в шестом колене, вышеупомянутый Лю Сю (император Гуан-у, основатель династии Восточная Хань), под контролем которого находился район Хэнэй. С другой стороны, отряды повстанческого движения «краснобровых» нашли своего императора: им был объявлен еще один представитель клана Лю – пятнадцатилетний Лю Пэн-цзы, потомок западноханьского Лю Чжана, правителя Чэнъяна, откуда было родом большинство восставших. Краснобровые захватили столицу Гэнши – Чанъань, Гэн-ши бежал, Чанъань стала столицей императора Пэн-цзы. По получении этого известия Лоян сдался Лю Сю, который объявил его столицей своей династии, получившей впоследствие название Восточной Хань. Вскоре Гэн-ши был убит «краснобровыми». Таким образом, с 25 года в Китае оказалось два императора из клана Лю, один из которых, Гуан-у, правил в восточной столице, а другой – Пэн-цзы – в западной. При этом большая часть империи была под властью «полевых командиров», не признававших ни того, ни другого. Сычуань находилась под властью Гунсунь Шу, объявившего себя императором независимого государства Чэнцзя. Земли восточной Хэнани и севера Цзянсу были под контролем выходца из правящего дома Хань Лю Юна, также претендовавшего, по праву своего происхождения, на императорский престол. Район современного Пекина находился под властью Пэн Чуна, Шаньдун – под властью Чжан Бу, в восточной Ганьсу действовал Вэй Сяо, а запад Ганьсу и Цинхай управлялись Доу Жуном: последние номинально признали власть Гуан-у. В уезде Саньшуй округа Аньдин, на самой границе ханьских земель, местные влиятельные лица признали власть некоего повстанца Лу Фана, который считался правнуком императора У-ди по имени Лю Вэньбо и на тот момент по приказу Гэн-ши «усмирял» земли к западу от Аньдина. Жизнеописание Лу Фана включено в 12 главу «Хоу Хань шу» [Хоу Хань шу, 1965, т. 2, с. 505-508; см. Таскин, 1973, с. 147-148]. Судя по тексту первой главы «Хоу Хань шу», Лу Фан «поднялся» в Аньдине в январе 26 года: тогда же, когда Вэй Сяо, до этого действовавший в Аньдине, подчинил себе соседние земли Лунси (на 12 месяце 1-го года эры правления Цзянь-у) [Хоу Хань шу, 1965, т. 1, с. 25]. Первым действием новой администрации уезда Саньшуй, как говорится в жизнеописании Лу Фана, было направление посольства к западным цянам и хунну с предложением о заключении мира на условиях «хэ цинь». Из этого уже следует, что эти люди мыслили себя во главе государства, формально равного по положению хуннской державе, а руководитель самозванной администрации Лу Фан, считавшийся потомком императора, сам должен был видеть себя на императорском троне. Таким образом, становится очевидным, что предложение о заключении равноправного договора преследовало цель добиться международного признания нового императора – Лю Вэньбо. При этом реальные силы Лу Фана были несопоставимы с мощью империи хунну, так что переговоры могли вестись только при условии признания покровительства шаньюя. Шаньюй, судя по его реакции, моментально осознал пользу от наличия собственного императора-коллаборациониста. Его послание к аньдинскому руководству гласило: «Первоначально сюнну и [династия] Хань условились быть братьями. Позднее, когда сюнну ослабли, шаньюй Хуханье изъявил покорность [династии] Хань, а [династия] Хань послала войска для его защиты, после этого сюнну из поколения в поколение называли себя вассалами. Ныне, когда [династия] Хань тоже ослабла, род Лю явился ко мне с изъявлением покорности, и я также должен поставить его у власти, чтобы он с почтением служил мне». Далее, без указания точной даты, сообщается, что, дескать, «вскоре» шаньюй послал гоулинь-вана встретить Лу Фана с его братьями. После их прибытия в земли хунну шаньюй «поставил [Лу] Фана императором Хань» [Хоу Хань шу, 1958, т. 2, с. 506; цит. по Таскин, 1973, с. 147]. Здесь же сказано, что младший брат Лу Фана – Чэн – был послан обратно в Аньдин, а сам Лу Фан (Лю Вэньбо) остался в хуннском государстве. Впоследствии Лу Фан в Аньдин уже не возращался, поскольку его деятельность охватывала более северные территории (см. ниже). То, что Лу Фан ушел из округа Аньдин со своими людьми и более не вернулся, подтверждается еще одним свидетельством. Жизнеописание Лу Фана в составе главы 12 «Хоу хань шу» заканчивается кратким рассказом о судьбе его соратников-варваров: «Ранее, находившиеся на государственной службе хусцы, подведомственные округу Аньдин, вместе с [Лу] Фаном стали разбойниками, когда же [Лу] Фан был разбит, хусцы вернулись к родным местам....» [Хоу Хань шу, 1965, т. 2, с 508; В.С.Таскин этот абзац не приводит]. В какой же момент шаньюй пошел на то, чтобы вывезти свою креатуру с территории Китая и тут же признать ее императором? Скорее всего, тогда, когда на китайской земле Лу Фан уже не мог чувствовать себя в безопасности. Независимый источник – составленная во II веке хроника «Дунгуан Хань цзи» – сообщает: «Фан, родом из Аньдина. Подведомственные хусцы в количестве нескольких тысяч взбунтовались в Саньмань, Фан последовал им, обманом назвался потомком клана Лю, присвоил себе титул Сипин-вана. В это время войска сюннуского гоулинь-вана сумели подчинить саньманьских ху, Фан из-за этого проследовал к сюнну, оставался там несколько лет. Шаньюй, поскольку Срединное государство не было стабильным, стремился помочь поставить на престол [Лу Фана], послал улоуце вана в Уюань с предложением к самозванному цзяньцзюню Ли и другим о совместном плане [воцарения Лу Фана], а также [с предложением] приехать на север в ставку шаньюя и встретить Фана. Фан вовне зависел от сюнну, внутри [Срединного государства] опирался на других [разбойников], поэтому смог в большом масштабе осуществить захват пограничных округов» [Хоу Хань шу, 1965, т. 9, с. 2940, прим. 1]. Водворение Лу Фана в Уюань, как мы видели в «Хоу Хань шу», случилось в конце 29 года. Таким образом, Лу Фан жил у хунну до конца 29 года «несколько лет». Поскольку он поднял мятеж, по данным главы 1 «Хоу хань шу», в начале 26 года, на пребывание у хунну у него было максимум три с половиной года, и чтобы жить там «несколько лет», уйти он должен был самое позднее в 27 году. В жизнеописании Вэй Сяо (глава 13 «Хоу Хань шу») сказано, что в 26 году против императора Гуан-у взбунтовался командир Фэн Ань, входивший в подчинение восточноханьского да сыту Дэн Юя; с ним поднялись войска вплоть до округа Тяньшуй. Вэй Сяо разбил Фэн Аня в центре округа Аньдин, в Гаопине (нынешний уездный центр Гуюань), в связи с чем Дэн Юй официально признал Вэй Сяо верховным командующим Запада («си чжоу да цзянцзюнь»), поручив ему вести дела областей Лянчжоу и Шофан (то есть всего Северо-Запада, включая Аньдин) [Хоу хань шу, 1965, т. 2, с. 522]. Кроме того, здесь же приводится послание императора Гуан-у от следующего, третьего года эры правления Цзянь-у (27 год), в котором говорится, что полководцы Восточной Хань «на юге достигли войск Гунсунь [Шу], на севере противостояли мятежам цянов и ху» [Хоу Хань шу, 1965, т. 2, с. 523]. Так что вполне возможно, что уже в 26 году весь округ Аньдин оказался в руках Вэй Сяо, под формальной юрисдикцией восточноханьской династии, что и привело к тому, что шаньюй под вооруженной охраной вывез Лу Фана на территорию хунну, одновременно признав его императором Китая. Случиться это должно было не позднее 27 года. Тем временем, весной 27 года, были умиротворены остатки движения «краснобровых», провозглашенный ими император Лю Пэн-цзы отказался от императорской печати и вошел в свиту императора Гуан-у. Тогда-то шаньюй, учитывая, что северные и западные окраины империи управляются не восточноханьскими чиновниками, а фактически независимыми полевыми командирами, решает выпустить на сцену своего императора. В 28 году проходят переговоры хунну с мятежниками, контролировавшими земли к северу от излучины Хуанхэ. Им было предложено признать Лу Фана (Лю Вэньбо) императором и заключить мирный договор «хэ цинь». После получения согласия от этих командиров, в конце 29 – начале 30 гг. Лю Вэньбо был препровожден в Уюань и объявлен там (вторично!) императором Китая. Сообщение об этом в первой главе «Хоу Хань шу» гласит: «На 12-м месяце [5 года эры правления Цзянь-у] Лу Фан объявил себя Сыном неба в Цзююани» [Хоу Хань шу, 1965, т. 1, с. 40]. Под властью новоявленного императора оказались земли центральной части нынешней Внутренней Монголии: западноханьские округа Шофан, Уюань, Юньчжун, Динсян, Яньмэнь. Необходимо отметить, что в этот момент ни у кого не было сомнений, что Лю Вэньбо (Лу Фан) является представителем клана Лю, и в силу рождения имеет такие же права, как и все остальные вышеописанные императоры, включая самого Гуан-у-ди (Лю Сю). Конечно, Фань Е в тексте официальной истории Поздней Хань повсюду называет этого человека Лу Фаном и подчеркивает его самозванство. Однако это поздняя рефлексия: ведь в «Хоу Хань шу» включены буквальные записи изречений того периода, где Лу Фан назван именно своим «императорским» именем. «Жизнеописание Вэй Сяо» (глава 13 «Хоу Хань шу») повествует о том, что еще в 29 году Вэй Сяо не выполнил указание императора Гуан-у выдвинуться в Шу и ударить по «империи» Чэнцзя, сославшись на то, что его границам угрожает «Лю Вэньбо» [Хоу Хань шу, 1965, т. 2, с. 524]. В 30 году военачальник Вэй Сяо Ван Юань, обращаясь к своему главнокомандующему, желая показать сложность политической обстановки, говорит: «...Сегодня на юге Цзы Ян (Гунсунь Шу. – А.К.), на севере – Вэньбо..» [Хоу Хань шу, 1965, т. 2, с. 525]. В жизнеописание Доу Жуна (глава 23 «Хоу Хань шу») включен текст его письма Вэй Сяо, написанного в 29-31 годах; Доу Жун рассуждает: «...[если] на юге не объединиться с Цзы Яном, то на севере вторгнется Вэньбо...» [Хоу Хань шу, 1965, т. 3, с. 801]. Самозванство Лу Фана раскрылось, видимо, только в 40 году. К этому времени императору Гуан-у удалось объединить почти весь тогдашний Китай. Сюнну решили признать восстановленную династию и «приказали [Лу] Фану вернуться на родину и изъявить покорность Хань, рассчитывая получить за это награду» [Хоу Хань шу, 1965, т. 9, с. 2940, цит. по Таскин, 1973, с. 69]. Вернувшись в Китай, Лу Фан представил императору доклад, в котором говорилось: «...я, Ваш слуга, не преследовал никаких корыстных целей, а хотел лишь принести жертвы в храме предков и возродить страну, поэтому я ненадолго присвоил себе титул императора и более десяти лет занимал престол, совершив преступление, за которое меня следовало бы казнить десять тысяч раз» [Хоу Хань шу, 1965, т. 2, с. 507, цит. по Таскин, 1973, с. 148]. Он назвал свое настоящее имя и отдал яшмовую печать «Сына неба». Хотя император Гуан-у сделал Лу Фана ваном удельного царства Дай, Лу Фан не смог остаться верен Хань и, подняв мятеж, вновь обратился к хунну. «Сюнну выслали за [Лу] Фаном, его женой и детьми несколько сот всадников, под прикрытием которых он выехал за укрепленную линию. [Лу] Фан пробыл среди сюнну свыше десяти лет, а затем заболел и умер» [Хоу Хань шу, 1965, т. 2, с. 508, цит. по Таскин, 1972, с. 148]. Итак, на политической арене Китая в период мятежей и множества императоров, все из которых (кроме несчастного Жу-цзы) были самозванцами, появился единственный «Сын неба», получивший международное признание – это был Лю Вэньбо (Лу Фан). Никто в этот период не сомневался, что он принадлежит к императорскому клану Лю. Шаньюй признал его императором Китая примерно в 27 году; в январе 30 года он принял императорский титул на территории Срединной Империи – в округе Уюань – и правил до 40 года. На территории державы хунну Лу Фан пребывал в качестве императора Китая в пределах 27-29 годов. После того, как хунну признали легитимным правителем Китая основателя династии Восточная Хань Гуан-у-ди, Лу Фан ушел к хунну и более десяти лет жил среди них (примерно с 41 по начало 50-х годов), но уже лишившись императорского титула. Именно с пребыванием Лу Фана среди хунну в 27-29 годах, когда он был признан ими императором Китая, следует связывать строительство Ташебинского дворца, черепичные диски которого содержат из ряда вон выходящее указание на принадлежность строения «Сыну неба». Кратковременность этого пребывания объясняет отсутствие сколь-нибудь значительного культурного слоя, относящегося к периоду функционирования дворца. Не исключено, что Лу Фан, его родственники и соратники после окончательного бегства к хунну вновь поселились в Хакасии. Этим можно объяснить появление на Среднем Енисее в то время традиций сырцовой архитектуры, ирригации, свиноводства, на что обращает внимание Э.Б.Вадецкая [Вадецкая, 1999: 190-192]. Однако использование Лу Фаном императорской резиденции, согласно принципам дипломатии, должно было быть в этот период исключено. ПОДПИСИ К РИСУНКАМ ЛИТЕРАТУРА
Ст. опубл.: Ковалев А.А. Император Китая в хакасской степи // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. С. 77-114. Автор: Ковалев А.А. |
Новые публикации на Синологии.Ру Историограф Сыма ЦяньМеждународное обозрение от 27.04.2024 о Китае Час истины. Конфуций и конфуцианство Час истины. Россия и Китай. История отношений Император и его армия |
