Ultra Macinum provincia est omnibus praestantior

 
Китай в отчёте венецианского путешественника Никколо Конти
 
Видный венецианский дипломат, купец и путешественник Иосафат Барбаро (1413–1494) однажды заметил: «Большая доля той малой части земли, которая обитаема, оставалась бы вовсе неведомой, если бы венецианская торговля и венецианское мореходство не открыли её» [1, c. 136]. Одним из тех венецианцев, благодаря которым знания позднесредневекового Запада о других цивилизациях, существенно расширились, был купец Никколо Конти (ок. 1395–1469). Конти провёл в путешествиях по арабскому миру, Индии и Юго-Восточной Азии свыше двадцати лет, владел арабским и персидским языками. Рассказы этого венецианца о Востоке, в том числе о Китае, дошли до нас в изложении флорентийского гуманиста и секретаря папы Евгения IV Поджо Браччолини (1380–1459), включившего их в четвёртую книгу «Истории о превратности судьбы» [7], и кастильского путешественника Перо Тафура [4, с. 89–99]. Однако описание Китая содержится только в подробном отчёте папскому секретарю.
 
После возвращения в Италию Конти прибывает в 1439 г. [8, p. 100] во Флоренцию, где находился папа Евгений IV (Габриэле Кондульмер из Венеции), для того, чтобы получить прощение за отречение от христианства в Египте. В качестве искупления за вынужденное принятие ислама на обратном пути Конти подробно рассказал о своих путешествиях секретарю Евгения IV Поджо Браччолини. По признанию самого Конти, он вынужден был принять ислам не столько из-за угрозы своей жизни, сколько из-за страха за жизнь жены и детей [7, p. 126]. В отчёте папскому секретарю Конти представил подробную историю своих путешествий и описания увиденных им стран и городов, религиозной жизни и повседневности Индии и Юго-Восточной Азии. Отчёт Конти можно условно разделить на две части: в первой, главным образом, идёт рассказ о маршруте путешествий венецианского купца, вторая же отводится более детальному описанию хозяйства, уклада и обычаев жителей «Индий».
 
Все земли, лежащие к востоку от Ирана, фигурируют в отчёте Конти под общим наименованием «Индии»: «Вся Индия разделена на три части: первая – от Персии до реки Инд, вторая – от Инда до Ганга, а третья – всё, что далее. [Третья часть] намного превосходит остальные в богатствах, человеческом достоинстве и роскоши, а по образу жизни и государственным обычаям равна нам» [7, p. 139]. Китай, согласно этой трёхчастной схеме всех азиатских стран восточнее Ирана, относится к третьей «Индии», а его культура вызывает неподдельный интерес и уважение у путешественника. Отсюда возникает и известная сложность: данные о китайцах оказываются утоплены во второй части отчёта среди информации о других «провинциях» Индии в целом, куда попадали, в частности, государства Ава, Мацин и Чампа. Конти значительно меньше, чем, к примеру, Марко Поло, привлекали военные и событийные сюжеты. Особый интерес венецианец XV в. проявил к городской жизни, торговле, обычаям и верованиям далёких стран.
 
Свидетельства Конти о Китае представляют значительный исследовательский интерес. В тексте его отчёта нет прямых указаний на то, посещал венецианец Китай лично или лишь слышал рассказы о нём. Помимо проблемы источников и степени достоверности сведений о Китае, следует выделить также вопрос о личном восприятии китайской цивилизации путешественником Конти и гуманистом Браччолини.
 
Очевидно, перед тем, как оказаться на страницах «Истории о превратности судьбы», сведения Конти прошли отбор: гуманиста Поджо более всего интересовала духовная жизнь далёких стран, и он явно старался соотнести данные путешественника с античными источниками, в частности, с «Естественной историей» Плиния, которого Поджо не раз упоминает на страницах своего труда [7, p. 23, 132]. Индийские брахманы изображаются у Конти–Браччолини образованными и добродетельными мудрецами: они прямо названы «племенем философов» (Philosophorum genus) [7, p. 142]. Конти отмечает их праведность и мудрость, познания в астрономии и геомантии (вероятно, вастувидья – индийское учение об организации пространства) и уверяет даже, что встречал философа, дожившего до трёхсотлетнего возраста [7, p. 142]. На восприятие Поджо Браччолини рассказов Конти о брахманах, по-видимому, оказал влияние идеализированный образ индийских гимнософистов («нагих мудрецов») у античных авторов. Однако Китаю, в отличие от Индии, заметного места в античной традиции не нашлось: сколько-нибудь достоверные сведения о Китае начали поступать в Европу лишь с XIII в. в сообщениях миссионеров, купцов и путешественников, главным образом, благодаря появлению связующей разные концы Евразии Монгольской империи.
 
Описание Китая у Никколо Конти – одно из самых ранних свидетельств о Китае после падения в 1368 г. империи Юань, столь восторженно описанной другим венецианцем Марко Поло. Это описание следует непосредственно за рассказом о стране Мацин. Несмотря на то, что в ряде источников, в частности, сочинениях Иосафата Барбаро и Афанасия Никитина, термины Чин и Мачин относятся обычно к Северному и Южному Китаю соответственно [2, c. 86, прим. 13], Мацин в отчёте Конти – это государство, изобилующее слонами [7, p. 132], скорее всего, – сиамское царство Аютия. На знаменитой карте мира венецианского монаха Фра Мауро 1459 (1460) г. к Мачину отнесены области современных Таиланда, Камбоджи, Бангладеш и Северо-Восточной Индии [2, с. 87, прим. 13]. Фра Мауро, скорее всего, пользовался данными Никколо Конти: об этом говорит, например, отождествление им вслед за путешественником античной Тапробаны с Суматрой [12, p. 79], поэтому велика вероятность, что и Мачин на его карте – это именно Мацин Конти. О Китае венецианский путешественник сообщает значительно меньше, нежели об империи Виджаянагар, Яве или Суматре.
 
 
Конти явно пользовался устаревшей информацией о Китае: в 1368 г. монгольскую династию Юань сменила китайская Мин, новая столица была провозглашена в Нанкине. Однако в 1420 г. третий минский император Чжу Ди объявил Пекин новой столицей империи. Следовательно, поскольку путешествия Конти по странам «Дальней Индии» приходятся на 1420–1430-е гг., информация о Пекине как о столице вновь верна, но монгольское название Камбалескья (Ханбалык, «город хана») и титул государя как Великого хана более не актуальны. В европейских источниках это название прижилось, начиная с Марко Поло, детально описавшего столицу Хубилая – Канбалу, или Кабалут [3, с. 89, 91]. Сильно итальянизированная, как и Cambaleschia у Конти, форма Canbalecco встречается в «Практике торговли» флорентийского купца и государственного деятеля первой половины XIV в. Франческо Бальдуччи Пеголотти [10, p. 22]. В форме Cambale название Пекина используется младшим современником Никколо Конти Иосафатом Барбаро, который в Китае не был, по собственному признанию [2, с. 82–85]. Под Nemptai, вполне вероятно, Конти имел в виду Нанкин. Поль Пеллио с большой осторожностью рассматривал вероятность трактовки Nemptai в гипотетической форме Наньтай 南臺 – «Южная терраса» [11, p. 91–92]. Что касается сходства с итальянскими городами, здесь, по-видимому, сыграло роль то, что целый ряд городов Восточного и Юго-Восточного Китая (Сучжоу, в частности) водными ландшафтами и обилием мостов и лодок отдалённо напоминали родину Конти – Венецию. Не исключено, что утверждение Конти об основании Немптаи императором основано на данных о провозглашении Чжу Юаньчжаном Нанкина столицей.
 
В историографии встречаются утверждения, что Конти всё же достиг Китая. Немецкий историк географических открытий Рихард Хенниг вслед за британским востоковедом Д. Юлом высказал предположение, что Конти посетил Нанкин, так как, по его мнению, название Nemptai, отождествлённое им с Нанкином, указывает на встречу с носителями китайского языка [5, с. 48]. Однако сам путешественник не говорил о личном посещении Китая. По тексту отчёта Конти, правда, не всегда можно с уверенностью утверждать, где путешественник точно был лично, а о каких местах узнал от других. О «двух Явах» (очевидно, Ява и Южная часть Суматры) Конти прямо говорил Браччолини, что провёл там девять месяцев вместе с женой и детьми, которые сопровождали его во всех путешествиях [7, p. 135]. Также путешественник рассказал, что после Явы поехал в «морской город Чампу»: эта держава изобиловала алоэ, камфорой и золотом [7, p. 136]. Купец Конти, скрупулёзно описывавший диковинные товары от цейлонской корицы до суматранского дуриана, не говорил о товарах, производимых в Китае, что уже весьма необычно для текста его отчёта.
 
Представление о китайцах как о вежливом, церемонном и баснословно богатом народе, а также самых умелых мастерах мира появляется уже в одном из первых европейских свидетельств о Китае – отчёте францисканского монаха Иоанна де Плано Карпини о собственной дипломатической миссии 1245–1247 гг. в Каракорум [6, с. 511]. В пространном и местами восторженном описании Марко Поло китайцы представлены, главным образом, как народ искусных мастеров и купцов. В частности, жители города Синги (Сучжоу) характеризуются в главе 61 книги Марко Поло следующим образом: «Но люди тут не воинственны, ловкие купцы и в ремеслах искусны; есть между ними и великие философы и врачи; природу изучают прилежно» [3, с. 152]. В ряде описаний Конти прослеживается преемственность с «Книгой о разнообразии мира». К примеру, у Поло встречаются сведения о распространении в Индии астрономии и геомантии [3, с. 182], в отчёте Конти, как уже упоминалось, эти сферы знания описаны как прерогатива брахманов. Что касается описания китайской столицы у Конти, то в нём отчётливо прослеживается влияние рассказа Поло о Ханбалыке времён Хубилая. Марко Поло сообщает о крепостях, служащих складами оружия на каждом углу прямоугольного города, а также о постоянном страхе хана перед восстанием «катайцев», поскольку «Великий хан овладел Катаем не по праву, а силой и не доверял катайцам, а отдал страну в управление татарам, сарацинам и христианам» [3, с. 94–96]. Конти, по всей видимости, был хорошо знаком с трудом Поло и ещё до начала своего путешествия имел возможность почерпнуть некоторые сведения о Китае оттуда, а также из различных торговых справочников, вроде «Практики торговли» Пеголотти.
 
В ходе торговли в государствах Индии, Индокитая и Нусантары, Конти, скорее всего, не раз приходилось слышать о могущественной, богатой и густонаселённой державе к северу от них. При императоре Чжу Ди дипломатическая и военная активность Китая на южном направлении существенно возросла. С 1402 по 1424 гг. минский двор направил 62 миссии в разные государства Юго-Восточной Азии и в свою очередь принял от них 95 посольств, не считая миссий в Аннам и из Аннама, который находился под властью Китая с 1406 по 1427 гг. [9, p. 270]. Конти посетил Южную и Юго-Восточную Азию в период наивысшего внешнеполитического престижа империи Мин, и представление о богатстве Китая и его превосходстве над другими «провинциями», путешественник вполне мог почерпнуть, к примеру, в городах Суматры.
 
Во второй части отчёта Никколо Конти сообщает об учтивости и утончённости жителей «третьей части Индии», о купцах, располагающих торговым флотом из сорока судов, и подчёркивает, что они «далеки от всякого варварства и дикости» [7, p. 139]. Путешественник также упомянул некие огромные суда, прямо не указывая место их строительства. Как и Марко Поло, Никколо Конти, представитель мощнейшей европейской талассократии Средних веков, хорошо разбирался в корабельном деле и проявил немалый интерес к мореплаванию других народов.
 
 
Скорее всего, эти гигантские корабли – китайского происхождения, и не исключено, что путешественник из Венеции лично видел суда-сокровищницы (баочуань 寶船) из армады Чжэн Хэ, чья последняя экспедиция окончилась в 1433 г. Очевидно, Конти всё же не бывал в Китае, но вполне мог встречаться с китайцами в Юго-Восточной Азии.
 
Если китайцы, при всей беглости их описания в отчёте, отмечены у Конти как люди благовоспитанные, чуждые варварству, с рафинированной городской культурой, которая даже напомнила ему итальянскую, то на противоположном полюсе культуры в нашем источнике находятся жители Андаманских островов, именуемых единым островом Андамания. У Конти прослеживается связь: людоедство – варварство. Никого из путешественников, утверждает Конти, не приносит к острову иначе, чем бурей, ведь их участь на этом острове – «быть растерзанными и съеденными свирепыми варварами» [7, p. 130]. Батаки на Суматре, практиковавшие охоту за головами, также названы им «антропофагами», как и андаманцы [7, p. 131]. У Марко Поло людоедство не связывается напрямую с дикостью или отсутствием городской жизни. Так, в его рассказе не только суматранские горцы, но и жители Фуги (Фуцзянь), и «учтивые» японцы изображены любителями человеческого мяса [3, с. 159, 164–168, 173]. Андаманцы в книге Марко Поло предстают не просто людоедами, пожирающими иноземцев, а псоглавцами [3, с. 176]. Если у Поло, хотя он существенно расширил границы реального мира, представление о населяющих окраины ойкумены народах-монстрах ещё вполне органично, то Конти, как свидетельствует Перо Тафур, скептически оценивал подобные взгляды. Во время встречи в Египте кастильский путешественник спросил возвращающегося в Италию Конти, «не видел ли он всяких монстров в человеческом обличье, тех, которых некоторые называют людьми с одной ногой или одним глазом, или маленьких в локоть высотой, или больших, с копьё ростом; он говорит, что о таких ничего не слышал» [4, с. 95]. В XV в., в эпоху рецепции античной традиции гуманизмом и значительного приращения географического знания Запада, дискурс народов-монстров постепенно отступает, замещаясь дискурсом дикости и варварства.
 
Записанные Браччолини рассказы Конти о странах Востока были включены в гуманистическую традицию и оказали значительное влияние на ренессансный ориентализм. Венеция как самая информированная о странах Востока европейская держава, начиная с Марко Поло, формировала западный дискурс о Востоке и о Китае, в частности. Данные Никколо Конти о Китае, пусть опосредованные и местами устаревшие, сопровождались личными суждениями путешественника о месте этой державы в мире, её жителях, культуре и технологиях. В галерее детальных и красочных образов стран «трёх Индий» у Никколо Конти «китайская» часть – не самая яркая и достоверная, однако на примере этого беглого описания Китая прослеживаются живой интерес путешественника к другим культурам и его стремление найти общее между ними и Европой.
 
Источники и литература
1. Барбаро и Контарини о России. К истории итало-российских связей в ХVІ в. / Вступ. статья, подг. текста, пер. и комм. Е.Ч. Скржинской. Л., 1971.
2. Волков И.В. Сведения о Китае в сочинении венецианца Иосафата Барбаро // Общество и государство в Китае. Т. XLII, ч. 3. М., 2012. С. 82–85.
3. Книга Марко Поло / Предисл. В.В. Бартольда. М., 2012.
4. Тафур П. Странствия и путешествия / Пер., предисл. и комм. Л.К. Масиеля Санчеса. М., 2006.
5. Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 4. М., 1963.
6. Юрченко А.Г. Историческая география политического мифа. Образ Чингиз-хана в мировой литературе XIII–XV веков. СПб.: Евразия, 2006.
7. Bracciolini P. Historiae de varietate fortunae libri quatuor. Paris, 1723.
8. Breazeale K. Editorial Introduction to Niccolò de' Conti’s Account // SOAS Bulletin of Burma Research, Vol. 2, № 2, 2004. P. 100–110.
9. The Cambridge History of China, Vol. 7: The Ming Dynasty, 1368–1644, Part 1 / ed. By F. Mote and D. Twitchett. Cambridge and New York, 2007.
10. Pegolotti F.B. La Pratica della mercatura / ed. by A. Evans. Cambridge, Mass., 1936.
11. Pelliot P. Viaggi in Persia, India e Giava di Nicolò de' Conti, Girolamo Adorno e Girolamo da Santo Stefano by Mario Longhena // T’oung pao. Second Series, Vol. 28, No. 1/2 (1931). P. 89–92.
12. Suarez T. Early Mapping of Southeast Asia: The Epic Story of Seafarers, Adventurers, and Cartographers Who First Mapped the Regions Between China and India. Singapore, 1999.
 
Ст. опубл.: Общество и государство в Китае. Т. XLIV, ч. 1 / Редколл.: Кобзев А.И. и др. – М.: Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт востоковедения Российской академии наук  (ИВ РАН), 2014. – 594 стр. – (Ученые записки ИВ РАН. Отдела Китая. Вып. 14 / Редколл.: А.И. Кобзев и др.). С. 96-103.

---

1. ↑ Здесь – бочка как мера объёма. Как указывает примечание в парижском издании 1723 г., речь идёт о разновидности бочек для вина [7, p. 142].