Иньские и чжоуские колесницы

как палеокультурологическая проблема
 
С 1953 г. количество полноценных находок китайских колесниц иньского и чжоуского времени в погребальных комплексах значительно увеличилось. Многочисленные бронзовые детали этих агрегатов и следы деревянных конструкций, ситуационные особенности, указывающие на размещение и соотношение частей конструкций, обнаруживают тенденцию к повторяемости. В конструкции деталей, а также во взаимном размещении их наблюдаются и некоторые закономерные изменения. Все это позволяет говорить о самих находках колесниц (с учетом к тому же сопровождающих эти находки погребальных и ритуальных комплексов) как о важном датирующем и маркирующем показателе, позволяющем не только различать относительную древность соответствующих комплексов в пределах культуры, но и отмечать с их помощью этапные и межкультурные различия.
 
Условно для иньской эпохи можно принимать положение о том, что все колесничные находки принадлежат к единой монолитной культуре бронзового века, отображающей адекватно технический потенциал Иньского царства. Однако в силу отсутствия четких данных о границах этого этнополитического единства и их динамике, специфике соседящих с ним культур и их реальном взаимодействии с Инь, некоторая неопределенность в оценках технического потенциала культуры пока неизбежна. Эти соображения приобретают особую важность при изучении боевого оружия, каким являлась колесница. В частности остается неясным вопрос о причинах концентрации находок колесничных захоронений этого времени в ареале Аньяна. Сравнительное изучение пунктов массовых находок колесниц бронзового и раннежелезного века в разных регионах Евразии является обычно прямым указанием на то, что содержащие их памятники располагались в зонах, приближенных к театрам регулярных военных действий против армейских контингентов воинственных соседей. Возможно также расположение подобных захоронений при могилах древних правителей и возле крупных административных центров древних государств. Второе условие вполне подходит для иньской столицы. В отношении первого - требуется детальный анализ политической обстановки в разные моменты существования Иньского царства. Для чжоуской эпохи этот вопрос стоит менее остро, ибо большая часть этого времени, согласно историческим, нарративным и эпиграфическим документам, проходила почти в непрерывном противоборстве чжоуских ванов со своими мятежными, а затем и бывшими вассалами и воинственными пришельцами, нарастающем от века к веку, и особенно усилившемся в эпоху Чжаньго, когда «комплексная государственная мощь» Борющихся царств, и отчасти, их иерархический политический статус определялись по преимуществу количеством колесниц, которое соответствующее владение могло содержать и выставить в сражениях.
 
Большое значение колесниц в древней технической культуре нашло соответствующее отражение и в их ритуальном использовании. К сожалению, те разновидности колесниц, которые, к примеру, характеризовали статус их обладателей в ритуале похорон чжоуского вана, описанном в «Шуцзине» (1, p. 545-561), пока не могут быть определены по реальным могильным находкам. Неясны также те особые символические детали колесничного снаряжения, которые по данным чжоуской эпиграфики, могли дароваться ваном представителям различных ранговых категорий вельмож-военноначальников (2, c. 266, табл. 10). Различие «больших» и «малых» колесниц подчеркивается уже в «Шицзине». Л. С. Переломов обратил мое внимание на текст «Луньюйя», где указано различие в приспособлениях для соединения ярма с дышлом у этих двух видов колесниц (3, с. 315).
 
Отмеченные моменты прямо указывают на необходимость дальнейшего поиска возможностей прямых надежных сопоставлений между археологическим материалом и данными письменных источников для прочной и истинной интерпретации значения и специфики древних китайских колесниц в рамках технической и общественной культуры древнего Китая, а отчасти и сопредельных регионов, учитывая, что контакты с северными и западными соседями были регулярными и часто разрешались военными действиями с применением колесниц.
 
Осмысление новых археологических находок требует первоочередного разрешения двух взаимосвязанных вопросов: выяснения конструктивных особенностей древнекитайских колесниц и установления достоверной микрохронологии комплексов, в которых они встречены. Относительную хронологию ряда комплексов, включающих находки колесниц удалось выяснить по отдельным находкам в районе Иньского городища, Аньян (4, с. 6-7; 5, с. 45-56). Однако даже и здесь есть реальные возможности для уточнений и поправок, прежде всего, за счет более полной и всесторонней интерпретации деталей колесниц.
 
Конструкция колесниц обусловлена системой ее функциональных, грузовых, тяговых, ходовых, маневровых качеств и степенью гармоничности их сочетания в едином компактном техническом агрегате. Эта последняя характеристика с дополнением, касающемсяиспользуемых в конструировании материалов, определяет прочность, надежность и долговечность всего сооружения, - качеств жизненно важных в любых видах воинского снаряжения. Грузоподъемность определяется конструкцией кузова, его сбалансированностью на перекрестье оси с продолжением дышла, образующих совместно станину кузова, прочностью этой последней и обоих ее составляющих, а также колес и коэффициентом полезного действия упряжных животных. Ходовые качества и устойчивость колесницы зависят от силы тяги, обеспечиваемой животными; от высоты расположения центра тяжести агрегата; от диаметра, веса, внешнего оформления обода колес и веса и баланса кузова; компактности конструкции колесницы, ее общего веса, распределения груза и людей в ней, И, что особенно важно, от рельефа местности и качества почв или дорог, по которым на них ездили. Маневровые качества определялись всем указанным уже комплексом признаков, дополняемым спецификой упряжи и конструкциями, обеспечивающими управление лошадьми, а также их выучкой и способностями возничего. На многих наскальных изображениях центрально-азиатских колесниц в руке возничего, помимо вожжей, виден длинный прочный, скорее негибкий, прут, возможно стрекало, stimulus, такую функцию мог выполнять трезубец на длинной втулке из могильника Люлигэ (6, табл. ХС, 1) и острие с боковым крюком из мог. западного сектора Инь-сюя (23, 1979, № 1, табл. 68, 5). Эти предметы, а также многочисленные случаи выполнения изображений бычьих морд и голов на колесничном снаряжении, оказываются одним из многих напоминаний о генезисе этих боевых и транспортных средств от повозок с бычьей запряжкой (7, с. 169-182; 8, с. 185-189). Переход к конной запряжке, как было принято считать состоялся на Ближнем Востоке в начале II-го тыс. до н.э. Впрочем, более тщательное изучение изображений животных на мозаичном штандарте из царских могил Ура, Месопотамия, позволяет допускать, что уже в середине III тыс. до н.э в воинской упряжке древнейших ближневосточных армий могла использоваться лошадь. Этому выводу не противоречат и скульптурные бронзовые модели близкого времени из восточно- средиземноморских памятников. Просто сама иконография лошади в искусстве соответствующего времени разработана слабо (9, с. 33), что позволяет неизменно в связи с ранними находками говорить не о лошадях, а об эквидах. Этим «научным» приемом, кстати, достигается более плотное соединение проблемы происхождения конной колесницы и в полном смысле теперь уже злополучной индоевропейской проблемы, которую безосновательно стараются увязать именно с вопросом о распространения лошади в упряжке, хотя давно уже установлено, что лошадиная упряжка раз появившись легко преодолевает, в частности, благодаря ее военному применению расовые этнические и государственно-политические барьеры, создававшиеся ранними евразийскими популяциями. Тяговая специфика колесниц определяется особенностями запряжки лошадейи характерным набором конской сбруи, позволяющем реализовывать с наибольшей эффективностью энергетические возможности лошадей с учетом функций колесниц в качестве боевого оружия, ритуальных, охотничьих, парадных экипажей, что по очень обширной программе отражено в «Шицзине».
 
В инженерном плане колесница состоит из системы взаимосвязанных технических узлов, большинство их на китайском материале мне уже приходилось рассматривать. Однако новые данные требуют пересмотра и уточнения прежних подходов. Прежде всего возникает необходимость сформировать шкалу генетической типологии колесниц, выходящую за пределы относительной микрохронологии комплексов Аньяна, относимых к иньской эпохе (4, с. 6, 7).
 
Последовательно просматривая основные технические узлы колесниц, остановлюсь прежде всего на характеристике ярм-рогаток, их разновидностей и конструктивно-типологических изменений, происшедших в пределах Инь-Чжоуской эпохи в целом.Наиболее ранние такие ярма из могил 40 и 20 сектора С Аньяна имеют невысокие навершия цилиндрической формы с выпуклым верхом. Внутри их находится металлический шарик, вызывающий звон при движении колесницы. Сама «вилка» ярма, охватывавшая сверху шею лошади, выполнялась очевидно из дерева, но имела бронзовые обкладки снаружи, закрепленные на деревянной основе через посредство специальных крупных отверстий, проделанных в верхней части обкладок. Аналогичным образом изготовлены ярма колесниц из могил 175 могильника в дер. Дасыкун. У них несколько усложняется форма навершия, а обкладки снизу завершаются обширными прочными крюками, обращенными наружу. Здесь доказуемо, что крюки связаны с применением постромок (10, с. 29-40). Далее изменения вида ярм происходит в нескольких направлениях. Очевидно, основное изменение связано с изготовлением самой рогатки. Примеры одного из ведущих стандартов представлены в колесничных захоронениях дер. Сяоминьтун (22, 1972, № 4, с. 24-28, 1977, № 1, с. 60-70) и в могильнике у дер. Цяньчжанда, Шаньдун (22, 2000, № 7, с. 25, рис. 15, 2). Навершие здесь остается прежним. Рогатка же изготовляется из двух зеркально симметричных частей, скрепленных между собой и с навершием прочным, одетым сверху кольцом. Следующее более крупное овальное кольцо одевалось над раздвоением рогатки. Оно имело два ушка, выступавших одно вперед, другое назад поперек плоскости ярма. Они служили для скрепления рогатки с ярмом-перекладиной. В полукруглый в сечении паз изнутри рогатки вставлялась, очевидно, деревянная обкладка, иначе ребра на рогатке впивались бы в шеи лошадей. Другой тип ярма состоит из навершия, заканчивающегося снизу У-образной фигурой, к которой прикреплены изогнутые желобчатые бронзовые отрезки, вместе образующие рогатку. Наконец, сугубо чжоуская форма навершия, представляет собою бронзовый диск, середина которого отлита в виде шаровидного бубенчика, в который помещен металлический шарик. В бубенчике и самом диске сделано определенное количество продолговатых прорезей. В центре бубенчика, перпендикулярно диску находятся с передней и задней сторон отверстия, обведенные валиком. При отливке изделия через эти отверстия проходил штырь, как можно полагать железный, поддерживавший в определенном положении глиняный сердечник литейной формы этой части изделия. Первоначально бубенчик соединялся с плоским окружающим его диском через четыре перемычки, так что между бубенчиком и плоскостью диска образовывалось четыре дуговидных прорези. В дальнейшем эти прорези размещались на поверхности диска произвольно. Диск укреплялся на штанге с прямоугольной в сечении втулкой, от которой осуществлялся переход непосредственно к «вилке» ярма (21, с. 66, рис.5, 1). Вероятнее всего данная форма навершия ярма-рогатки утверждается в системе упряжи не ранее, чем в VI-м в. до н.э. Гениальное провидение немецкого ученого Пауля Райнеке позволило еще в конце ХIХ века связать эти навершия с сериями «скифских» сбруйных бубенчиков, что привело к рассмотрению проблемы скифо-сибирских культур, скифского искусства в течение всего ХХ века и к установлению хронологических соответствий между культурами позднебронзового и раннежелезного веков различных отдаленных друг от друга регионов Евразии (11, с. 32, 39).
 
При изучении конструкции ранних колесниц с бычьей запряжкой наибольшие трудности вызывает вопрос об осуществлении прямого контакта лошадей с колесницей. При том, что общепризнанно, что тяга осуществлялась непосредственно через ярмо, которое в западных культурах постепенно отодвигалось назад: с шеи лошади на ее спину, где оно системой ремней скреплялось с пряжкой, укрепленной на чрезседельном ремне прямо над серединой спины лошади (металлические конструкции, предназначенные для укрепления на спине лошади, сейчас уже известны в археологических комплексах. Соответствующие находки из ранних этрусских могильников, отражающие общие восточно-средиземноморские и ближневосточные тенденции развития колесничной упряжи конца II-го и первой половины I-го тыс. до н.э. были представлены на выставке этрусской культуры летом 2004 г. в Музее изобразительных искусств в Москве). В Китае ярмо с шеи лошади не смещалось, поэтому совершенствование сбруи неизбежно должно было предусматривать контакт между конем и колесницей не только через нашейное ярмо, но и через постромки или какие-то ременные связи между ярмом и туловищем лошади (в ином случае лошадь шла в ярме, как на привязи. Ее туловище оставалось полностью свободно. Она могла далеко отклоняться от дышла и укротить ее без непосредственного с ней контакта, даже при высокой ее выучке и строгости удил было практически невозможно. В 1968г. доктор А. Рит (ФРГ) описал мне конструкцию примененную в колесницах из могилы Тутанхамона, где использовались специальные штанги с острозубчатой шестерней посередине, которые закреплялись на ремнях, проходящих между ярмом и кузовом с того бока лошади, который не соприкасался с дышлом. Шестерни кололи лошадь в бок, не позволяя ей отстраняться или отпрыгивать от дышла. Эту конструкцию со слов того же исследователя позднее описала М.А. Литтауэр (12, р. 293-295)). В могильнике Байцаопо захоронения лошадей в яме с лошадьми и колесницей - чэмакэне G1 (23, 1977, № 2, 105, рис. 6) определенно были связаны с колесницей какими-то ремнями, направление и протяженность которых указывают ряды блях, которыми обычно украшали толстые и широкие ремни упряжи (аналогичные следы ремней встречаются и в других комплексах). Однако определить способы и места их крепления нет возможности.
 
В колеснице из чемакэна 4, могильника Чжанцяньда справа в передней части кузова обнаружена «модель ярма» или «предмет неизвестного назначения». Он почти полностью аналогичен находке из могильника Байцаопо и по форме и по орнаменту центральной пластины (22, 2000, № 7, с. 25, рис. 15,3; 23, 1977, № 2, с. 117, рис. 16, 8 ). После моей публикации 1969 г. этим изделиям посвящена весьма значительная литература. Разбирать мнения заново не имеет смысла: в них отсутствует конструктивная основа для обсуждения (13, с. 57-66). Моя позиция сводится к тому, что в иньских памятниках эти предметы служили для закрепления задних концов постромок на кузове колесницы. В противоположность моей первоначальной реконструкции (10, с. 33, рис. 3) они крепились непосредственно к овальному кузову с помощью каких -то мягких завязок, продетых через основание пластины в треугольные отверстия, расположенные у оснований в нижней части внутреннего изгиба дуг «ярма» (14, рис. 299). Одно из шести «ярм», обнаруженных в могиле Фу Хао, дает возможность несколько уточнить хронологию металлических изделий этого комплекса. На его пластине изображены драконы с «бутылкообразными» рогами, обращенные головами друг к другу. Такой вид драконов не изначален. Скульптуры драконов часто украшали крышки мелких треножных сосудов с удлиненным широким сливом и боковой ручкой. При переходе от горла к сливу у них с двух сторон размещались высокие стержни, украшенные сверху широкой кнопкой или катушкообразным либо бутылкообразным расширенным навершием (первоначально эти стержни являлись остатками металла, заполнявшими литники, через которые производилась отливка таких сосудов. Затем уже их стали подвергать художественной обработке). Для того, чтобы крышка плотно прилегала к горловине сосуда в ней с боков, близ головы дракона, проделывались удлиненные пазы, куда входили указанные стержни. В дальнейшем стержни слились с головой фантастического животного. Их перестали выполнять на тулове сосуда и они стали лишь новой деталью художественного образа, формирование которого приходится на время, близкое к середине периода существования Иньской столицы..
 
В чжоуских захоронениях колесниц «ярма» обнаруживаются в кузове поодиночке, точно так, как в приведенном уже примере. Назначение их здесь определенно иное, чем в иньских памятниках. Его можно реконструировать сравнительно гипотетично как закрепленный на кузове держатель, обращенный дугами в сторону стоящего в кузове бойца копейщика или лучника, который с помощью закрепленных у него на поясе петель мог пристегиваться к «ярму» для того, чтобы освобождать обе руки для проведения какого-то боевого приема, что становилось возможно, если воин упираясь ногами в пол экипажа откидывался назад настолько, чтобы замкнутая на поясе конструкция поддерживала и фиксировала его. Ни о каком закреплении на поясе вожжей говорить не приходится: лошади с легкостью выбросили бы воина из колесницы при первом же неосторожном, нервном движении. Предположение об использовании «одноместных колесниц» принадлежит попросту к разряду вопиющих нелепостей, ибо нельзя одновременно сражаться на быстродвижущейся колеснице и управлять ею. Тогда у седока остается одна только функция: бессмысленно перевозить себя с места на место. Другие расхожие гипотезы о ярме-усилителе для лука, о пряжке- ярме и т.п. поражают своей алогичной бессмысленностью. Для сибирских находок я высказывал предположение, что, будучи закреплены на поясе лыжника, они могли служить для закрепления заднего конца постромок коня, за которым лыжник катился (11, с. 35, 36) (могильник Ростовка, мог. 2, скульптура на навершии ножа-кинжала). Но эта интерпретация осмысленно лишь для памятников сейминско-турбинской эпохи. Более поздние «ярма» карасукского времени очевидно теряют какую-либо практическую функцию, оставаясь лишь традиционно утвердившимся в функциональном комплексе материальной культуры ритуальным предметом.
 
Следующая неоднократно встречающаяся деталь бронзового колесничного снаряжения – это наосники. В иньских комплексах они не снабжены чекой. Чека чжоуских наосников имеет навершие в виде скульптурной бычьей головы, постепенно упрощающейся и стилизующейся. Форма ранних наосников приближается к цилиндрической. На их донцах обычно выполняется углубленное завихрение, символизирующее быстрое вращение. Реже встречается прорисовка свернувшегося в кольцо дракона. Стенки наосника украшены орнаментом, состоящим из композиции обегающей втулку у основания и нескольких вытянутых треугольников, обращенных узким концом наружу. В целом композиция напоминает орнамент узких трубкообразных кубков, имитирующих коленца бамбука, а в других случаях слоновий хобот. Причем треугольный орнамент на стенках этих кубков первоначально воспроизводил очертания слоновьей головы, снабженной выступающими клыками-бивнями, изображенной сверху (характерно, что объединяемые с этими кубками в один тип более широкие и приземистые кубки отличаются совершенно иным орнаментом, что позволяет разделить эти две серии сосудов) (14, рис. 98, 107, 110, 243 и 95, 352 и др.). Со временем орнамент становится менее насыщенным, а на значительной серии чжоуских наосников графические треугольники заменяются барельефными (в Байцаопо на этих барельефных кинжаловидных выступах выполнены барельефом же бычьи морды en face: 23, 1977, № 2, рис. 16, 2; ср.: 22, 2000, № 7, рис. 15, 5). В чжаньгоских памятниках длина наосника обычно резко сокращается. Исключение представляют наосники колесницы из могилы Цзэнского хоу И, завершающиеся длинными копьевидными массивными выступами (15, рис. 83), которые некоторые авторы пытаются представить как разновидность кос, будто бы предназначавшихся для «серпоносных колесниц», служивших для массового поражения вражеских шеренг. Анализ сведений об этом чудовищном мизантропическом оружии (16, гл. VI, V) приводит к выводу о том, что применение таких колесниц в реальности было весьма эпизодичным, ибо в условиях боевых действий и скученности сражающихся на поле боя оно было равно опасно как для противника, так и для собственных войск, а в соответствующих военных трактатах воплощало лишь архетипическое представление о возможности ведения войны ценою любых неоправданных жертв. Парадная колесница хоу И, естественно, не имеет связи с этой тематикой.
 
Некоторое сходство с наосниками по характеру орнамента обнаруживают металлические навершия венчающие задний конец дышлового древа. Это продолговатые трапециевидные в поперечном сечении бронзовые обкладки, более высокая задняя часть которых имеет боковые ушки и перекрыта сверху так, что полностью закрывает задний конец дышла. Боковые стороны и дно орнаментированы также, как наосники. На них выполнены разными способами удлиненные треугольники и пояски орнамента из отдельных профильных фигур мелких драконов, рядов завитков и т.п. (22, 2000, № 7, рис. 15, 6, с. 25) Эти навершия, по-видимому, очень недолго применялись на переходе от Инь к Чжоу. Образец из могилы Слона в Аньяне имеет еще округлые очертания, что сближает его с иньской технической традицией (17, табл. 21, 4). Небольшое количество крупных металлических деталей не поддаются пока достаточно надежной интерпретации (17, табл. 14, 7, 21, 7, 8).
 
Перечисленные металлические детали - это практически весь основной набор металлического снаряжения колесниц. Опорные деревянные их части – это кузов, ось, ярмо-перекладина и колеса. В интерпретации этих частей многое зависит от их сохранности и качества раскопок. К чести китайских исследователей должно отметить, что практическое выполнение расчистки археологических объектов из тленных материалов производится ими на высочайшем техническом уровне. При этом, конечно, не следует забывать, что точных измерений толщины, массивности деревянных объектов получить по этим остаткам не удается: они всегда оказываются разбухшими, утолщенными. Именно поэтому столь грубыми, массивными, неуклюжими выглядят реконструкции древних колесниц, казалось бы точно воспроизводящие реально наблюдаемые размеры. Поэтому же не всегда надежным может оказываться подсчет количества спиц в колесах. Впрочем, учитывая принципиальную однотипность китайских колесниц вплоть до момента появления в позднеханьское время (I век н.э.) оглобельной запряжки одноконных экипажей (18, с. 67-75), основные конструктивные изменения колесниц удается проследить вполне надежно: иньские образцы имели, видимо, кузов близкий к овалу в плане. У чжоуских – кузов был прямоугольным. Количество спиц в колесах теряет значение хронологического показателя раньше, чем колесницы становятся постоянной частью функционального комплекса древнекитайской материальной культуры. Этот показатель становится важен лишь для определения диаметра колес и способов выполнения их ободьев (ср. 19, с. 471-504).
 
Проблемы, связанные со снаряжением колесничных лошадей могут быть здесь затронуты лишь частично. Основная из них это изменения в конструкции уздечек упряжных лошадей в Чжоуское время. Иньская конструкция уздечек с ременным или волосяным «грызлом », помещавшимся в пасть лошади, концы которого непосредственно переходили в вожжи сохраняется и в I тыс. до н.э. Ей неизменно сопутствует пластинчатая конструкция псалиев с боковыми трубками, через которые продергиваются раздвоенные концы основного ремня оголовья (5, с. 49, 50) (применение термина «псалий» восходит, как объяснил А.А. Иессен (20, с. 56, 57), еще к работе академика Стефани (1845). В археологической литературе оно стало неизменным обозначением различной формы ограничителей, прочно закрепленных на ремне оголовья, являвшемся основой уздечки, у краев губ лошади таким образом, что они удерживали в неизменной позиции удила-грызла у нее во рту). Однако, в могиле 216 (23, 1977, табл. XVI, 2 и с. 136) западного сектора Иньского городища такие псалии сочетаются с короткими двусоставными удилами с восьмеркообразными равнокольчатыми звеньями. Псалии, как и все подобные изделия чжоуского времени, снабжены нижней скобой для укрепления подбородочного ремня, только форма скоб у опубликованных экземпляров разная. У одного – скоба прямоугольная, у другого – дугообразная. Показательно, что среди наборов уздечных блях и разделителей ремней представлены виды, имеющие общеевразийское распространение в степном поясе в период близкий к середине I-го тыс. до н.э. и позднее. В тоже время позднечжоуские псалии китайских упряжных лошадей резко отличаются от типичных для Сибири и Средней Азии столбчатых разновидностей. Роговой псалий из Чжанцзяпо с двумя бороздками для закрепления раздвоенного конца нащечного ремня – уникален, также как происходящий оттуда же металлический псалий в виде изогнутой трубки, в которую продевался нащечный ремень. Хотя он и похож на древнегреческие подковообразные псалии классической эпохи само возникновение этих разновидностей, видимо, было независимым в каждом из регионов.
 
Учитывая современный уровень знаний о развитии китайских ремесленных технологий и их относительной хронологии, можно сформировать общую схему этого развития, основываясь на данных генетической типологии различных категорий той части материальной культуры китайского бронзового и раннежелезного веков, которая связана с металлообработкой и заимствованием опыта соседних и противоборствующих с древним Китам этнокультурных образований. Воплощенные в древнекитайских колесницах эти данные особо перспективны для указанной цели, ибо связаны с военной техникой, неизбежно требующей для успеха в боях использования боевых средств равноценных и адекватных тем, которыми располагает противник, и даже использования оружия, захваченного у противника. Кроме того, самый факт применения упряжных лошадей значительно расширяет основания для создания общей производственной хронологии восточно-азиатских и центрально-азиатских культур и уточнения векторов региональных культурных контактов (во все времена Китай нуждался в получении лошадей извне, что в значительной мере предопределяло интенсивность его внешнеполитических контактов). Конечно, рассмотренные проблемы ни в коей мере не умаляют значения других ремесленных и домашних производств древнего Китая, не связанных непосредственно с военной деятельностью, бронзолитейным производством, в деле построения общей картины поэтапного развития хозяйства, политической жизни, эволюции этнокультурных группировок, утверждения мощной и стабильной народной культуры .
 
Литература:
1. Legge J. Chinese Classics. Shoo King. Hongkong, London, 1865, Vol. III, Pt. 2.
2. Крюков В.М. Ритуальная коммуникация в древнем Китае. М., 1997.
3. Переломов Л.С. Конфуций. Луньюй. М., 1998.
4. Кожин П.М. Становление древнекитайских ритуалов (неолит – эпоха Хань) // ХХ НК ОГК, 1989, ч. 1.
5. Кожин П.М. О хронологии иньских памятников Аньяна // Китай в эпоху древности. Новосибирск, 1990.
6. Го Баоцзюнь. Шаньбяочжень юй Люлигэ ([Памятники] Шаньбяочжэнь и Люлигэ). Пекин, 1959.
7. Кожин П.М. К проблеме происхождения колесного транспорта // Древняя Анатолия, 1985.
8. Кожин П.М. Первые повозки // Вопросы истории. 1986.
9. Кожин П.М. Сибирская фаланга эпохи бронзы // Военное дело населения Юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1993.
10. Кожин П.М. К вопросу о происхождении иньских колесниц // Культура народов зарубежной Азии и Океании. Сборник Музея антропологии и этнографии. Т. 25. Л., 1969.
11. Кожин П.М. Некоторые данные о древних культурных контактах Китая с внутренними районами Евразийского материка // Н.Я. Бичурин и его вклад в русское востоковедение (к 200-летию со дня рождения). Материалы конференции. М., 1977, ч. 2.
12. Littauer M.A. An Element of Egyptian Horse Harness // Antiquity, 1974, v. 48, № 192.
13. Савинов Д.Г. ПНН: новые материалы и наблюдения. Южная Сибирь в древности. СПб., 1995. (Благодарю И.Л. Кызласова за предоставление этой работы).
14. Хэнань чуту Шан Чжоу цинтунци (Бронзовые изделия [династий] Шан и Чжоу из раскопок в Хэнани). Пекин, 1981.
15. Сюйсянь Цзэн хоу И му (Могила Цзэнского хоу И в Сюйсяни). Пекин, 1980.
16. Нефедкин А.К. Боевые колесницы и колесничие древних греков.(ХVI - I вв. до н.э.). СПб, 2001, гл. IV и V.
17. Dewall М. von. Pferd und Wagen im fruehen China. Bonn, 1964.
18. Кожанов С.Т. Колесный транспорт эпохи Хань // Новое в археологии Китая: Исследования и проблемы. Новосибирск, 1984.  
19. Sleeswyk A.W. Form and Function in the Evolution of the Wooden Wheel // Explorations in the History of Science and Technology in China. Shanghai, 1982.
20. Иессен А.А. К вопросу о памятниках VIII - VII вв. до н.э. на юге Европейской части СССР // Советская археология. 1953. Вып. 18.
21. Вэньу (Памятники материальной культуры). 1977, № 4.
22. Каогу (Археология).
23. Каогу сюэбао (Вестник археологии).

 
Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XXXV научная конференция / Ин-т востоковедения; сост. и отв. ред. Н.П.Свистунова. – М.: Вост. лит., 2005. – 311 с. – ISBN 5-02-018484-5 (в обл.). С. 5-15.