Война в защиту республики: к оценке события и его главных действующих лиц

 
АННОТАЦИЯ: Статья содержит краткий анализ исторического значения антимонархического движения в Китае 1915–1916 гг., черты к портретам его вождей и оппонентов, а также некоторые суждения историографического характера.
*****************
Один из лидеров радикальной антиюаньшикаевской оппозиции генерал Ли Лецзюнь утверждал, что по своему значению «Война в защиту республики не уступит Синьхайской революции». Много позднее и едва ли не слово в слово далеко не тривиальное суждение генерала повторил главком НОАК Чжу Дэ, участвовавший в обоих исторических событиях в чине полкового командира [1, с. 21; 2, с. 57, 58]. Возражать столь авторитетным свидетелям не станем: так (или примерно так) считали очень многие современники, особенно в Юньнани, называя эту войну/движение хуго гэмин («революцией в защиту республики») либо цзайцзао гунхэ («воссозданием республики»)[1].
 
Дело в том, что исходное намерение выступления юньнаньские военные толковали несколько шире принятого сегодня, связывая его со «спасением от гибели» государственности вообще (юнху гоцзя, в сокращении хуго — «защита государства»), «в форме архаической деспотии не способной отстоять национальную свободу». Тан Цзияо, в частности, не исключал прямого, очень скорого втягивания во внутрикитайские коллизии Японии и, стало быть, начала «большой войны за независимость» [7, т. 10, с. 89, 103].
 
Иное слагаемое исторической значимости хуго — личность того, кто вдохновил и возглавил движение, воплотил замысел в действие, поднимал солдат в штыковые атаки… Генерал Цай Э (Цай Сунпо) в отечественной синологии фигура, вниманием явно обделённая, как, впрочем, и само «воссоздание республики» (абзац, не более, в обобщающих трудах), не удостоенное отклика даже по случаю 100-летия, выпавшего на минувший год. Досадная лакуна, благо, ни на йоту не умаляет его необыкновенной популярности и неподдельного почитания как в тогдашнем, так и современном Китае (хуго имеет по сути необъятную литературу)[2].
 
Юань Шикая не упрекнёшь в любезных потаканиях «смутьянам», но он не мог справиться со своей симпатией к «одарённому и дерзновенному, выдающихся воззрений» «идолу республики». И если «зачинателю ничегонеделания» Сунь Ятсену и «недальновидному» Хуан Сину он предпочитал «достойнейшего» Сун Цзяожэня, то генерала Цай Э с одним пороком («заговорщик») ставил выше всех троих [9, с. 95, 96]. В свой черёд, Цай Э всегда, включая отмеченный вызовом «реставрации хунсянь»отрезок времени, преклонялся перед Юань Шикаем, этим «китайским Линкольном, объединителем страны». «Он единственный талант в Китае, способный хорошо управлять государством, — говорится в его декабрьском (1913 г.) обращении к офицерам юньнаньских войск. — Ниспослание небес, предначертания грандиозны. <…> Пожелает, пусть становится пожизненным президентом» [7, т. 10, с. 105].
 
Вместе с тем преклонение (как и всё прочее из чувствований и идейных пристрастий) шло прахом, когда проблема была связана с попранием закона, тем более конституции. Хуго — отнюдь не единственный эпизод, подтверждающий незыблемое кредо Цай Э: «Военные не призваны обслуживать интересы и цели конкурирующих партий, сколь бы привлекательными они ни смотрелись. Армия — слишком грозное орудие внутренней борьбы. [Её] политические принципы — национализм, следование закону и буданчжуи (непартийность. — И.П.)». Вот почему, получив директиву президента подавить «мятеж в Цзянси» (Гань луань), позднее преображённый ни больше ни меньше как во «вторую революцию», генерал отказался даже принимать, а не то что выслушивать посланцев Хуан Сина (своего «старого верного друга») и отправил войска на усмирение бунтовщиков. Нет, не ради того, чтобы продемонстрировать неотвратимость сурового наказания за «государственную измену» (его отчаянные призывы к примирению Севера и Юга ни к чему не привели), но чтобы преподнести обществу наглядный пример уважения «закона законов» государственным мужем и гражданином, ставящим национальные интересы выше презумпции справедливости, которую «всякий понимает по-своему» [10, с. 72–73; 8, с. 715–734; 11, с. 300–301].
 
Для себя Цай Э эту «справедливость» усматривал в предотвращении «четырёх великих зол», порождаемых «внутренней смутой», — «бедствий и страданий народа», «раздела страны державами», «внутреннего раскола в государстве», «утраты приграничных земель». Оппонируя Сунь Ятсену и его баолепай (так, «бунтовщиками-расколь-никами», нарекли Гоминьдан с началом мятежа), «галопом мчавшимся к неведомой гармонии и игнорировавшим насущное», генерал задавался замечательной мудрости вопросами: «Как торопиться искоренять старое, если оно тесно переплетено с новым? <…> Если желания и надежды слишком стремительны, разве реальность и идеалы соприкоснутся, новое и привычки сольются в единство? Не станут ли указы [правительства] безрезультатны, не станет ли труднее народу, не навредим ли миру [в обществе]?» [12, с. 82].
 
Не предлагая ответов, Цай Э, кажется, обнаруживал самое слабое звено в политической философии национал-революционеров (и не только их), формулируя конечный и главный вопрос полемики: «А нуждаются ли соотечественники в опеке самозваных поводырей и пророков?» [12, с. 85]. Свою политическую миссию что тогда, что позднее и главным образом, конечно же, в хуго генерал, по выражению Лян Цичао, «намного опередивший век», видел в том, чтобы «завоевать для четырёхсотмиллионной нации человеческое достоинство» [13, с. 4055].
 
Цай Э, что вполне понятно, не был ни исполином, ни моральным образцом homo politicus, каковым его рисуют подавляющее большинство историков КНР, а также и в особенности западные исследователи (по Д. Саттону, Цай Э так и вовсе — «первый подлинный демократ в республиканском Китае» [14, p. 96]). В том, что по своим личностным достоинствам и фанатичной преданности общенациональному (но не партикулярно-партийному) делу генерал стоял выше известных политиков эпохи, сомневаться не приходится[3]. И тем не менее не питал ли он, милитарист-цзюньфа, банальное и всё объясняющее тщеславие (подозрения такого рода высказывались постоянно)? Вряд ли. Приводя к присяге войска Хугоцзюнь (Армии защиты республики) в Куньмине накануне выступления, Цай Э торжественно поклялся, что «никогда не пойдёт на захват власти, не будет искать спасения в бегстве и, ежели победа отвернётся, положит всю армию на поле боя» [17, с. 647][4]. И потом, смертельно больной лидер хуго доживал последние дни — в таком состоянии нет смысла лукавить перед собой.
 
Не секрет, что к инициированию, обоснованию и легитимации Войны в защиту республики имела прямое отношение целая когорта маститых политиков и военных, равно как и тех, чьи имена остаются достоянием только узкого круга посвящённых. И мы очень далеки от опрометчивости приписать Цай Э их заслуги и вклад в хуго, как это делалось и делается, несмотря на недавнее издание целого пласта документов, казалось бы, расставивших точки над “i” [19]. Нельзя, однако, принимать на веру слишком уж неосторожные (хотя и не без интриги) заявления, вроде нужды пересмотреть историю Движенияи «возвести на пьедестал подлинных его героев». Прежде всего речь идёт о Тан Цзияо.
 
В общественном мнении, в историографии Миньго и континента Тан Цзияо издавна причислен к «предателям государства» за попытку «вырвать из лона родины» в середине 1920-х гг. три провинции Юго-Запада и изваять «Великую Юньнань», а также — судя по всему, это куда важнее — по причине враждебного отношения к Отцу нации и его партии (см. [20, с. 34–35]). Представителя и без того донельзя стигматизированного «класса» милитаристов, «маленького императора» за прегрешения по совокупности лишили и первенствующей (наряду с Цай Э и Ли Лецзюнем) роли в хуго. Однако вернуть его в «блестящую тройку» никак не является научной задачей, поскольку тот факт, что без дозволения самостийного правителя Юньнани и вне солидарности с ним Цай Э и шагу не смог бы ступить по возвращении в Куньмин, в доказательствах не нуждался и не нуждается[5]. Хорошо известна и замыкающая оценка генералом предпринятых юньнаньцами под водительством губернатора мобилизационных мероприятий, комментировать которую необязательно: «…Да у вас, оказывается, уже всё готово!» [7, т. 38, с. 39].
 
Более того, находясь в постоянной переписке с Тан Цзияо, пребывавший ещё в Пекине Цай Э черпал сведения из первых рук, а не позднейших исследований историков, вещающих чуть ли не о поголовном недовольстве подданных возвращением к монархии, тем паче цзюньфа, ни в какую не желавших расставаться с послесиньхайскими вольностями. Истина, как явствует из размышлений юньнаньского дуду, залегала глубже и скорее походила на колебания маятника, не способного прибиться к золотой середине, каковой являлась очевиднее всего не республика, но монархия плебисцитарно-конституци-онного типа, с началом хуго потихоньку морфировавшая в бесхребетное «подождём, кто кого»[6].
 
Ссылаясь на неоднозначные разумения, бытовавшие в офицерском корпусе, Тан Цзияо писал: «В сущности, говорить о монархии и демократии как только о хорошем и только о плохом нельзя». Республиканское правление при «теоретически определённых преимуществах над деспотией» ещё не показало их на практике и, покажет ли в обозримом будущем, неясно. «Глянешь иначе, — продолжал генерал, — не исключено, что тысячелетняя монархическая традиция, ассоциируемая и неразрывно сплетённая народом с любовью к родине и с её былым  могуществом, будучи со временем избавлена от воспоминаний о гнёте маньчжурских богдыханов, может стать символом спасения и возрождения государства» [19, с. 67–68]. Посему, не дожидаясь чьих бы то ни было подсказок (того же Цай Э), Тан первым из представителей влиятельных региональных элит провёл референдум в поддержку монархии (подчеркнём: конституционной), а затем первым же объявил войну реставрации самодержавия.
 
Нельзя не коснуться другого аспекта хуго, находящего выражение в свойственной большинству исследований переоценке идейной компоненты в Движении, что, скажем, делает безответным вопрос о «нежданной» деидеологизации господства и усобиц цзюньфа на Юго-Западе после восстановления Республики. «Ненависть» юньнаньских военных к Юань Шикаю, а именно так характеризуются их настроения в повременных документах, возникла не вдруг и вне связи с его желанием взойти на престол (см. [21, с. 45–46]).
 
Кумулятивному росту недовольства в частях, разрядившегося в восстании против монархического проекта, предшествовало латентное и довольно продолжительное накопление эмоций отрицания, порождаемых неуклонным падением (в сличении с бэйянской армией) социального статуса, ухудшением материального положения и, главное, утратой служебной перспективы из-за постоянных демобилизаций после «второй революции». Потери в условиях бытия, относимые юньнаньцами преимущественно либо целиком на счёт «гадкой и мерзкой столицы», к осени 1915 г. сделали проблему преодоления «унизительного существования» разрушительной и по-другому уже не решаемой (см. [22, p. 236]).
 
На явном, если не разительном, контрасте в общем-то с рукоплесканиями «славной эпопее хуго» преподносит событие, пожалуй, лишь именитый Тан Дэган. С его проникнутой скепсисом точки зрения (ничем, кстати, не верифицируемой, кроме логических связок и соображений здравого смысла), «затея Сунпо и юньнаньская фронда» очень напоминали «мыльный пузырь, ткнёшь и лопнет», поскольку судьбы государства вершились не где-нибудь в забытой богом «глухомани», но в недрах бэйянской клики, реставрацию не приемлевшей; ровно так же, коли «монархии объективно назначен короткий век», оценивается и сама война 1916 г. («игра в поддавки») [15, с. 286, 307].
 
То, что краху амбиций Юань Шикая послужил целый комплекс факторов, сомнению не подлежит (и Тан Дэган, противореча себе, признаёт хуго одним из таковых). Однако же согласиться с его уничижительными дефинициями Движения и собственно военных действий в Сычуани непозволительно.
 
Выпестованная профессионалами высшей пробы Ли Гэньюанем, Цай Э, Ло Пэйцзинем и Тан Цзияо, юньнаньская армия, не выделяясь числом, ещё в позднецинскую пору представляла собой уникальную военную машину («Дяньцзюнь – гвардия Поднебесной») и наиболее боеспособную группировку китайских сухопутных войск (подобно другим, Тан Дэган ошибается, полагая, что это были «шесть бригад Севера») и, главное, имела колоссальный опыт войны на театре, о котором вояки Цао Куня и Чжан Цзинъяо  не имели ни малейшего понятия[7].
 
Не отвлекаясь на общеизвестное, отметим, что боевые действия, развернувшиеся на сычуаньском правобережье Чанцзян зимой 1916 г., что бы ни утверждал Тан Дэган, отличались крайней ожесточённостью, небывалой прежде протяжённостью фронтов, задействованной массой войск и, как следствие, беспрецедентно тяжёлыми потерями с обеих сторон (в Хугоцзюнь более половины наличного состава). «Первая настоящая война в нашей стране от появления огнестрельного оружия», — так оценивают китайские военные историки «игру в поддавки» [25, с. 185].
 
В довершение всего Цай Э, словно недоучившийся кадет, предоставил кратно превосходящему в силах противнику возможность упредить компактную Хугоцзюнь в развёртывании и оседлать узлы коммуникаций, а для усугубления «просчёта» назначил 1-му корпусу (менее 10 тыс. человек против полевой армии северян) сразу два операционных направления, задавшись сумасбродной целью фактически одновременно овладеть Сюйфу и Лучжоу. Свалившаяся на голову бэйянских генералов фора означала: «гений войны» наделяет приоритетом жертвенность и доблесть, уповая не на оружие, а на быстрейшее пробуждение нации («…что ж, будем гибнуть, покуда не восстанут пристыженные») [26, с. 98–99]. 
 
И, наконец, вместо заключения. Цай Э уже не мог самостоятельно ходить — к передовой его на руках выносили адъютанты. «Появление командующего, — сообщает очевидец, — войска встречали никогда и нигде не виданной мною бурей восторга, которая несласьпо позициям, заглушая артиллерийскую канонаду»  [27, с. 264].
 
Литература
1. Ли Лецзюнь цзянцзюнь цзычжуань (Автобиография генерала Ли Лецзюня). Шанхай, 1944.
2. Чжу Дэ цзышу (Чжу Дэ о себе). Пекин, 2003.
3. Цзян Шанвэй. Миван дэ чжухоу: хоу синьхай шидай дэ синань цзюньфа (Смятение поместных владык: милитаристы Юго-Запада в послесиньхайское время). Сиань, 2010.
4. Гу Дацюань. Шилунь Юньнань хуго ции (О юньнаньском восстании в защиту республики). Гуйян, 1984.
5. Цзэн Сянцзинь. Таофа цего дадао (Покарание узурпатора). Чанша, 1995.
6. Непомнин О.Е., Меньшиков В.Б. Синтез в переходном обществе: Китай на грани эпох. М., 1999.
7. Юньнань вэньши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по культуре и истории Юньнани): В 70 т. Куньмин, 1961–2013.
8. Цай Сунпо цзи (Сочинения Цай Сунпо). Шанхай, 1984.
9. Ван Цзяньчжун. Хунсянь цаньши (Скорбная история хунсянь). Шанхай, 1998.
10. Се Бэньшу, Фэн Цзуи. Синань цзюньфа ши (История милитаризма на Юго-Западе). Т. 1. Гуйян, 1991.
11. Фу Гоюн. Чжуцзюэ юй пэйцзюэ: цзиньдай чжунго дачжуаньсин дэ тайцянь мухоу (Главные и второстепенные роли: на авансцене и за кулисами поворотных событий в Новой истории Китая). Ухань, 2005.
12. Лю Синьчунь. Цай Э шэхуэй цзинцзи сысян юй Сунь Чжуншань миньшэнчжуи (Социально-экономические идеи Цай Э и принцип народного благоденствия Сунь Ятсена) // Хэнъян шифань сюэюань сюэбао. 1998, № 10. С. 82–85.
13. Лян Цичао цюаньцзи  (Полное собрание сочинений Лян Цичао). Т. 7. Шанхай, 1999.
14. Sutton D. Militarism and the Chinese Republic: The Yunnan Army, 1905–1925. Ann Arbor, 1980.
15. Тан Дэган. Юань ши дан го (Юань [Шикай] во главе государства). Сянган, 2002.
16. Хуан Син няньпу (Биографическая хроника Хуан Сина). Чанша, 1980.
17. Лай Синься. Бэйян цзюньфа (Северные милитаристы). Т. 2. Шанхай, 1993.
18. Лян Цичао няньпу чанпянь (Подробная биографическая хроника Лян Цичао). Шанхай, 1983.
19. Тан Цзияо хуго тао Юань вэньгао (Рукописи Тан Цзияо по Войне в защиту республики и покаранию Юань [Шикая]). Куньмин, 2005.
20. Се Бэньшу. Тан Цзияо пинчжуань (Критическая биография Тан Цзияо). Чжэнчжоу, 1985.
21. Хуго лиши цзыляо сюаньбянь (Избранные исторические материалы по Движению в защиту республики). Куньмин, 1985.
22. Young E. The Presidency of Yuan Shih-k’ai. Liberalism and Dictatorship in Early Republican China. Ann Arbor, 1977.
23. У Дадэ. Цин мо юньнань синьцзюнь бяньлянь юй цзюньши цзяоюй (Новая юньнаньская армия в позднецинский период: формирование и обучение) // Цзюньши лиши яньцзю. 2006. № 3. С. 94–98.
24. Цинмо миньчу дэ Юньнань шэхуэй. Юньнань шэн данъаньгуань цзыляо сюаньбянь (Юньнаньское общество в позднецинское время и начальный период Республики. Избранные материалы музея провинции Юньнань). Куньмин, 2005.
25. Чжунго цзиньдай чжаньчжэн ши (История войн в Китае Нового времени). Т. 3. Пекин, 1984.
26. Тан Цзияо яньцзю вэньцзи (Документы к исследованию [личности и взглядов] Тан Цзияо). Куньмин, 2011.
27. Куньмин вэньши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по культуре и истории Куньмина). Т. 2. Куньмин, 1981.
 
ПРИМЕЧАНИЯ